Ферра видел, что люди, сидевшие на улице перед своими домами, поняли, в чем дело. Конечно же, они придут к нему на помощь. Но после расстрела у прохода Джинестры в их души вселился страх. Ни один из них даже не вскрикнул. Сильвио Ферра попробовал упереться ногами в землю и повернуть к клубу. Даже отсюда было видно, что в дверях стояли несколько его товарищей по партии. Неужели они не понимают, что он попал в беду? Но ни один не двинулся с освещенного крыльца. Тогда он крикнул:
— Помогите!
Но ничто не нарушило деревенской тишины, и Сильвио Ферре стало за них невыносимо стыдно. Кинтана грубо подтолкнул его.
— Не валяй дурака. Мы хотим только поговорить с тобой. Пошли, и чтоб больше не орать. А то твоим же друзьям худо будет.
Уже почти стемнело, взошла луна. Сильвио почувствовал, как в спину ему уперся ствол винтовки, и понял, что если бы они действительно хотели его убрать, то сделали бы это прямо здесь, на площади. А всякого, кто попытается ему помочь, они действительно прикончат. Он последовал за Кинтаной в конец поселка. Может, все-таки обойдется: слишком уж много свидетелей, и наверняка кто-то узнал Кинтану. Если сейчас он начнет сопротивляться, то от неожиданности они могут растеряться и разрядить в него свои ружья. Лучше выждать и выслушать их.
Кинтана наставительно заговорил:
— Вот что, прекрати-ка эту глупую игру в коммунисты. Мы простили твой выпад против «Друзей», когда ты обвинил их в том, что случилось у Джинестры. Но ты не вознаградил нас за терпение, а оно ведь, не ровен час, и лопнуть может. Ну разве это мудрый поступок? Смотри, вовремя не остановишься, придется нам оставить твоих деток сиротами.
К тому времени они уже миновали поселок и вышли на скалистую тропу, ведущую к горе Кумета. В отчаянии Сильвио Ферра оглянулся, но позади не было ни души.
— Неужели, — спросил он Кинтану, — ты лишишь детей отца из-за такой ерунды, как политика?
Кинтана хрипло расхохотался.
— Я убивал даже за плевок, попавший на мой ботинок, — сказал он.
Тут двое, что держали Ферру за руки, отступили, и Сильвио Ферра понял, что судьба его решена. Он бросился бежать по залитой лунным светом тропе.
В деревне услышали выстрелы, и один из руководителей социалистической партии сообщил об этом карабинерам. На следующий день тело Сильвио Ферры было найдено на дне горного ущелья. Когда полицейские стали допрашивать местных жителей, оказалось, что никто из них ничего не видел. Ни четырех мужчин, ни Гвидо Кинтаны. Бунтарский дух бунтарским духом, но они оставались сицилийцами и не могли нарушить закон omerta. Однако все же кто-то рассказал о том, что видел, одному из людей Гильяно.
Христианские демократы победили на общенациональных выборах благодаря стечению многих обстоятельств. Дон Кроче и «Друзья друзей» на славу поработали. Расстрел демонстрации у прохода Джинестры потряс всю Италию, а сицилийцев он просто травмировал. Католическая церковь, участвовавшая в предвыборной кампании, прикрываясь именем Христа, стала куда менее щедрой. Убийство Сильвио Ферры прикончило все бунтарские настроения на Сицилии.
В 1948 году христианские демократы одержали полную победу на выборах в Сицилии, что помогло и их общей победе в Италии. Было ясно, что они теперь надолго закрепились у власти. Дон Кроче стал некоронованным королем Сицилии, католическая церковь — официальной религией, а министр Трецца — не сразу конечно, но в обозримом будущем — готовился стать премьер-министром Италии.
В итоге оказалось, что прав был Пишотта. Гектор Адонис принес весть от дона Кроче, что из-за побоища у прохода Джинестры амнистия для Гильяно и его людей исключена. Мог разразиться страшный скандал — вновь посыплются обвинения, что подоплекой всему была политика. Газеты захлебнутся от ярости, а по всей Италии прокатится волна забастовок. Дон Кроче просил передать, что руки у министра Треццы, естественно, связаны, а кардинал Палермский не может помогать человеку, которого обвиняют в гибели невинных женщин и детей, но он, дон Кроче, будет по-прежнему добиваться амнистии. А пока суд да дело, он советовал Гильяно, для его же блага, эмигрировать в Бразилию или в Соединенные Штаты — тут дон Кроче постарается помочь ему всем, что в его силах.
