– Судя по нашей беседе, она считает, что ей пятнадцать лет, и она собирается поступать в летную школу, – сказал доктор. – Так что я бы предположил, что выпало около двенадцати лет. Она запаниковала, обнаружив себя в нашем обществе, но мне удалось ее успокоить и объяснить ситуацию. В пятнадцать лет она уже знала о криоамнезии.

– Память еще может к ней вернуться?

– Такая возможность существует всегда, – кивнул доктор. – Но я бы на это не надеялся. Сканирование показало, что ее организм уже подвергался криозаморозке меньше чем за год до ее повторного помещения в стазис. Риск в таких случаях возрастает в разы.

Визерс, сукин ты сын. Похоже, что это все из-за тебя.

– Но все же, какова вероятность, что память вернется? В процентном отношении?

– Девяносто процентов за то, что не вернется, – сказал доктор Кинан. – Но послушайте, это ведь не смертельно. Я знал людей, которым приходилось заново учиться говорить, снова идти в школу, практически проживать жизнь наново… Здесь же потребуется всего-навсего восстановить навыки и…

– Она была пилотом, – сказал я. – Такие навыки за месяц не восстанавливаются.

– ВКС Альянса все равно больше нет, – напомнил доктор.

– Вы ей так и сказали?

– Пока нет. Мы рассказали ей, что ее корабль был поврежден, а мы прилетели на сигнал аварийного маячка.

– И она поверила?

– Думаю, что поверила. Но рано или поздно ей придется рассказать правду.

– Я могу ее видеть?

– Как давно вы ее знаете?

– Не с шестнадцати лет.

– Тогда она вас не узнает.

– Я не идиот, доктор. Я прекрасно понимаю, что она меня не узнает.

– Тогда я рекомендовал бы вам отложить встречу. Она пытается примириться со своим новым положением на корабле потенциального противника, и появление человека одной с ней расы может вызвать нежелательный эмоциональный всплеск.

– А если бы существовала вероятность, что она меня вспомнит, этого всплеска бы не произошло? – осведомился я.

– Это зависело бы от того, в каких вы были отношениях. Положительные эмоции ей бы не повредили, но я боюсь, что в нашем случае эмоции будут негативными, а это затруднит процесс дальнейшей реабилитации.

– Понято, принято, – сказал я.

– Скажите, кто проводил прошлую реабилитацию? Я вижу следы кленнонских технологий, что достаточно странно, учитывая род ее занятий.

– Это было в клинике на Веннту.

– Капитан ВКС Альянса в гражданской кленнонской клинике?

– СБА, тайные операции… Вы уверены, что вам так уж нужны подробности?

– Не нужны, – согласился он. – Просто этот вопрос возбуждал мое профессиональное любопытство. Теперь оно удовлетворено.

– Тогда в качестве ответной любезности удовлетворите мое любопытство, – попросил я. – Вы обследовали полковника Риттера?

– Да. Я нахожу его состояние удовлетворительным.

– Он плохо выглядит, чувствует себя еще хуже и жалуется на провалы в памяти.

– Так бывает. Криозаморозка – это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными. Полковник Риттер не говорил мне, что у него провалы в памяти.

– Наверное, он об этом забыл.

– Команда медиков на вашем корабле действовала с нарушениями инструкции, – сказал доктор. – Особенно это сказалось на первой партии пациентов. Кроме того, в отличие от остальных, полковник Риттер не был абсолютно здоров, когда его помещали в стазис.

– Но ведь стазис придумали как раз для того, чтобы помещать в него тяжелораненых.

– И вам известно, какой процент удается вернуть в строй?

– Нет.

– Чуть больше половины. Остальные в лучшем случае с почетом уходят в отставку и получают пенсию по инвалидности. В худшем… ну, вы понимаете.

– А генерал Визерс?

– Я считаю, что у него нет криоамнезии. Он просто нашел удобный способ не отвечать на неприятные вопросы.

– И сознательно подставил себя под тотальное ментоскопирование?

– Он бы в любом случае его не избежал.

