– Я не предлагаю тебе убежать навсегда – достаточно месяца или двух, пока не исчезнет угроза. Возможно, твоему отцу дадут новый корабль и прикажут отправляться в плавание.

Роджер впервые серьезно задумался над предложением Джорджины, Он пересек узкую комнату и снова сел. рядом с ней.

– Это другое дело, – пробормотал он. – Но лес отпадает. Египтяне могли бы принять тебя, но не меня, решив, что я послан шпионить за ними.

– Тогда отправляйся в Лондон. До него менее сотни миль – ты мог бы дойти туда пешком за неделю.

– Да, но у меня там нет ни единого друга, нет даже знакомого.

– В прошлом месяце я бы назвала тебе кучу своих знакомых, но сейчас город пуст, как барабан, а все мои друзья вернулись в сельские дома. Но ты симпатичный парень, Роджер, и быстро найдешь людей, которые будут рады тебе помочь.

– Боюсь, ты веришь тому, чему хочешь верить, – уныло произнес Роджер. – Конечно, обеспеченные джентльмены легко заводят друзей, но ведь мне придется уйти с пустыми руками. Бедняки живут трудно, и выжить им порой удается за счет других. Я не знаю никакого ремесла и могу работать разве что писцом. Через неделю я буду голодать.

– Чепуха! – сердито бросила Джорджина. – Было бы желание. У тебя есть пара рук, которые можно использовать самыми разными способами.

Живое воображение Роджера снова заработало вовсю. Он никогда не был в Лондоне, но достаточно о нем знал, чтобы понимать, что позолоченный мир, в котором Джорджина резвилась несколько недель, весьма далек от того, в каком рискует оказаться молодой человек, не имеющий ни денег, ни покровителя. Старый Бен, слуга Бруков, родился в Лондоне и часто рассказывал Роджеру жуткие истории о долговых тюрьмах в Ньюгейте, Флите и Бедламе, где сумасшедших, которые бьются головами о стены и едят грязную солому, показывают каждому, кто заплатит сторожу шиллинг. По рассказам Бена Роджер хорошо представлял себе шумные и зловонные переулки, в которых шныряют проститутки и воры, поджидающие какого-нибудь сельского простака, чтобы обчистить его карманы.

– Нет, – подумав, сказал он, – у меня не хватит духу отправиться в Лондон.

– Тогда броди по деревням, – ядовито посоветовала Джорджина. – Сейчас разгар лета, и тебе не повредит сон под изгородями.

– Мне нужно не только спать, но и есть; не могу же я все время выклянчивать кусочки хлеба. Повторяю: я не владею ремеслом и к тому же не настолько силен, чтобы работать с утра до ночи. Будь у меня деньги, чтобы некоторое время обеспечивать себя едой, я, может быть, и рискнул, но у меня нет ни пенни.

– В этом я могу тебе помочь, – охотно вызвалась Джорджина. – Конечно, мой выигрыш на скачках ушел на тряпки, как и деньги, которые папа мне выделил на три месяца. Но у меня есть безделушки, которые потянут на солидную сумму, ты можешь взять их и продать в Уинчестере или Саутгемптоне.

– Я не могу взять твои драгоценности, – возразил Роджер.

– Не будь дураком! Я же не отдам тебе самое ценное, но в шкатулке, доставшейся мне от бабушки, полным-полно старых побрякушек, которые я не надену ни за что на свете. Тем не менее они золотые, и в городе за них можно получить неплохие деньги.

– Нет-нет, я не стану тебя грабить. Это часть твоего наследства, и драгоценности могут понадобиться тебе самой, если возникнут денежные затруднения.

– Чушь собачья! Будучи единственной наследницей отца, я не нуждаюсь в состоянии, а если бы нуждалась, то быстро получила бы его, благодаря лицу и фигуре. Я предлагаю тебе всего лишь жалкие безделушки, и ты должен взять их, Роджер. Это единственный способ спастись от кошмарной жизни на море.

Ее слова напомнили Роджеру о грозящей ему судьбе; но все же он продолжал колебаться. Пусть даже имея небольшой запас золота, бросить всех, кого он знал, изменить единственный образ жизни, который был ему понятен и доступен? Нет, это предприятие не казалось ему заманчивым. Неизвестное всегда страшит, и возможность оказаться выброшенным из мира безопасности и комфорта, знакомого ему с рождения, окунуться в жизнь, чреватую неведомыми трудностями, пугала его немногим меньше морской службы.

