Я маршевым шагом вхожу в спальню, кидаю сумочку на постель и набираю номер.

— Привет, пап, — говорю я, когда трубку снимают. — Мама дома? Мне надо кое о чем с ней поговорить. Это важно.

Бросаю взгляд в зеркало — ни дать ни взять ведущая новостей на Эн-би-си. Решительная, уверенная, деловая.

— Бекки? — озадаченно произносит папа. — С тобой все в порядке?

— Со мной все прекрасно, — уверяю я. — Просто мне надо… обсудить с мамой пару деталей.

Папа кладет трубку, а я перевожу дыхание и откидываю волосы назад. Да, я взрослая! Вот сейчас поговорим с мамой — прямолинейно, как зрелые люди… Пожалуй, первый раз в жизни.

Может, это начало новых отношений с моими родителями. Взаимное уважение. Общие взгляды на жизнь.

— Здравствуй, дорогая!

— Привет, мама. — Я набираю в грудь побольше воздуха. Сейчас. Спокойной по-взрослому. — Мам…

— Бекки, я собиралась тебе позвонить. Никогда не угадаешь, кого мы встретили в Озерном крае!

— Кого?

— Тетю Занни! Ты надевала все ее старые ожерелья, помнишь? И ее туфли. Мы так смеялись, глядя, как ты в них ковыляешь…

— Мама. Я должна обсудить с тобой нечто очень важное.

— И продавец у них в деревне все тот же. Тот, у которого ты все время покупала клубничную карамель. Помнишь, ты однажды объелась и тебе стало дурно? Это тоже было так смешно!

— Мама…

— А Тивертоны живут все в том же доме… но…

— Что?

— Боюсь, дорогая… Ослик Морковка… — Мама понижает голос. — Он отправился в рай для осликов. Но он был очень старый, золотко, там он будет счастлив…

Это невозможно. Я не чувствую себя взрослой. Я чувствую себя шестилеткой.

— Все передают, что очень тебя любят. — Мама наконец закругляет свои воспоминания. — И конечно, все они будут на свадьбе! Да, папа сказал, что ты о чем-то хотела поговорить?

— Я… — Откашливаюсь и внезапно остро ощущаю гулкую тишину на линии. — Ну, я хотела… ну…

Господи. Губы дрожат, и мой дикторский голос превращается в мышиный писк.

— Что случилось, Бекки? — Мама встревожена. — Что-то не так?

— Нет! Просто… Плохо дело.

Кристина была права, я знаю. Незачем чувствовать себя виноватой. Это моя свадьба, и я взрослый человек, а потому могу устраивать ее по собственному усмотрению. Я не прошу маму с папой платить за свадьбу. Не прощу их хлопотать.

Но все же.

Не могу я по телефону объявить маме, что выхожу замуж в «Плазе». Не могу, и все.

— Я подумала — мне стоит приехать домой. Повидаться, — сбивчиво говорю я.

Именно это я и хотела сказать. Я еду домой!

Нервничать я начинаю, едва только вижу маму. Она стоит рядом с папой у четвертого терминала и неотрывно смотрит на двери, через которые течет поток прибывших пассажиров. Как только мама замечает меня, лицо ее лучится от радости. Ее изрядно ошеломило известие, что приезжаю я без Люка, и мне несколько раз пришлось повторить, что у нас с ним все в порядке.

Потом клятвенно заверять, что меня не уволили.

И побожиться, что меня не преследуют акулы кредитно-финансовой системы.

Знаете, когда я вспоминаю, через что родителям пришлось пройти из-за меня за последние годы, мне становится немного не по себе.

— Бекки! Грэхем, вот она! — Мама кидается вперед, сметая с пути семейство в тюрбанах. — Бекки, родная! Как ты? Как Люк? Все в порядке?

— Привет, мама! — Я сжимаю ее в объятиях. —У меня все хорошо. От Люка привет. Все прекрасно.

Кроме сущего пустяка — у тебя за спиной я сплела заговор и намылилась выйти замуж в Нью-Йорке.

