Тишина.

Блин Поприколу (подбрасывая на ладони извлеченную из кармана мелкую монетку, голосом сомнамбулы или телефонного автоответчика). День – ночь, сутки прочь. День – ночь, сутки прочь. День – ночь…

Легкий сквозняк пробегает меж стойками.

Колышутся вещи – чуть-чуть.

Кажется, что в тишине, на самой границе слышимости возникает смутный шум голосов, музыка, чтобы почти сразу умолкнуть.

Но нет, не умолкла. Всплывает и разрастается фрагмент из «Лебединого озера». Блин Поприколу машинально ищет мобильник. Потом вспоминает, что разбил его, и смотрит на телефон рядом с собой, на столе, не понимая.

Берет трубку.

Блин Поприколу. Алло! Я слушаю! Да, я… да… Что? Нашли?! Поймали?! Мой прикид?! От Версаче? Начальница, с меня магарыч! Начальница, ты лучше всех!!! (Разом остывая.) А приговор? Что? Наплевать и забыть?! Начальница, пять тебе задержаний за неделю!.. Да! Еду! Бегу! Лечу, блин!

Вскакивает, срывает глазную повязку.

Зрячие, настоящие глаза его полны слез.

Блин Поприколу. Вилла… тиффози-мафиози… (Уже у самых дверей вдруг останавливается.) Лавка! Кто останется в лавке? Обнесут небось, пока мы тут шуршим… (Бегом возвращается к телефону. Хватает трубку.) Алло! Алло! Не работает. Блокиратор? Или на станции… А мобилу я разнес…

Смотрит в зал.

В одной руке – трубка телефона, в другой – глазная повязка.

Блин Поприколу. Пацаны, последите за лавкой… Я быстро! Пацаны, ну не в падлу, а?! Последите, обнесут ведь! Тут столько шмотья… классного…

Резко, нервно загорается общий свет.

Сквозняк превращается в ураганный ветер. Трепещут полы плащей, раскачиваются костюмы. Платья делаются флагами, шлепают брючины джинсов. Вся лавка гуляет, плещет, вскидывается. Какофония звуков: «Нас не догонят» сменяется трубой Диззи Гиллеспи, визжат тормоза, басят клаксоны, «Товарищ полковник, разрешите доложить!..», «Шай-бу! Шай-бу!», рявкает пушка, «Поезд отправляется! Следующая станция…», в подземном переходе слепой певец тянет: «Несе Галя воду…»

Блин Поприколу беззвучно шевелит губами, не двигаясь с места.

ЗАНАВЕС.

Тангенциальный коллапсатор изобрел инженер Павел Лаврентьевич Манюнчиков. Не хватайтесь за энциклопедию – в ней не найти Павла Лаврентьевича. Гораздо проще найти его в курилке маленького института «НИИЧТОТОТАМПРОЕКТ», коротающего восемь рабчасов за обсуждением последнего заседания Верховного Совета. А зря, зря не берутся биографы за жизнеописание господина Манюнчикова, ибо был господин Манюнчиков человек обиженный и втайне страдающий.

Надо сказать, что Павла Лаврентьевича обижали все. Его обижали коммунисты («Почему у нас так плохо?!»), а также капиталисты («Почему у них так хорошо?!»), правительство («Умники!»), народ («Дураки!»), начальство («Хам и бездарь!»), сослуживцы («Выскочки и сопляки!»), жена («Стерва безмозглая!»), работники торговли («Жулье!»), работники милиции («Сатрапы!») – и многие-многие другие, полный перечень которых вполне заслуживает упоминания если не в энциклопедии, то уж хотя бы в телефонном справочнике.

И вот как-то раз сидел Манюнчиков в своем совмещенном санузле, неисправный бачок которого лишь усугублял страдательные порывы, и думал, придерживая брюки: «А как хорошо было бы, если бы все они, которые меня обижают, вдруг взяли бы и исчезли к соответствующей матери!.. И, может быть, тогда проявились бы наконец мои выдающиеся способности, талант или – чем черт не шутит? – даже гениальность!..»

