— Джулиет, прости, что я выплеснул на тебя все это, — мученически выдавил он. — Зря я так с тобой обошелся.

— И ты прости меня, прости за все! Я сошла с ума, подумав, что прошлое можно перешагнуть. Ты помнишь Омара Хайяма? — Джулиет поглядела на него полными слез глазами. — «Длинный палец пишет и, написав, двигается дальше. И все твое благочестие и ум не смогут уничтожит ни полстроки. И всеми своими слезами ты не смоешь ни слова из написанного». — Она закрыла глаза, лицо ее исказилось от муки. — Прошлой ночью я хотела одарить тебя единственным, что у меня есть, а вместо этого непростительно причинила боль, и уже не в первый раз.

Он быстро пересек комнату и опустился рядом с ней на колени. Рана, которую он прижигал ей раскаленной сталью, теперь превратилась в бледный, почти зарубцевавшийся шрам у нее на предплечье. Шрам словно напомнил Россу, что нигде в мире нет никого похожего на Джулиет, и именно эту ее уникальность он и любил. Осторожно подбирая слова, он произнес:

— Не могу сказать, что прошлое не имеет значения, потому что это не так. Имеет, и еще какое! Но все это уже в прошлом, а мы продолжаем жить.

— Прошлое живо и сейчас, ибо мы те, какими сделали нас наши поступки. Эта ночь была ошибкой. Мы открыли ящик Пандоры и вряд ли сможем теперь получать удовольствие, не причиняя друг другу боли. — Виноватая и покаянная, Джулиет не могла смотреть Россу прямо в глаза. В том, что он последовал за ней через все Средиземное море, добрался до Мальты в ту роковую ночь, было что-то фатальное. Появись он на несколько часов раньше, она встретила бы его с распростертыми объятиями, брак их сохранился бы и, возможно, стал еще крепче. Но к тому времени, когда он добрался до отеля «Бьянка», было уже слишком поздно.

Росс взял ее за подбородок и повернул к себе.

— Нет! Прошлая ночь не была ошибкой! Ты права: грешно тратить попусту то малое время, что нам отпущено. — Слабо скривив губы в улыбке, он процитировал стихи другого персидского поэта:

— «Получим наивысшее удовольствие от того, что мы можем получить, прежде чем рассыплемся в прах». Не отталкивай меня снова, Джулиет. Ты очень мне нужна.

Невозможно было не откликнуться на мольбу, особенно когда она сама так отчаянно в нем нуждалась. Джулиет потянулась к мужу и поцеловала его крепким, восторженным поцелуем. Одним рывком Росс притянул ее к себе. Оба они стояли на коленях друг перед другом, и лишь сорочка в ее руке разделяла супругов. Но Россу это не мешало: он ласкал обнаженную спину и ягодицы Джулиет, гладил и возбуждал везде, где только доставали его пальцы.

Сорочка отлетела в сторону. Росс повалил Джулиет на ковер, и они вновь сплелись в безумном экстазе. Боль и гнев выплеснулись в страсть; оба так неистово искали любви, словно и не проводили ночь в безумном пламени вожделения. Они воспользовались своим чувством как лекарством — в тщетной попытке отвергнуть неопровержимое.

Росс любил Джулиет так же дико и необузданно, с той самой страстью, которую она заметила в нем во время матча бозкаши. Это был чисто мужской акт обладания и в то же самое время — настоящая любовь, проистекающая от болезненной привязанности. Она чистосердечно отвечала, словно пытаясь доказать своим телом то, что, облаченное в слова, показалось бы фальшью. То, что она любила его, всегда любила, пусть даже он и не верит.

«Вероятно, нам не надо было вновь становиться любовниками. Может, это была ошибка, ибо боль так и трепещет на поверхности. Но теперь, когда мы снова вместе, нас уже не разлучить. К лучшему это или к худшему, но теперь мы соединились под сенью смерти».

После ночи бурной любви, опустошенные и молчаливые, они боялись разговаривать, не зная, что могут принести им слова. Голова Джулиет покоилась на плече Росса, огненные волосы ее, как мантия, закрывали ему грудь. Пальцы их переплелись. Свободной рукой Росс медленно гладил ее по голове, раздумывая, а стоит ли им вообще выходить отсюда. За последние шесть часов они пережили страсть, сладостную истому, безудержное отчаяние. Если бы Росс так не устал, он бы подивился собственной выносливости.