Люди Гильяно были поражены тем, как спокойно отнесся он к этому предательству, словно и не ждал ничего другого. Он отвел отряд глубже в горы и велел своим помощникам разбить лагерь рядом с его собственным, так как они могут в любой момент ему понадобиться. Дни шли, а Гильяно, казалось, все глубже уходил в себя. Несколько недель главари групп с нетерпением ждали его приказаний.
Как— то утром он отправился в горы один, без телохранителей. И вернулся, только когда стемнело. Он возник из темноты и остановился в свете костров.
— Аспану, — сказал он, — собери главарей.
Земли принца Оллорто тянулись на сотни тысяч акров; на этих полях произрастало все, чем Сицилия кормила Италию вот уже доброе тысячелетие: лимоны и апельсины; зерно; бамбук; оливы, дававшие столько масла, что им можно было бы наполнить не один колодец; виноград, из которого делали вино; океаны помидоров, зелени, перца, баклажан королевского фиолетового оттенка, размером с человеческую голову. Часть этих земель сдавалась крестьянам в аренду за половину урожая, но принц Оллорто, как большинство других землевладельцев, всегда собирал еще и пенку — за сельскохозяйственную технику, за семена, за средства перевозки — и все с процентами. Так что крестьянин в лучшем случае получал двадцать пять процентов сокровищ, добытых им потом и кровью. И все же по сравнению с нищенскими заработками поденщиков это считалось неплохой жизнью.
Почва здесь была плодородной, но, к сожалению, помещики значительную часть своих земель не обрабатывали, и она пропадала зря. Еще в 1860 году великий Гарибальди обещал, что у каждого крестьянина будет свой кусок земли. Однако и сейчас у принца Оллорто сто тысяч акров лежали под паром. Для него, как и для других представителей знати, это был своеобразный капитал — землю распродавали по кускам, чтобы удовлетворить очередной каприз.
Во время последних выборов все партии, включая партию христианских демократов, обещали расширить и провести в жизнь закон о пользовании землей. Закон этот гласил, что крупные помещики должны сдавать свои земли, лежащие под паром, в аренду крестьянам за определенную плату.
Но землевладельцы придумали способ, как этого избежать: они платили деньги главарям мафии, и те нагоняли страху на всех, кто вздумает претендовать на землю. В день распределения земельных участков достаточно было главарю мафии проехаться верхом вдоль границ поместья, чтобы ни один крестьянин не осмелился туда сунуться. Тех же, кто все-таки отваживался, помечали: и сами они, и все мужчины в их семье были обречены. Так продолжалось вот уже сто лет, и каждый сицилиец знал это правило. Если поместье опекала мафия, никто и не думал подступаться к землям. Рим мог издать сотни законов, но они так и оставались на бумаге. Как-то в беседе с министром Треццой дон Кроче проговорился: «Да при чем тут ваши законы? Они не имеют к нам никакого отношения».
Вскоре после выборов был назначен день, когда крестьяне могли получить участки из невозделываемых земель принца Оллорто. По распоряжению правительства разделу подлежали все сто тысяч акров. Руководители левых партий призывали народ воспользоваться своим правом. И вот настал день, когда у ворот дворца принца Оллорто собралось почти пять тысяч крестьян. Под огромным тентом, где были расставлены столы и стулья, наряду с представителями властей присутствовали чиновники, занимающиеся оформлением документов на земельные участки. Были тут крестьяне и из Монтелепре.
По совету дона Кроче принц Оллорто нанял шестерых главарей мафии в качестве gabelloti. [люди, выполняющие в мафии всякие мелкие поручения, здесь — охранники(итал.)] В то ослепительное утро, обливаясь потом под расплавленным сицилийским солнцем, все шестеро разъезжали верхом вдоль стены, окружавшей поместье. Крестьяне, сгрудившиеся под вековыми оливковыми деревьями, наблюдали за этой шестеркой, известной своей жестокостью на всю Сицилию. Крестьяне не расходились, словно надеясь на чудо; вперед же их не пускал страх.
