— Подожди меня, — бросил он Кратилу, державшему под уздцы лошадь.

Они возвращались из Остии, куда сенатор Элианий и несколько других членов продовольственной комиссии ездили инспектировать зернохранилища, как никогда прежде пораженные грызунами. Сегодня он задержался там по своим делам и выехал слишком поздно. Теперь всё равно придется ждать до шести утра, когда откроют южные Остийские ворота.

Он спустился к реке. Мутный и желтый днем, ночью Тибр выглядел совершенно иначе. Он был черен. Он двигался влево в сторону моря, плавно, с легким шорохом, как будто огромная змея, выползающая из спящего города. Высокие деревья восточного берега затеняли его от лунного света до самой середины, но дальше, прямо перед Элианием, искрилось большое яркое свечение из миллионов серебряных динариев.

Он напряг зрение: лунную дорожку пересекали какие-то пятна. То в виде маленьких отдельных точек, то целые скопления. Они медленно выплывали из темноты и снова в ней исчезали.

— Кратил, — окликнул он раба, — что это там? У тебя глаза помоложе.

— Это проскрипты, доминус. Их сбрасывают поздно вечером с мостов у Тиберинского острова, и они плывут до самой Остии и дальше в Тирренское море. Говорят, моряки встречали их обглоданные рыбами тела даже у берегов Сардинии. Ужасное время, доминус.

Элианий молчал. Вон очередное большое пятно из десятков тел. Среди них наверняка найдется кто-нибудь из бывших знакомых. А может, скоро и он так же поплывет по ночному Тибру…

— В такие тихие лунные ночи, доминус, по дорогам бродят лемуры, — таинственным шепотом заговорил раб. — Особенно много их собирается на перекрестках.

— Ты же просвещенный грек, Кратил, а веришь во всякую чушь.

— Я не то чтобы в них совсем верю, но… я их боюсь. Не зря этруски строили для своих покойников целые го-рода. Их некрополи размером превосходят города живых, Душа непогребенного или не преданного по всем правилам огню покойника становится злобной. Она выбирается из мертвого тела и ищет обратную дорогу домой. Скоро вся Италия будет наводнена душами проскриптов, таких, как эти.

Они услышали отдаленные шорохи и заметили мерцающий за деревьями огонек. Кратил замолчал и стал испуганно прислушиваться.

— Только не говори, что это лемуры, — прошептал Элианий.

— Нет, доминус, сдается мне, что это те, кто не прочь поживиться падалью. На рынке в Остии рассказывали, что местные бродяги и бандиты вылавливают по ночам из Тибра тела казненных. Их вытаскивают баграми на берег в поисках забытых палачами колец на пальцах или золотых медальонов. Они не брезгуют даже одеждой богатых проскриптов, которую высушивают, чинят и продают за половину прежней стоимости. Этих людей, доминус, нам определенно следует опасаться.

— Ладно, поехали

Они вернулись к лошадям, сенатор забрался в небольшую четырехколесную повозку, походившую внешне на паланкин. Раб сел верхом на запряженную в нее лошадь (вторая была привязана позади), и они продолжили свой путь.

Как много в нашей жизни иррационального, всевозможных условностей и вымысла, думал Элианий, возлежа на подушках. Мы следуем им от рождения до самой смерти. Мы покорно выстаиваем часами, наблюдая жертвоприношения и сопутствующие им гадания, следим за действиями жрецов, копающихся во внутренностях убитых животных и птиц, видим «улыбки авгуров», которые сами давным-давно не верят в то, что с помощью пятен на печени овцы боги дают им ответ на поставленный сенатом или консулами вопрос. И все это понимают. Однако же никому не придет в голову восстать против архаичных культов. Почему? В чем причина такой приверженности иррациональному? В устоявшихся и затвердевших, как римский бетон, традициях? В финансовом могуществе жреческих коллегий? А эти бредни о божественности нордической крови? Верит ли в них сам фюрер или это только уловка…

Повозка внезапно остановилась. Элианий услыхал голоса, затем шаги.

— Доминус, — обратился к нему сошедший с коня и отодвинувший край полога Кратил, — тут один человек просит довезти его до Рима.