Теперь ему казалось, что между ним и Джулиет установилось хрупкое перемирие. «Мы должны продолжать в том же духе, быть вместе, но остерегаться друг друга, и ни один из нас не затронет болезненных тем, которые чуть не разлучили нас вновь», — размышлял он.

В дверь властно постучали, они оба насторожились и услышали голос слуги. Абдул Самут Хан приглашал лорда Кхилбурна на завтрак. Супруги вскочили на ноги и стали торопливо одеваться. Росс тем временем крикнул, что, приглашая его, наиб оказывает ему великую честь.

Джулиет уже облачилась в незамысловатые туарегские одежды и выглядела как Джелал, а Росс все еще завязывал галстук. Прежде чем впустить слугу, Росс тихо спросил:

— Меня, возможно, не будет целый день. Ты сегодня будешь здесь?

— Разумеется. — Она удивленно изогнула брови.

Он с удовольствием выслушал ее ответ, хотя не совсем был уверен в ее словах. Надев сюртук, Росс провел расческой по волосам, придал лицу спокойное выражение и вышел, чтобы разделить завтрак с хозяином дома.

Наиб многословно приветствовал его:

— О мой дорогой лорд Кхилбурн! Как вы пережили беседу с эмиром? Если бы я знал, что вас вызовут прошлой ночью, я бы сопроводил вас. — Он взял Росса под руку и повел его к небольшому столику. Холодные глаза его составляли разительный контраст с экспансивными манерами. — К несчастью, моего внимания потребовали важные дела, связанные с артиллерией, поэтому я и знать ничего не знал. Что сказал его величество?

— Да ничего особенного, — непринужденно ответил Росс, пристраиваясь на подушке и подозревая, что наиб знал о том, что случилось прошлой ночью в комнате для аудиенций, знал слово в слово, до мельчайших подробностей. — Эмир просто не разрешил мне забрать тело майора Камерона домой для погребения. Естественно, я сожалею об этом, но его величество имеет право отказать. Когда я попросил разрешения отбыть, он пообещал скоро отпустить меня.

Абдул Самут Хан настороженно огляделся по сторонам. В дальнем конце комнаты у дверей со скучающим видом стоял охранник. Больше в комнате никого не было.

— Если это правда, конечно, — тихим голосом произнес наиб. — Ибо всем известно, насколько непостоянен эмир. Он даст вам разрешение только затем, чтобы потом отобрать его назад, — именно так он поступил с вашим братом. И так будет продолжаться до тех пор, пока он на что-нибудь не обидится, а может, и вообще без всяких причин откажет вам.

Росс спокойно посмотрел на наиба:

— И тогда что — Черный колодец или он казнит меня сразу?

— Этого я сказать не могу, — нахмурился наиб. — Ситуация не из простых и, похоже, вскоре совсем осложнится. Вы, наверное, слышали, что между Бухарой и Кокандом возникли трения. Вчера эмир решил лично возглавить свою армию. Как главный артиллерист, я должен быть с ним. Вот почему прошлой ночью меня здесь не было: я готовился к войне, поскольку Насрулла желает выступить через десять дней. А сделать предстоит немало.

— Понятно. — Росс ел дыню и обдумывал скрытый смысл слов наиба. «Бухарцы утверждают, что их дыни — лучшие в мире. Видимо, так оно и есть». — А как это отразится на мне?

— Поскольку эмир не казнил вас прошлой ночью, я думаю, вы будете в безопасности, пока он отсутствует. — Наиб выдержал паузу и отхлебнул чай. — Если кампания против Коканда окажется успешной, Насрулла вернется воодушевленный и пожелает осыпать милостями всех и вся. Но если кампания не заладится, то, боюсь, настроение его станет… опасным. В самом деле очень опасным.

— И что, по-вашему, я должен делать?

Абдул Самут Хан снова огляделся, потом наклонился ближе к Россу.

— Вам надо бежать из Бухары, пока эмира нет в городе. Бегите в Хиву — их эмир дружественно настроен к европейцам.

События принимали интересный оборот, но Росс догадывался, что это еще не все.