Роджер не смог удержаться от смеха:

– Вы неисправимы, аббат. Если ваша жажда удовольствий не ослабеет, мы, возможно, еще побеседуем с вами об этой ночи за бутылкой доброго вина.

– Непременно, mon ami. Если будет издан приказ, препятствующий вашему возвращению, я разыщу вас, когда поеду в Англию. А пока что прошу передать от меня привет лорду и леди Грей и мистеру Питту, если вы его увидите. Воспользуйтесь также случаем, чтобы навестить вашего дядю, и скажите милорду Килдонену, чтобы он сообщил мне новости о вас, когда в следующий раз будет в Париже.

Де ла Тур д'Овернь уже повернул лошадь в сторону Севра. Роджер последовал его примеру, и, простившись с аббатом, они поскакали галопом в сгущавшейся тьме.

Спустя две мили они перешли на шаг, чтобы дать лошадям передохнуть. Виконт первым нарушил молчание, холодно заметив:

– Из слов де Перигора я понял, что ваша мать живет в Англии и что вы в действительности англичанин?

– Это правда, – признался Роджер. – Моя настоящая фамилия Брук.

– Тогда позвольте спросить, почему вы выдавали себя за француза из германских провинций?

– Разумеется, не с целью обмануть такого доброго друга, как вы, – заверил его Роджер. – Впервые я сделал это после того, как на меня набросились моряки, у которых имелись причины ненавидеть англичан, а потом брать назад то, что я уже говорил разным людям, означало напрашиваться на ненужные осложнения. Де Перигор открыл правду только потому, что слышал, как я бредил по-английски, будучи в бессознательном состоянии после удара по голове, а позже выяснилось, что он знаком с моим дядей. То, каким образом я прибыл во Францию и поступил на службу к месье де Рошамбо, чересчур длинная история. Я часто собирался рассказать ее вам, но мне не представлялось подходящего случая. Надеюсь, вы не оскорблены тем, что я не сразу вам доверился?

– Ни в малейшей степени. Теперь мне ясна причина вашей сдержанности. Однако меня интересует, известно ли Атенаис, что вы англичанин и притом благородного происхождения?

– Известно уже давно. Но почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что мне кажется, что, если Атенаис давно знала ваш секрет и могла считать вас равным ей, она не могла вас не полюбить.

– Месье виконт, вы делаете мне величайший комплимент.

– Не более чем тот, которого заслуживает красивый и галантный дворянин. Ваша романтическая ситуация также едва ли могла оставить равнодушной любую девушку, и так как вы поведали Атенаис вашу длинную историю, я должен предположить, что временами вам приходилось встречаться наедине. Любя ее так, как любите вы, не может быть, чтобы вы не предпринимали к этому никаких попыток.

Роджер тяжко вздохнул:

– Всякому другому, задавшему мне этот вопрос, я ответил бы отрицательно, но вам я вынужден признаться, что Атенаис и я много раз тайно встречались наедине и что мы любим друг друга.

– Мне давно следовало об этом догадаться, – пробормотал виконт. Помолчав, он добавил: – Но в таком случае мне кажется странным, что вы не попытались бежать вдвоем.

– Эта идея приходила нам в голову, – снова признался Роджер. – Но в глубине души мы оба знали с самого начала, что никогда не сможем пожениться.

– Почему?

– Меч религии лежит между нами. Я протестант, и никто из нас не может переменить веру. Мы решили, что наша любовь должна оставаться не более чем романтической привязанностью.

– Но вы ведь знали, что она должна скоро выйти замуж?

– Мы смирились с этим, но надеялись, что ей выберут мужа, который будет любить ее и которого со временем она также сможет полюбить.

– Слабая надежда, – цинично заметил виконт, – учитывая манеру, в которой устраиваются подобные браки.

– В данном случае не такая уж слабая. Мы оба знали о вашей любви к ней и обсуждали это много раз. Атенаис говорила, что была бы рада получить в мужья такого истинного дворянина, как вы, и стала бы для него хорошей и верной женой. Для нас, как и для вас, явилось жестоким ударом, когда отец выбрал ей в мужья месье де Келюса.