Хватит, решительно приказываю я себе. Папа целует меня и забирает тележку с багажом. Еще не время говорить об этом. И даже думать. Займусь этим позже, когда мы приедем домой, а разговор завяжется сам собой.

И будет за что зацепиться.

«А ты не подумывала о том, чтобы отпраздновать свадьбу в Америке, Бекки?»

«Знаешь, мама, занятно, что ты об этом заговорила…»

Точно. Подожду, когда придется к слову.

Но как ни стараюсь я держаться непринужденно, думать ни о чем другом не могу. Мама с папой ищут свою машину, выясняют, в какой стороне выезд, и спорят, нормально ли платить за час парковки три фунта шестьдесят пенсов, а у меня сводит желудок каждый раз, когда звучат слова «свадьба», «Люк», «Нью-Йорк» и «Америка», даже если произносят их мимоходом.

Так же было, когда я объявила родителям, что решила сдать экзамен повышенной сложности по математике. Том, наш сосед, вздумал его сдавать, и Дженис так гордилась, что я взяла и брякнула родителям, будто тоже сдаю. И весь экзамен пряталась в магазине, целых три часа. Потом настало время результатов, и родители то и дело спрашивали: «Но что же ты получила?»

Тогда я выдумала, будто экзаменаторам пришлось проверять математику дольше, чем другие предметы, потому что она сложнее. И я серьезно думаю, что предки бы поверили, не ворвись к нам Дженис с криком «У Тома высший бал, а что у Бекки?»

Чертов Том.

— Ты еще ничего не спросила о свадьбе, — говорит мама, когда мы мчимся по шоссе A3 в сторону Оксшотта.

— А! Верно, кажется, не спросила. — Я стараюсь подбавить в голос оживления. — Так как там с подготовкой?

— Честно говоря, мы не очень-то много сделали, — говорит папа.

— Времени уйма! — беззаботно отмахивается мама.

— Это всего лишь свадьба, — подхватывает папа. — По-моему, люди поднимают из-за этого слишком много шуму. Все и в последнюю минуту можно уладить.

— Совершенно верно, — с облегчением произношу я. — Целиком и полностью согласна.

Хвала небесам. Я откидываюсь на спинку сиденья. Возбуждение отпускает меня. Вот и чудесно. Раз они еще ничего не организовали, тем проще все отменить. Судя по всему, родители не слишком и беспокоились. Все складывается отлично. Было из-за чего лезть на стенку!

— Кстати, Сьюзи звонила, — говорит мама, когда мы приближаемся к дому. — Спрашивала, не захочешь ли ты с ней повидаться сегодня. Я сказала, что конечно же захочешь… Да, должна тебя предупредить. — Мама разворачивается на сиденье. — Том и Люси.

— Да? — Я настраиваюсь выслушать в подробностях, как они обустроили кухню, или узнать, что Люси повысили на службе.

Мама понижает голос, как будто мы не одни в машине:

— Они разошлись.

— Разошлись? — Я ошеломлена. — Ты серьезно? Да они женаты всего…

— Меньше двух лет. Можешь себе представить, как убита Дженис.

— Но что произошло? — тупо спрашиваю я. Мама поджимает губы:

— Люси сбежала с ударником.

— С каким ударником?

— Из группы. У него, очевидно, пирсинг на… — Мама выдерживает неодобрительную паузу, а я лихорадочно перебираю в голове все возможные варианты, об иных из которых, уверена, мама и не слышала (честно говоря, и я не слышала — пока не перебралась в Нью-Йорк). — На соске! — заканчивает мама.

Я перевожу дух.

— Давай-ка еще раз. Люси сбежала с ударником, у которого проколот сосок?

— Он живет в фургоне, — вставляет папа.

— После всего, что Люк сделал для их очаровательной оранжереи… — Мама качает головой. — Бывают же неблагодарные девицы.

В голове не укладывается. Люси работает в банке «Уэзерби». Они с Томом живут в Рейгете. Занавески у них в тон дивану. Откуда она, черт возьми, откопала ударника с проколотым соском?