Бут-Бутан запутался в паутине. В самом центре липких кружев. Причем, что совсем уж странно, парнишка ощущал себя не пойманной мухой, а пауком-сердцеедом. Большим глянцевым паучарой с мохнатыми лапами, от которых во все стороны тянутся нити, тонкие, упругие. Паутинки мелко подрагивали, пытаясь сообщить хозяину важную весть, но паук Бут-Бутан тщетно силился разглядеть (понять? почувствовать?), что таится на концах нитей, уходящих во мрак? Добыча? Жалкая мошкара? Вряд ли… Он задыхался от новых, неведомых чувств. Словно, оставаясь прежним Куриным Львом, «Рукой Меча», предательски слабой в отсутствие чуда, бродяга-подкидыш разделился линиями сложной пентаграммы, меняя поиск на обретение – и отчаянно боясь демона, готового прийти на зов.

Вразуми и наставь, о Дух Лучшего-из-Людей!

Даруй милость, о Тетушка, мудрейшая в непредсказуемости кривизны!..

Терзаясь догадками, Бут-Бутан и думать забыл, в каком находится бедственном положении. Впрочем, к плену парень давно привык: это счастье частенько баловало Куриного Льва в его странствиях. Друзьям удалось бежать, и значит, спасение не за горами! А Дух Лучшего-из-Людей вернется. Он и раньше рассыпался летним звездопадом, возвращаясь снова. Он же Лучший! Неистребимый! И Червь с лучниками еще пожалеют!..

Истошный вой стаи прошел мимо внимания Бут-Бутана: грезы о будущей мести захватили парня целиком. Зато лучники сунулись к оконцам, и зря: ахнуло так, словно алхимики Глоримундии нашли-таки корень мантикоры, вставили его мирозданью, доверху набитому «горючими слезками», вместо фитиля, чиркнули ведьминым огнивом, и за миг до взрыва еще можно было услышать, как чмокнул в предвкушении жадный рот Бездны Есть-Хочу.

Ух!

Ох!

Х-х-х…

«Лунный Гонг! – мычащий от потрясения Бут-Бутан скорее угадал по губам, чем разобрал слова тридесятника. – Отвоевались, братцы…»

…Когда его вывели наружу, Куриный Лев сперва зажмурился: после храмового полумрака солнце выжигало глаза. А едва проморгался – решил, что грезит наяву. Или голову напекло. Да ну вас, насмешников! Сами смотрите!

Во дворе храма из солнца, пыли и эха Лунного Гонга возникал человек. Нет, не человек: Червь! Близнец! А первый Червь стоял, тупо уставясь на двойника. Нагой, как при рождении, гость являлся медленно, раскачиваясь стеблем белого мака-сырца; «Палец, листающий страницы», – пришло на ум Бут-Бутану чудное сравнение. Воздух полнился сухим шелестом; стена храма возле Червя-двойника вдруг сделалась слоеной, на известке проступили тайные письмена, сменяясь иными знаками, и еще раз, и еще… Все замерло – только шелест-призрак, запах пыли, кипенье солнца и фигура пришельца, обретающая плоть. Заблестела розовая, будто смазанная жиром, кожа. Натянулась, распираемая изнутри, высыхая на глазах.

Лопнула!

С треском.

Куколка раскрылась, выпуская бабочку. Опали, истончаясь, растворяясь в сиянии полдня, лоскуты оболочки. Бут-Бутан тихо охнул: на месте Червя-близнеца стоял Лучший-из-Людей! А над головой птица с женским лицом натужно загребала крыльями, стремясь в поднебесье и не в силах…

Обнаженное тело гостя подернулось мелкой рябью: знакомая мантия, синяя со снежными лилиями, затем сверкающий нагрудник, широкий балахон… Но тут птица, будто сбросив непомерный груз, взмыла к облакам, вспыхнув на солнце серебряной искрой, а Лучший-из-Людей остался стоять напротив Червя. Обнажен по пояс, босиком, облаченный лишь в густо-фиолетовые шаровары заморского покроя.

Так смотрят друг на друга кровные братья, ставшие врагами не по своей воле. Молча. Безнадежно. Слова больше не нужны, и все яснее ясного, оставляя единственный выбор, а значит – никакого.

