Если у нее окажется много свободного времени, будет очень приятно проводить его в этой комнате, а вид из окна порадовал бы любого. Как раз сейчас сгустились сумерки, и вокруг деревьев, теснившихся по ту сторону обрамленного камышом озера, клубился туман; туман подползал и к дому, украдкой пробираясь по бархатным лужайкам, словно бесплотная армия завоевателей, и исчезал в кустарнике.

Было начало января, небо отливало ясной холодной голубизной, и только горизонт, за которым исчезло солнце, алел румянцем. Тот же румянец заливал поверхность озера. Деревья, что росли поблизости, были черны и голы, а над их высокими вершинами кружили грачи. Под окном протянулась изгородь из облетевшего кустарника; великолепный цветник, который летом оживет красками, теперь был сер и неподвижен. Но когда Ким распахнула окно и выглянула наружу, она почувствовала какое-то движение… запах свежей растущей зелени. Через несколько недель прорастут луковицы, а чуть позже под укрытой южной террасой распустятся желтофиоли. А затем весна вернет жизнь озеру, и остров посреди него станет местом, где совьют гнезда всевозможные птицы… Зашумят камыши, прилетят веселые зимородки. На ветру закачаются нарциссы, в парке лопнут почки огромных деревьев.

Послышался стук в дверь, Ким отпрянула назад и поспешила закрыть окно, прежде чем ответить. Перед дверью стояла огромная женщина, одетая в аккуратную накрахмаленную форму горничной, в глазах у нее читалась легкая тревога. Она протянута Ким конверт.

— Меня зовут Траунсер, мисс, — сказала она. — Миссис Фейбер поручила мне передать вам это.

Женщина исчезла, прежде чем Ким пришла в себя от изумления и смогла ответить что-нибудь, поэтому девушке оставалось лишь вскрыть конверт ножом для писем, который лежал на письменном столике, и прочитать его содержимое — один листок очень плотной бумаги, — не переставая удивляться.

Дорогая мисс Ловатт, — гласила записка, — постарайтесь повидаться со мной сегодня вечером, несмотря на все запреты. Я умираю от желания познакомиться с Вами. Уверена, мы чудесно проведем время, и очень надеюсь, что будем с Вами работать в полном ладу. Думаю, Вы отличный специалист.

Под запиской стояла простая подпись: Маргарита Фейбер.

Ким опустила записку в сумочку и, раскачивая ее на запястье, направилась к двери. Она чувствовала себя Христофором Колумбом, отправившимся в путь, чтобы открыть Новый свет, когда начала свое путешествие по коридору.

Глава ВТОРАЯ

Не успела Ким дойти до середины коридора, как наткнулась на горничную, и та подсказала, куда идти дальше. Библиотека, которую она наконец отыскала, оказалась комнатой превосходных пропорций, одна стена была полностью отведена под книги, несколько очень глубоких и удобных кожаных кресел были придвинуты к весело горевшему огню.

По одну сторону камина стояла корзинка с поленьями, а по другую, тоже в корзине, свернулся калачиком, наслаждаясь теплом, старый коккер-спаниель. Ким сказала собаке несколько слов, но та лишь подняла голову и больше никак не отреагировала на ее присутствие. Девушка нажала кнопку звонка на письменном столе орехового дерева, чтобы принесли обещанный чай, через несколько минут вошла горничная с подносом и спросила, куда его поставить.

Ким, которая как раз исследовала письменный стол, показала на место рядом с собой. Когда горничная ушла, она испытала новенькую пишущую машинку, установленную там, где обычно лежит блокнот с промокательной бумагой, и осталась довольна, потому что это оказалась знакомая модель, к тому же с электрическим приводом, что должно было во многом облегчить ей работу.

