– Мой ангел, – улыбнулся Роджер, поглаживая щеку девушки, – если бы я считал виконта претендентом на твое сердце, то, наверное, убил бы его, но твоя рука – другое дело. Виконт клянется, что любит тебя всем сердцем, – он настоящий джентльмен и очень мне нравится. А что ты о нем думаешь?
– Мне он тоже нравится, – после паузы ответила Атенаис. – Мое сердце принадлежит тебе, и ни один мужчина не способен отнять его. Но раз уж я должна выйти замуж, то предпочла бы месье де ла Тур д'Овернь какому-нибудь гнусному старику. Как бы то ни было, решение принимает мой отец, а он может счесть, что месье виконт недостаточно богат для меня.
– После смерти отца он унаследует большое поместье, – заметил Роджер.
Атенаис покачала головой:
– Даже тогда у него не будет крупного состояния. Его семья слишком долго уединялась на своих землях, поэтому они не имеют ни высоких постов, ни пенсий, которые достаются тем, кто проводит жизнь, льстя монархам.
– Ему было бы тяжело получить отказ только потому, что он беден.
– Я не утверждаю, что отец откажет ему, но у него было бы больше шансов, будь он так же богат, как месье де Келюс.
– Этот мерзкий полукровка! – воскликнул Роджер. – Надеюсь, твой отец не собирается отдать тебя ему?
– Нет, Боже упаси! Думаю, я бы скорее убила себя, чем пошла бы к алтарю с таким человеком. Но не тревожься. Я подумала о нем только потому, что он самый богатый из всех известных мне титулованных особ. Впрочем, прошлой зимой мне предлагали недурные партии. Герцог де Вогюйон хочет женить на мне старшего сына, а граф де Порсен, который очень богат, не прочь заменить мною графиню, скончавшуюся два года назад. Не сомневаюсь, что к моему возвращению в Версаль отец получит немало других выгодных предложений. Если один из претендентов будет обладать столь же знатным происхождением, как месье де ла Тур д'Овернь, и при этом превосходить его состоянием, то бедному виконту придется искать другую невесту.
Роджер скорчил гримасу:
– Я в отчаянии, что ты должна так скоро покинуть Париж. Есть у меня хоть какая-нибудь надежда видеться с тобой, когда я буду привозить в Версаль бумаги для месье маркиза?
– Боюсь, очень слабая, – ответила Атенаис, пытаясь смягчить удар. – В моих апартаментах мадам Мари-Анже всегда будет рядом со мной, а выходить я буду в компании других дам. Но не печалься, любимый. Я часто буду возвращаться в Париж на несколько дней, чтобы заказать новую одежду и примерить ее. Служба моего отца королеве не имеет отношения ко мне, и можешь не сомневаться, что я буду так устраивать дела, чтобы в его отсутствие мои визиты сюда были как можно более частыми. Каждый раз, когда я буду приезжать в Париж, мы сможем в шесть вечера встречаться в этой комнате и проводить здесь наш час блаженства.
Утешившись, Роджер нежно обнял и поцеловал девушку. Никто из них не сомневался в горячем желании другого встречаться при каждой возможности. Атенаис клялась, что балы и приемы в Версале без Роджера будут для нее тоскливыми, а Роджер – что будет считать минуты, пока снова не почувствует запах ее волос. Вновь опечаленные почти до физической боли, они прижались друг к другу на последние несколько секунд, пока для Атенаис не пришло время спускаться к обеду, и Роджер, одурманенный крепким вином ее ласк, вылез в окно.
Месье де Рошамбо оставался в Версале дольше обычного, но, вернувшись 19 января, он пребывал в таком хорошем настроении, что даже его холодная и черствая натура не могла скрыть внутреннего ликования.
К 11-му числу месье де Верженн, измученный постоянным сражением с интригами и тоской по любимой жене, заболел настолько серьезно, что более не мог справляться с тяжелыми обязанностями министра иностранных дел. Король, не желая терять услуги честного и мудрого советника, упросил его остаться, но освободил от необходимости приглашать послов к обеду каждый вторник, поручив это барону де Бретейю.