Червь не выдержал первым:

– Хорошо, рыцарь. Ты сам этого хотел.

Лучники поняли правильно. Бут-Бутан рванулся: «Я! Мы!.. С тобой!..» – но его держали крепко. Вскоре Лучший-из-Людей, с завернутыми за спину руками, стоял напротив Куриного Льва. Дух поднял голову, взглянул на парня и неожиданно подмигнул:

– Не бойся, Годзилла.

– А я и не боюсь! – Бут-Бутан удивился странному прозвищу, но на всякий случай гордо вскинул подбородок.

– Это правильно, – согласился Червь, ласково щурясь. – Смерти вообще не надо бояться. Больно много чести ей, Костлявой. Эй, дайте рыцарю копье! И держите, чтоб, случаем, не выпустил. Рыцари, они ребята с причудами…

Лучники с недоумением переглянулись, но – приказ есть приказ! – стали выполнять. Трое вцепились в локти и плечи Лучшего-из-Людей, четвертый вложил в руки копье, а тридесятник силой заставил сжать пальцы, накрыв сверху волосатыми лапами.

– Пустое, Червь! Зря стараешься! Не я его убью – ты и твои люди…

– Отпустите! Не смейте! – надрывалась откуда-то сверху Аю, но Бут-Бутану никак не удавалось вывернуть голову, чтоб увидеть «Руку Щита». Он очень надеялся, что лучники с Червем пренебрегут девушкой. Иначе забросают копьями или просто стащат, за волосы.

Червь обождал, пока, повинуясь тайному знаку, скрутят юношу, в котором Бут-Бутан безошибочно узнал Отщепенца. Юноша сопротивлялся, но силы были неравны. Затем, шаркая, как глубокий старик, Червь приблизился к Куриному Льву.

– Может, ты прав. Даже скорее всего прав. Но я обязан попытаться. – Старый, старый, чудовищно старый, он смотрел на Бут-Бутана, а говорил с Духом. Но вот: улыбка плотно сжатого рта, и Червь подмигивает парню, насмешливо передразнивая Лучшего-из-Людей. – Так, значит, не боишься, молодой человек? Умница. Хороший мальчик. Хотел спасти кумира? Спасай. Понимаешь, ему необходима жертва. То, что он говорит вслух, – ерунда. Спазмы дуры-совести. А ты, надеюсь, достаточно разумен. Любая жертва разумна, иначе искусство не требовало бы себе жертв… Ладно, оставим лирику. Лучники! Помогите рыцарю ударить. Рыцарь ослабел.

Глухо екнуло сердце в груди. Если это действительно нужно Лучшему-из-Людей… Конечно, сам он никогда не согласится, у него совесть, угрызения, честь, – но если надо…

– Не смей! Не слушай Червя!! Он лжет!

Это совесть. Точно, это совесть кричит…

– Не дай мне убить тебя!

Да, совесть. Вечная неудачница совесть. Хочется жить. Очень хочется. Но если…

– Будьте внимательны: копье должно находиться в руках рыцаря. И постарайтесь не промахнуться с первого раза: к чему мучить парнишку?

– Не-е-ет!!! Сволочи!..

Бронзовая купальщица Бюль-Бюль, сложив ладошки жалом копейного острия, ныряет вперед.

В пучину сердца.

«Совесть… ну и пусть…» – отрешенно успел подумать Бут-Бутан. Сверху рушилась крылатая тень – наверное, Термидор Орленый, посланец Старца-Облако, явился из рая за душой невинно убиенного. Вот, значит, ты какой, посланец… Перед носом, едва не расплющив в лепешку, мелькает огромное копыто. Треск, крики, острая боль пронзает левый бок, смещаясь к бедру. Кажется, еще жив. Да какое там кажется! Жив!!! Бой-Баба, приемная мать Лучшего-из-Людей, пришла на помощь своим детям!

Происходящее выглядело сотворенным наспех, скомканным и небрежным, словно судьба собиралась позже заново вернуться к уже свершившемуся насилию: доработать, расцветить подробностями, прописать детали – песчаная корка на каплях крови, взгляд Червя полон участливого внимания, гудят рога герольдов от крепости… Потом. Все это будет потом, подробно, обстоятельно, красиво, а сейчас: иначе.

Проще простого.

– Я – «Рука Меча»! Пустите! Убью!