– Да, это дьявольское невезение, особенно учитывая то, что вы мне рассказали. Конечно, с ее романтической любовью к вам ничего не поделаешь, но если она уже была благожелательно настроена по отношению ко мне, я могу поклясться, что завоевал бы ее привязанность после нескольких месяцев брака и сделал бы ее счастливой. Но вместо этого ее положение стало поистине отчаянным.

– Знаю, – мрачно произнес Роджер. – Граф Люсьен нарушил все мои планы. Как только пойдет слух, что секретарь отца Атенаис дрался из-за нее, все сделают из этого самые худшие выводы. Даже если бы выяснилось, что я принц крови, живший в доме инкогнито, это не спасло бы ее от скандального обвинения в том, что она имела любовную связь, еще оставаясь незамужней.

Виконт кивнул:

– Месье де Рошамбо вынудит ее уйти в монастырь. В подобной ситуации это единственный образ действий, согласующийся с честью.

– Да, это подлинная трагедия, хотя у меня есть единственное утешение. Атенаис поклялась мне на кресте, что скорее уйдет в монастырь, чем станет женой де Келюса, поэтому мои сегодняшние действия создали для нее не худшую судьбу, чем та, которую она уготовила себе сама.

– Вы в самом деле верите, что она осуществила бы свою угрозу?

– Я убежден в этом. Неделю назад мне с трудом удалось уговорить ее не сообщать отцу о своем намерении, а когда я сказал ей, что устроил встречу с графом, Атенаис сожгла бы за собой мосты, чтобы это предотвратить, если бы я не поклялся, что намерен драться с де Келюсом, как бы она ни поступила.

– Вы попытаетесь увидеться с ней перед отъездом?

– Нет. Мы не назначали свидания, и встреча только ухудшила бы ее положение. Я намеревался повидать ее завтра утром, но теперь я не рискну задержаться так долго. – Роджер пустил лошадь в легкий галоп и добавил: – Нужно торопиться! Лошади отдохнули, а нам дорога каждая минута.

После долгой скачки они вновь замедлили скорость.

– Mon ami, – заговорил виконт, – я не могу выдерживать такой темп. Рана причиняет мне сильную боль. Вам придется ехать одному.

– Mort dieu! – воскликнул Роджер. – Я совсем забыл о вашей ране. Просто чудо, что вам удалось так долго продержаться. Но именно по этой причине нам нужно продолжать путь вместе – рана может открыться, и вы лишитесь сознания.

– Она не откроется, если я буду ехать медленно. Но вы этого не можете себе позволить.

Роджер отлично это знал, однако имел в виду иные обстоятельства, нежели его спутник. Виконт думал о шуме, который вызовет гибель де Келюса, в то время как Роджера тревожила необходимость успеть в Париж на совещание, где архиепископ Тулузский должен принять судьбоносное решение. Встреча с де Келюсом заняла куда больше времени, чем рассчитывал Роджер, а ему еще оставалось покрыть половину расстояния до особняка Рошамбо. Он уже опаздывал, а сопровождая виконта, рисковал вовсе пропустить собрание, однако не мог оставить терзаемого болью друга, которому также грозила опасность.

– Я не покину вас, – твердо заявил Роджер, – когда вы подвергаетесь из-за вашей раны куда большему риску оказаться схваченным, чем я.

– Для меня арест означает, самое худшее, выговор короля и недолгое заключение в Бастилии, в то время как для вас он означает смерть.

– Возможно. Но я не могу оставить вас наедине с опасностью, которой вы подвергли себя ради меня.

Де ла Тур д'Овернь нетерпеливо тряхнул головой:

– Я намерен искать убежища в поместьях отца, так как оттуда меня могут вытащить разве только по обвинению в государственной измене. Но в Англию и Бретань ведут разные пути, поэтому через час или два нам, так или иначе, придется расстаться. Я прошу… нет, настаиваю, чтобы вы не теряли времени. В противном случае, если вас поймают, я всегда буду считать, что это произошло из-за меня и что ваша смерть лежит на моей совести.

– В таком случае вы не оставляете мне выбора, – ответил Роджер с чувством облегчения, которое был не в состоянии скрыть. – Но я умоляю вас поторопиться, чтобы к утру оказаться подальше от Парижа.