Несомненно, думала она, попивая чай и осматриваясь вокруг, семейство Фейбер обладает средствами сделать жизнь удобной и приятной. Благосостояние этого дома носило несколько навязчивый характер, потому что бросалось в глаза на каждом шагу, и у постороннего человека создавалось впечатление, что здесь вертится бесконечная череда смазанных колесиков, чтобы обеспечить кому-то полный комфорт. Во времена, когда прислуга очень дорога, и немногие позволяли себе нанять больше двух человек, аккуратно одетых горничных в Мертон-Холле было не перечесть, и кроме экономки здесь держали еще и дворецкого. И шофера в униформе тоже… Он привез ее со станции в блестящем черном «роллс-ройсе». А на кухне, можно было почти не сомневаться, трудился отличный повар.

И все это для того, чтобы миссис Фейбер, которая желала написать мемуары и которую собственный старший сын считал инвалидом, жила в роскошном заточении по капризу того же самого сына? И что это за человек, который вынуждает собственную мать посылать секретные записочки новой секретарше и вызывает такой страх у огромной женщины, назвавшейся Траунсер?

Ким бродила по комнате, разглядывая картины на стенах, а собака похрапывала в корзинке, когда за закрытыми портьерами распахнулась балконная дверь на террасу, впустив струю холодного воздуха, и в комнате появился человек с собакой.

Собака — младшая копия коккера в корзинке — собралась было поприветствовать своего сородича, но вместо этого, заметив Ким, бросилась к ней. Пес с грязными лапами был крайне дружелюбен, и через секунду петля на чулке Ким спустилась, а руки, схватившие грязные лапы, были испачканы. Она не придала этому значения, но хозяин собаки, видимо, счел такое поведение возмутительным.

— Назад, Макензи! — приказал он, и в голосе его неприятно зазвенел металл. Он шагнул вперед, поймал собаку за ошейник и выставил ее в коридор. — Ступай мыть лапы, — сказал он, а разочарованная псина у огня протестующе заскулила.

— Уверяю вас, ничего страшного… — начала говорить Ким, и тут ей показалось, что температура в комнате упала на несколько градусов и ее слова буквально замерзают в холодном воздухе. — Я привыкла к собакам… выросла вместе с ними.

— Вот как? — пробормотал с ледяной вежливостью вошедший и, размотав толстый шарф, бросил его вместе с перчатками на приставной столик. — Простите, что забыл о вашем приезде. Иначе я бы не стал так врываться. Эта комната в дальнейшем будет служить вам рабочим кабинетом.

— Да, я уже знаю со слов экономки.

— Я Гидеон Фейбер.

Он не подал ей руки: видимо, не посчитал нужным при знакомстве с новой служащей, а удовлетворился тем, что бросил на нее короткий изучающий взгляд, который ничуть не смутил ее, потому что она привыкла к коротким пристальным взглядам при приеме на работу. Только на этот раз все было по-другому… И она не поняла сначала, почему.

А потом ее осенило… Все дело в его глазах. Они были серые с голубым отливом, подобно северному небу, смотрели холодно и сурово. По спине у нее поползли мурашки, захотелось сжаться под этим взглядом, и в то же самое время она почувствовала себя смущенной, глупой, молодой… неопытной…

Первая встреча двух незнакомых людей обычно бывает не такой. У нее исчезло приятное ощущение того, что на ней элегантный костюм с безупречно подобранными аксессуарами и что прическа ей удивительно к лицу… а ведь она знала, что к лицу, потому что большинство мужчин при первой встрече смотрели на нее совсем не так. А тут ей не могли помочь даже знание стенографии и высокая скорость машинописи.

В мужчине, который предстал перед ней теперь, было мало человеческого… Почему вдруг она так решила? Да потому что сразу поняла это, словно ее озарило. Поняла, когда он выставил за дверь собаку, не извинившись за ее поведение… Когда не обратил внимания на поскуливание старой псины, когда четко и отрывисто произносил фразы. И записка, которую его мать послала ей, — просьба, высказанная тайком… Все это о многом ей рассказало.

И, тем не менее, он был исключительно представителен. Высокий, подтянутый, элегантный, слегка загорелый мужчина с каштановыми волосами и густыми черными ресницами — поразительными ресницами, — которые приковывали внимание к бесстрастным серым глазам. И хотя на нем была грубая твидовая куртка для верховой езды и довольно потертые вельветовые брюки, рубашка сияла ослепительной белизной.