Что сейчас жизненно важно — это правильно все оценить. Взглянем правде в глаза: в каждой свадьбе есть свои странности, верно? Нельзя ведь ожидать, что абсолютно все пройдет гладко. Я как раз купила очень полезную книжку, называется «Реалистичная невеста», и в настоящий момент она меня очень успокаивает. Там есть большая глава о свадебных препятствиях, и в ней говорится: «Сколь бы непреодолимой ни казалась проблема — решение всегда найдется! Так что не волнуйтесь!»

В качестве примера приводится случай, когда невеста потеряла свою атласную туфельку по дороге на свадебную церемонию. Жалко, что ничего не написано про невесту, которая устраивает в один и тот же день две разные свадьбы на разных континентах, прячет половину приглашений в баре для коктейлей и выясняет, что организаторша ее свадьбы — чокнутая сутяга.

Но, знаете… уверена, что принцип для всех ситуаций один. Главное — надеяться! И тогда все будет хорошо.

Имеется и другое объяснение тому, что я до сих пор пребываю в относительно здравом уме. Могу даже поделиться со всеми будущими невестами бесценным советом. Даже удивляюсь, что ни в одном журнале об этом не упоминают. Надо держать в сумке маленькую фляжечку с водкой и отхлебывать по глоточку каждый раз, когда при тебе кто-нибудь заикнется о свадьбе.

Уже неделя, как я в Нью-Йорке, и за это время обратилась к семнадцати адвокатам по поводу контракта с Робин. Все адвокаты внимательно изучили контракт, сказали, что это, увы, случай безнадежный, и посоветовали впредь читать документы, прежде чем их подписывать.

Хотя, впрочем, не совсем так. Один адвокат сказал: «Извините, мисс, ничего поделать не можем», едва я упомянула, что контракт заключен с Робин де Бендеры. А другой объявил: «Детка, у вас проблемы» — и быстро повесил трубку.

И все же я верю, что выход найдется. Моей последней надеждой был Гарсон Лоу, самый дорогой адвокат на Манхэттене. Я читала о нем в журнале «Пипл» — говорят, это самый острый ум в мире юриспруденции, даже в глыбе бетона он отыщет лазейку, и все-все в Нью-Йорке его уважают. Вот я и возлагаю на него все мои упования, а пока стараюсь держаться как ни в чем не бывало и не раскисать.

— У меня сегодня ланч с Майклом, — сообщает Люк, входя на кухню с двумя коробками. — Похоже, он неплохо устроился на новом месте.

Майкл все-таки решился — переехал в Нью-Йорк, к нашему с Люком восторгу. Теперь он работает консультантом на полставки в «Брендон Комьюникейшнс», а все остальное время, по его собственному выражению, «исправляет свою жизнь». Майкл увлекся живописью, присоединился к группе оздоровительной ходьбы в Центральном парке, а когда мы видели его в последний раз, упоминал о курсах итальянской кулинарии.

— Замечательно! — отзываюсь я.

— Он говорит, нам скоро переезжать, и… — Люк вглядывается в мое лицо. — Бекки, что-нибудь не так?

Я спохватываюсь, что с такой силой барабаню карандашом по столу, что на поверхности остаются следы.

— Все в полном порядке! — Губы мои расползаются в неестественно широкой улыбке. — Что может быть не так?

Люку я не сказала ни слова. В «Реалистичной невесте» говорится, что лучший способ не взбесить жениха свадебными подробностями — это скармливать их ему лишь в случае крайней необходимости.

А на мой взгляд, этой крайней необходимости еще нет.

— Очередные свадебные подарки. — Люк кладет коробки на стол и ухмыляется. — Все ближе и ближе, да?

— Да! Точно! — Я пытаюсь изобразить смешок, но без особого успеха.

— Еще один тостер… На этот раз из «Блумингс-дейлз». — Люк хмурится. — Бекки, а сколько у нас всего свадебных списков?

— Не знаю. Несколько.

— Я думал, что цель этих списков как раз и состоит в том, чтобы мы не сидели с семью тостерами.

— У нас и нет семи тостеров! Это, — я указываю на коробку, — гриль для бриошей.

— И еще у нас… ридикюль от Гуччи. — Люк насмешливо вскидывает бровь. — Ридикюль от Гуччи — в подарок на свадьбу?

— Это для его и ее багажа, — отбиваюсь я. — Для тебя я записала портфель…

— Которого мне никто не купил.