Луи де Бретей был одним из ближайших друзей маркиза и, подобно ему, верил, что все надежды Франции связаны с экспансией, поэтому его назначение официальным хозяином на приемах дипломатического корпуса явилось великим триумфом французского империализма.
К 25 января здоровье месье де Верженна настолько ухудшилось, что король попросил де Бретейя присутствовать вместо него на заседаниях королевского совета, и придворные, почуяв, откуда дует ветер, бились об заклад, что он станет новым министром иностранных дел.
Если бы Роджер принадлежал к их обществу, то мог бы хорошо заработать на подобных пари, так как он знал, что де Бретей не жаждет этого поста, предпочитая оставаться министром Парижа и хранителем печатей.
К концу месяца в кабинете маркиза в особняке Рошамбо произошло несколько совещаний на высоком уровне. На них присутствовали де Бретей, де Кастри, де Полиньяк, де Сегюр и маркиз д'Адемар, слывший любовником герцогини де Полиньяк и вскоре ставший послом при Сент-Джеймсском дворе 118. После долгих дискуссий, по совету маркиза было решено, что в преемники месье де Верженна следует рекомендовать королю графа де Монморена 119. Граф служил послом в Испании, а позднее был губернатором Бретани. В последней должности он и стал известен маркизу как способный, но податливый человек, который, будучи лишенным семейных связей в высших сферах, был достаточно благоразумен, чтобы принимать советы тех, кто мог сохранить за ним высокий пост. 13 февраля месье де Верженн, друг всех миролюбивых политиков, скончался, а 14-го король назначил на его место месье де Монморена.
Это изменение не вызвало резонанса в обществе, чье внимание было сосредоточено на слухах о намерении короля созвать Собрание нотаблей и поручить ему управление кораблем государства. После многих отсрочек нерешительный монарх наконец заставил себя 22 февраля созвать Собрание, но манера, в которой он обратился к нему, вызвала разочарование всей нации. Вместо того чтобы попросить этот представительный орган рассмотреть отчаянную ситуацию в государстве и посоветовать ему, какие меры для спасения нужно предпринять, король попросту заявил, что его генеральный контролер финансов уже разработал подобные меры и что задача Собрания – единодушно выразить доверие министру.
Месье де Калонн произнес речь, длившуюся час с четвертью, к изумлению слушателей сделав volte-face 120 от всех принципов, которым следовал в течение трех лет пребывания на министерском посту. Теперь он предлагал почти в полном объеме реформы, которые десять лет назад отстаивал Тюрго. Его революционная программа включала отмену межгосударственных таможенных барьеров, создание провинциальных, окружных и приходских законодательных собраний, замену ненавистной барщины оплачиваемым трудом, отказ от налога на соль и компенсацию потери десяти миллионов дохода с помощью гербового сбора, свободу продажи зерна для его производителей, отмену освобождения от налогов дворянства и духовенства и уплату земельного налога всеми землевладельцами, независимо от сословия.
На следующий день, дабы лучше ориентироваться в упомянутых вопросах, Собрание разделилось на семь комитетов, каждый состоял из двадцати двух членов и имел председателем принца крови. Утверждение реформ казалось делом решенным, все комитеты заседали каждый день, кроме воскресенья, но вскоре стало ясно, что оппозиция королевской воле возникает во всех слоях общества.
Духовенство и дворянство выказывали предельное возмущение намерением обложить налогом их земли, а архиепископ Нарбоннский повел на эту меру яростную атаку. Представители парламентов провинций бешено сопротивлялись созданию провинциальных законодательных собраний, боясь, что они узурпируют их функции. Торговые гильдии и все коммерсанты страны возвысили голос против гербового сбора, утверждая, что он разрушит их бизнес. Фактически, каждый класс, представленный в Собрании, имел причину противостоять новой программе, и все сошлись на требовании полного отчета о тратах национального дохода до принятия новой системы налогообложения.