– Это вы говорите как врач или как кленнонец?

– У генерала нет никаких сопутствующих симптомов. Кроме того, криоамнезия обычно затрагивает либо краткий период, непосредственный перед травмой, либо уходит на многие годы назад, как в случае с капитаном Штирнер. У генерала же отсутствуют только воспоминания о последних полутора годах, которые и интересуют адмирала Реннера больше всего.

– Криозаморозка – это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными, – напомнил я.

– Да, – согласился доктор Кинан. – Но когда эти последствия оказываются такими удобными для пациента, поневоле начинаешь задумываться.

Конечно, он был прав.

Я мало что смыслил в криореанимации, но у меня тоже возникали подозрения, что Визерс симулирует свою амнезию. Возможно, он просто тянет время, возможно, у него возник очередной хитрый план. Визерс был опасным, лживым и изворотливым сукиным сыном, и на моей памяти ему всегда удавалось выходить сухим из воды.

Его планы работали. Не всегда получалось именно так, как он хотел, но это не всегда от него одного и зависело.

– Я могу вам еще чем-то помочь? – поинтересовался доктор, видимо, намекая, что его время не безгранично.

– Я все же хотел бы увидеть вашу пациентку, – сказал я. – Пусть не лично, а на экране. Вы не могли бы это устроить? В медицинском отсеке наверняка должна быть система видеонаблюдения.

– Смотрите. – Доктор развернул монитор в мою сторону и вывел на него картинку.

Камера была установлена в углу, почти под потолком, чтобы охватить все пространство палаты. Кира сидела на кровати, поджав ноги под себя, и по ее лицу текли слезы.

– Вы сказали, что она примирилась со своим новым положением, – сказал я, чувствуя, как внутри поднимается гнев.

– Я сказал, что она пытается.

– Она плачет, – сказал я. – Вы сказали, что мой визит может нарушить ее эмоциональное состояние, но она и так плачет.

– У нее сейчас эмоции пятнадцатилетней девочки, – развел руками доктор. – В таком возрасте слезы – это нормальная реакция на стресс.

– И вы считаете, что просто сидеть и смотреть – это тоже нормально?

– Я могу дать ей успокоительное или снотворное, но это не поможет смириться с реальностью. Она должна принять мир таким, какой он есть, и это может сделать только она сама.

– Вы часто сталкивались с такими ситуациями во время практики?

– В учебниках они описаны достаточно подробно.

– В учебниках? Вы уверены, что вы криохирург?

– Я не криохирург. Но я лучший специалист на этом корабле и в этой части галактики.

– Потому что только у вас есть учебник?

– Криохирурги не служат судовыми врачами на боевых кораблях, – сказал доктор Кинан. – Они сидят в специализированных клиниках на Кленноне и работают с тем, что им привозят. Если бы оборудование на вашем корабле не было автоматизировано, я не думаю, что мы вообще решились бы реанимировать кого-нибудь из вас.

– Может, и не стоило, – пробормотал я.

– Мы обсуждали альтернативы, – сказал доктор. – Криосистему «Одиссея» невозможно демонтировать и перенести на «Таррен», так что нам пришлось выбирать всего из двух вариантов. Или вывести вас из стазиса здесь, или вызывать из Империи буксировщик и тащить ваш корабль на Кленнон. Адмирал Реннер предпочел сэкономить время.

Шелковые простыни, прохладный ночной воздух, просачивающийся под балдахин, длинные рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, пухлые губки, неподдельная тревога в зеленых глазах.

– Когда выступает твой полк?

– Завтра. Утром я уйду, и в следующий раз мы увидимся только после войны.

– Ты вернешься?

– Конечно, любимая. Я всегда возвращаюсь.

– Жиль, я так боюсь за тебя… Я боюсь, что тебя убьют или покалечат…

– Не покалечат. И уж тем более не убьют.

– Говорят, что испанцы свирепы в бою.

– Я не боюсь испанцев. Тебе что-нибудь привезти из Мадрида?

– Не надо мне ничего. Только возвращайся сам. Я буду волноваться…