— Какой человек?

Элианий откинул край полога и увидел на дороге бородатого старца с посохом в одной руке и птичьей клеткой в другой.

— Он говорит, что подвернул ногу, и спрашивает, не позволим ли мы ему сесть на нашего Гамилькара.

Незнакомец действительно стоял, пождав одну ногу, и опирался на палку, как на костыль. Он был закутан в темное одеяние, край которого покрывал его голову.

Элианий выбрался из повозки. Приглядевшись, он рассмотрел на дне клетки десяток маленьких пушистых комочков. Цыплята.

— Ты похож на странствующего прорицателя, незнакомец, — сказал он. — Назови себя.

— Ты совершенно прав, патриций, усмотрев во мне прорицателя, — с легким поклоном ответил человек. — Я Поллион из Аримина, в прошлом гаруспик.[16] Сейчас направляюсь в Корфинию, да вот оступился. Увидав же, что ваш конь, тот, что позади, оседлан и свободен от седока, я осмелился…

— Ладно, — прервал его сенатор, — полезай сюда. С подвернутой ногой тебе будет трудно забраться на нашего Гамилькара. — «Тем более что стремян-то еще не изобрели», — отметил он про себя. — Давай-давай. Я пройдусь пешком последнюю пару миль.

— Ты очень добр…

— Я это знаю. Ставь свою клетку вот сюда, в ноги. Трогай, Кратил, да не спеши — я не собираюсь бежать за вами вприпрыжку.

Повозка медленно покатилась, постукивая колесами на стыках дорожных камней.

— А ведь я знал твоего отца, патриций, — сказал вдруг прорицатель. — Мы с ним вместе участвовали в походе Мария против тевтонов. Гней Децимус Элианий был тогда префектом лагеря VIII легиона, а я состоял при консуле войсковым гаруспиком. При Аквах Секстиевых мы одержали великую победу.

— И твои предсказания, конечно, имели решающее значение? — усмехнулся Элианий. — Скажи-ка лучше, что ждет этот город? — Он показал рукой в сторону чернеющих холмов. — Ты наверняка сам уже не раз задавался подобным вопросом?

— Придет время, и Рим назовут Вечным городом.

— И только-то?

Поллион лег на спину и заложил руки за голову.

— Через двести лет, патриций, он сильно изменится. Вокруг старого Форума снесут множество мелких построек и создадут новые форумы, окруженные еще более величественными сооружениями. Поднимутся новые храмы, появятся триумфальные арки и колонны, в который уже раз перестроят храм Весты, а неподалеку возведут цирк, который станет символом могущества империи. Но… — он сделал паузу, — пройдет еще несколько столетий, и от всего этого ничего не останется. И не потому, что Рим разрушат варвары, просто сами римляне забудут свое прошлое. Как человек, пораженный недугом и проклятый богами, забывает, кто он и что он, так весь римский народ позабудет свои истоки и даже свой родной язык. Придут времена, когда римляне не найдут ничего лучшего, как только пасти коров на заросшем травой Форуме. Они будут бродить меж торчащих из груд мусора колонн, мимо вросшей на треть в землю арки Септимия Севера и ломать голову, что это? Откуда взялись здесь все эти причудливые и бесполезные сооружения? Прогоняя своих коров или свиней мимо Черного Камня, они, забывшие свой язык, не смогут прочесть на нем древнее предостережение: «Если кто осквернит это место, то пусть будет отдан духам подземного мира…» Священный Форум Романум станет городской свалкой, каменоломней и источником прочих строительных материалов. Ломая остатки храмов и цирков, горожане будут строить из них свои уродливые жилища. Статуи богов и капители колонн из каррарского мрамора станут тысячами сжигаться для получения извести. Римляне превратятся в варваров, и, хотя их город будет по-прежнему носить гордое имя, данное ему еще Ромулом, это будет нечто совершенно иное.

Элианий слушал прорицателя и вживую видел все, о чем тот говорил.

— Ты всем рассказываешь эту историю? — спросил он.

— Только тем, кто ее знает и так.

— Зачем же рассказывать тем, кто знает и так?

— Чтобы убедиться, что нет ошибки. — Старик как-то странно засмеялся.