— Это не моя вина! Я же не указываю им, что покупать!

Люк только качает головой.

— Туфли «Джимми Шу» ты тоже записала?

— А можно и «Джимми Шу»? — оживляюсь я и умолкаю при виде лица Люка. — Шутка. — Я откашливаюсь. — Вот, посмотри на ребеночка Сьюзи.

Я только что получила снимки из проявки.

— Это Эрни в ванне… А это Эрни спит… и Сьюзи спит… и Сьюзи… погоди!

Я поспешно откладываю фотографии, где Сьюзи в одних трусиках кормит Эрни грудью. Вообще-то она купила по каталогу специальный топ для кормления грудью — каталог сулил «разумную свободу действий дома и на людях». Но Сьюзи настолько озверела от дурацкой потайной молнии, что очень быстро вышвырнула покупку.

— Смотри! Это первый день, когда мы принесли его домой!

Люк садится за стол, перебирает снимки, и на лице его появляется странное выражение.

— Она выглядит… счастливой, — произносит он.

— Да, — соглашаюсь я. — Сьюзи обожает Эрни. Даже когда он орет как сумасшедший.

— Кажется, они уже не могут друг без друга. — Люк смотрит на фотографию, где Сьюзи смеется, а Эрни вцепился ей в волосы.

— Это точно. К моему отъезду Эрни поднимал крик каждый раз, когда я пыталась взять его у Сьюзи.

Я растроганно смотрю на Люка. Как его заворожили эти снимки. Удивительно. Никогда не думала, что он так любит детей. В смысле — покажите большинству мужчин кипу детских фотографий…

— А у меня нет ни одного младенческого снимка. — Люк берет фотографию, на которой Эрни мирно посапывает на руках у Сьюзи.

— Правда? Ну…

— Мама забрала их с собой.

Лицо у Люка непроницаемое, и в голове у меня срабатывает сигнал тревоги.

— В самом деле? — осторожно говорю я. — Что ж…

— Может, ей хотелось, чтобы они были с пей.

— Да, — с сомнением бормочу я. — Наверное. Кретинка. Могла же сообразить, что эти фотки напомнят Люку о матери.

Я толком не знаю, что между ними произошло, пока меня не было. Знаю только, что Люк все-таки пробился к ней в клинику. И похоже, Элинор вывернулась, выдумав объяснение, почему в статье не было ни единого слова о Люке. Конечно, свалила всю вину на журналиста.

Трудно сказать, поверил ли ей Люк, простил ли ее. Но как только у Люка становится отрешенный вид, я сразу понимаю: он снова думает о матери.

У меня с языка готово слететь: «Люк, да выкинь ты ее из головы! Она дрянь и не любит тебя, и тебе без нее будет только лучше». Но каждый раз я вспоминаю слова Аннабел, мачехи Люка: «Как ни трудно в это поверить, Люк нуждается в Элинор».

— И вовсе не нуждается! — ответила я тогда с вызовом. — У него есть вы, есть отец, есть я…

Но Аннабел покачала головой:

— Ты не понимаешь, Бекки. Люк тоскует по Элинор с тех самых пор, как она уехала, с самого раннего детства. Именно эта тоска по матери заставила его так работать, погнала в Америку; эта тоска — частица его самого. Как лоза, обвившаяся вокруг яблони. — И, устремив на меня пристальный взгляд, Аннабел добавила: — Будь осторожна, Бекки. Не пытайся отсечь Элинор от жизни Люка. Потому что так ты навредишь прежде всего ему.

И как она прочла мои мысли? Как узнала, что я рисовала себе именно такую картину: я, Элинор и топор?..

Я смотрю на Люка, а он, как загипнотизированный, смотрит на фотографию: Сьюзи целует Эрни в животик.

— Как бы там ни было, — бодро восклицаю я, собирая фотографии и рассовывая их по конвертам, — между Таркином и Эрни привязанность не меньше. То есть отцовская любовь важна так же, как и материнская. Особенно в наши дни. И я часто думаю, что материнскую любовь переоценивают…

Люк даже не слушает. Плохо дело. Звонит телефон, и, поскольку Люк не двигается с места, я снимаю трубку.

— Алло?

— Здравствуйте. Это Ребекка Блумвуд? — раздается незнакомый мужской голос.

— Да. — Я замечаю на столе новый каталог магазина керамики. Пожалуй, стоит и там зарегистрироваться. — Кто это?