– Нет, Джорджина, – сказал Роджер, – я не могу этого сделать. Ты забываешь, что до сих пор я вел еще менее самостоятельную жизнь, чем ты, и что мне еще нет шестнадцати. Я слишком молод, чтобы оказаться в полном одиночестве, пусть и на несколько месяцев.

– Так вот в чем дело! – фыркнула она. – Ты не мужчина, как тебе хочется думать, а просто робкий мальчуган.

– Ничего подобного! – сердито заявил он.

– Однако ведешь ты себя именно так. Любая девушка скажет тебе, что ты не мужчина, как только на тебя посмотрит.

– Какого дьявола ты имеешь в виду?

– То, что слышал! И не надейся, что мундир мичмана сделает тебя мужчиной. Это так же невозможно, как девушке стать женщиной, всего лишь побывав при дворе.

Роджер покраснел до корней волос.

– Ах вот ты о чем, – пробормотал он.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Башня снова слегка качнулась, и они опять испытали странное ощущение полной оторванности от повседневной жизни, оставшейся далеко внизу. Роджер чувствовал, как пылают его щеки и бешено колотится сердце. Черные глаза Джорджины взволнованно блестели, алые губы раскрылись в загадочной насмешливой улыбке.

Внезапно он привлек ее к себе, и их губы слились в страстном поцелуе. Роджер ощутил мягкие округлости тела девушки, и в его мозгу точно вспыхнуло яркое пламя. Поцелуй они прервали только в тот момент, когда пришлось перевести дыхание.

– Черт возьми! – воскликнул Роджер. – Я покажу тебе, мужчина я или нет! – И когда их губы вновь слились, опрокинул девушку на подушки, стиснув в бешеном объятии.

Несколько минут они лежали, полностью утратив чувство пространства и времени; их юношескую страсть разжигали жадные ласки, рук» Роджера становились все более дерзкими.

Внезапно Джорджина оттолкнула его со словами:

– Фи, Роджер! Прекрати немедленно! Я не позволю ни одному мужчине так со мной обращаться, если он не влюблен в меня!

– Но в тебя влюблен! – воскликнул Роджер, будучи не в силах справиться с возбуждением. – Я всегда любил тебя, Джорджина! С того момента, как впервые увидел!

– Неправда! Я этому не верю! – воскликнула девушка, чье лицо было не менее красным, чем лицо Роджера. Но она уже не пыталась противиться его ласкам, а только шептала: – Пожалуйста, Роджер, не надо! Ты еще мальчик, и глупо притворяться мужчиной.

– Я докажу тебе, что я мужчина, – пробормотал он, и их губы встретились снова. Несколько секунд их сердца бешено колотились совсем рядом друг с другом, потом Роджер, задыхаясь, прошептал: – Ты хочешь, чтобы я это доказал?

Ответом были полуистерический смех и руки, крепко обвившиеся вокруг его шеи.

Роджер сидел, глядя в окно башни, выходящее в сторону залива, но его глаза различали древнее аббатство Крайстчерч и волны, пенящиеся о зазубренные скалы, отнюдь не в большей степени, чем детали вида, открывавшегося с крыши его собственного дома сегодня утром.

Лицо Роджера было красным, волосы беспорядочно топорщились, и ему стоило немалых усилий сдержать дрожь в руках. Никогда еще его юная душа не погружалась в такие глубины отчаяния. Совсем недавно он ощущал неведомый ему до сих пор восторг и радостное возбуждение – испытанное им наслаждение превзошло самые смелые его ожидания, хотя и оказалось слишком коротким. Но теперь он с ужасом осознавал то, что означает для него происшедшее. Казалось, на протяжении прошедших двадцати четырех часов его жизнью руководил злой ангел. Мало того, что на него неожиданно обрушился мичманский патент, что он напился и оскорбил отца непослушанием, так в довершение всего он соблазнил Джорджину.

Роджер не осмеливался посмотреть на нее, боясь, что она либо разразится слезами, либо до самой глубины души пронзит его гневным взглядом черных глаз.