И тут неожиданно Манюнчиков ясно представил себе схему. Не сразу он понял, что это такое, но почувствовал всем своим существом, что это нечто очень важное и лично ему крайне необходимое, – и сразу же принялся лихорадочно срисовывать видение, портя импортную женину помаду и разматывая рулон дефицитнейшей туалетной бумаги.

Когда бумага смоталась окончательно, а вместе с ней смоталось и озарение, Павел Лаврентьевич удовлетворенно откинулся на неисправный бачок, оглядел свое творение, ничего не понял и укрепился в мыслях о собственной гениальности.

Вымыв руки и вернувшись в комнату, Манюнчиков вновь предпринял попытку разобраться, что же он все-таки наваял. Получилось нечто среднее между пылесосом, электрошашлычницей и противотанковым ружьем.

Долго сидел Павел Лаврентьевич над детищем своим и уже потихоньку злиться начинал, не находя ему ни объяснения, ни применения, но решил для отдохновения души в журнале научно-популярном порыться, кроссворд поискать. Полистал-полистал, кроссворда не нашел, зато статейку одну обнаружил. Пульсары-коллапсары, дыры разные, черные и белые, тарелки летающие некондиционные – в общем, пришел гений Манюнчиков в волнение страшное, потому как понял суть изобретения своего.

А изобрел Павел Лаврентьевич оружие ужасное, название которому – тангенциальный коллапсатор!

На следующий же день принялся Павел Лаврентьевич за расчеты, потому как без расчетов скрупулезнейших самая замечательная модель у тебя же в руках шарахнуть может и родителя своего же сколлапсировать.

И вот тут-то и выяснились в знаниях Манюнчикова пробелы немалые, а точнее – один большой девственный пробел с редкими оазисами обрывочных и весьма куцых знаний. И от открывшейся истины в расстройстве душевном засел Павел Лаврентьевич в библиотеке – книжки умные читал, выписки делал. А когда заполнился пробел бездонный выписками до середины – приступил товарищ Манюнчиков к сборке аппарата своего, с немалым трудом рассчитанного.

Только вот сослуживцы Павла Лаврентьевича, выскочки и сопляки вышеупомянутые, как-то косо поглядывать на него начали. Да и то сказать – на перекуры не ходит, кроссворды не решает, о заседании последнем и говорить не хочет – совсем, видать, свихнулся человек. Пришлось Манюнчикову в целях конспирации включаться обратно в жизнь коллектива, отчего работа пошла куда медленнее, зато сигареты закончились куда быстрее. Ну да бог с ними, с сигаретами, а только сделал Павел Лаврентьевич модель действующую, сделал все-таки, несмотря на общественную нагрузку, чтоб ей пусто было…

Коллапсатор вышел большой, черный, тангенциальный, работающий на батарейках «Крона». Долго сидел Павел Лаврентьевич на кровати, долго вертел в руках детище свое родимое – и наконец решился. Выставил он мощность (самую малую), прицелился в старый будильник «Чайка» (звонивший на редкость противно) и нажал кнопку.

Загудел слегка коллапсатор, засветился, буркнул что-то невнятное… И исчез будильник «Чайка», исчез со всеми своими семнадцатью псевдорубиновыми камнями!

Павел Лаврентьевич даже рукой провел по пустому столу. Чисто. Сколлапсировал будильник! Ай да Манюнчиков, ай да сукин сын!.. Получилось!.. И тут Манюнчиков, действительно сукин сын, не утерпел.

Сунул он коллапсатор свой за пазуху, квартиру запер тщательно и во двор вышел. Идет по двору Павел Лаврентьевич Манюнчиков и чувствует себя сильным и уверенным. «Теперь, – думает, – кого хошь сколлапсирую. Нету на меня теперь никакой управы, вплоть до милиции, потому как вещественных доказательств аппарат мой не оставляет. Раз – и нет! А на нет и суда нет».