А оно ему надо? Столько усилий затрачено, столько потерь за плечами и начинать потом всё сначала? Это в том случае, если раньше не расстреляют. Так что Александр Шульга полностью был согласен с болгарскими рыбаками, которые желали слишком бдительным воякам передохнуть от лап морского дьявола.

Зато волна злобы помогла прочистить сознание, мобилизоваться, сконцентрироваться и применить единственное, возможное в данном случае оружие. Конечно, когда мемохарб раньше с ним тренировался, то даже не предполагал такое вот, разрушительное применение. Хотя где-то на периферии сознания и отложилось: «Можно с помощью детонирующей искорки взорвать любой патрон… Но ведь это так сложно попасть! Минимальная искорка — да внутрь патрона?.. А вот если снаряд? Да снарядов этих много?.. Ещё лучше — куча снарядов, а то и крюйт-камера с порохом?..»

Естественно, что на современных боевых кораблях рассыпной порох не держали. А вот снарядов на МСК имелось с излишком. Так что, когда пограничники приблизились к баркасу на полкабельтова, Киллайд постарался во внутренностях стального гиганта создать целый рой искорок, которые после секунды своего мерцания, взрывались. Несильно взрывались, но вполне достаточно для начальной детонации.

С первым роем ничего не получилось. Как и со вторым. А вот третий рой оказался создан в удачном месте. Внутри корабля что-то зарокотало и тут же основательно так рвануло. Через люки из трюма выплеснулись наружу языки струящегося пламени. Затем рвануло ещё пару раз и корабль… развалился пополам.

После чего не прошло и полминуты, как грозное, величественное орудие военного воздействия, ушло на дно. На поверхности, среди покатых волн, только и плавало несколько вещиц из дерева, несколько тряпок, да парочка спасательных кругов. Больше ничего. И ни одного спасшегося человека.

Взрывная волна, пусть и ослабленная расстоянием, всё-таки частично достала и до баркаса. Тот же вперёдсмотрящий, стоящий рядом с пьетри, остался без головного убора. И теперь хорошо стало видно, насколько он седой. Хотя по возрасту никак на старика не походил.

«Неужели из-за утопленного товара поседел? — цинично размышлял Киллайд, пытаясь прощупать сознание обоих болгарских граждан. — Или это из-за взрыва их так перекосило?.. Ну да, головы у них пустые, мыслей никаких нет… Только одно слово и улавливается, звучащее словно в истерике: «Дьявол!.. Дьявол!.. Дьявол!..»

С другой стороны, чего хотели — то и получили. Мечтали мешающим людям передохнуть? Пожалуйста! Пусть и в виде брутального затопления, но смерть врагов настигла. Мечтали о «разорвало»? Да так и случилось.

А вот чрезмерный шок — совершенно неуместен. Так что пассажир стал хлопать своих «друзей» по плечам и покрикивать:

— Что вылупились?! Повезло! Просто — повезло! Так что не надо терять времени! В путь, скъпи приятели! И как можно быстрей, пока сюда ещё кого взрывом не привлекло! По-бързо, по-бързо! Разбъркайте! Кстати, а хватит у вас топлива, чтобы возле самого Стамбула высадиться?

Конкретные команды, подкреплённые надлежащим внушением, помогли рыбакам выйти из стресса и заняться делом. Так что вскоре баркас уже летел в сторону пролива Босфор, а мемохарб получал новую информацию: топлива хватит только в одну сторону, денег почти нет, всё было вложено в товар, ещё и долги остались, теперь дети и жёны умрут от голода.

Пришлось утешать своих невольных помощников:

— Не се страхувайте, приятели! Платете за работа в злато! (Не бойтесь друзья! Плачу за работу золотом!)

А про себя подумал, удивляясь своей избирательности в средствах:

«Странно я себя веду. Экипаж пограничного корабля уничтожил — ничего в сердце не дрогнуло. А этих вот контрабандистов — пожалел… Что со мной не так?.. И как мне поступать в дальнейшем?.. Вроде готов без колебаний уничтожить любого аборигена, стоящего у меня на пути, и в то же время проявляются неуместные симпатии и дорогостоящее сочувствие к некоторым индивидуумам… А ведь это плохо! Уже раз проявленное сочувствие и желание помочь, привело к гибели самого дорогого мне человека! Но… вроде как и зверем становиться нельзя… Уж моя Настенька точно такого преображения не одобрила бы…»

Воспоминание о любимой, вновь разбередило кровавую рану в сердце.

И мемохарб замер на носу баркаса, уставившись вдаль всё ещё волнующегося моря. Солнце слепила глаза, намечался ясный, вполне погожий день.

А вот ясности в будущем — пока не просматривалось. Как и ответа не было на вопрос: «Что со мной не так?»

Только и оставалось, что совершенствовать свои умения, стараться вырасти над своим слабым телом и мечтать об исполнении своего самого сокровенного желания. Тем более что оно могло когда-нибудь исполниться. Ведь если существует такая легенда, то почему бы ей и не воплотиться в жизнь?

Так что вопрос «Что со мной не так?», следовало менять на «Когда всё станет в моих силах?»

И жить, идя к поставленной цели.

Шли года. Оставались в истории десятилетия.

На календаре приближался 2025-ый год.

Обитатели Земли продолжали развивать и совершенствовать свою цивилизацию. Рвались в космос, убивали друг друга разными микробами, алкоголем и вирусами. Строили новые города и бомбили уже простроенные. Травили себя дымом и выращивали новые растения, жгли леса и взрывали скалы, создавали совершеннейших роботов и погрязали в трясине религиозных заблуждений.

Суета. Кровь. Тлен.

И только в некоторых оазисах тишины и покоя, время, казалось, застыло. Всё там оставалось неизменным десятилетиями, веками, а может и тысячелетиями. Потому что обитатели этих оазисов не стремились к развитию потребительской цивилизации, а пытались понять свой личный дух, взрастить силу мысли, выйти за пределы физического тела, сковывающего полёт сознания.

В одном из таких мест, затерянном среди гор Тибета, стоял древний монастырь. Никакой шум не нарушал спокойное величие древних, но ещё довольно крепких стен. Говорили здесь больше шёпотом, еле слышно, двигались медленно, постоянно находясь в нирване самосовершенствования. Крикливых туристов здесь не бывало, да их и не пустили бы в этот монастырь, в котором немногочисленные иноки старались достичь совершенства в духовных практиках.

Сюда было очень сложно добраться. Ещё сложней — жить, пользуясь только мизерными запасами продуктов. Да и в затяжные зимы здесь промерзало всё насквозь, унося в страну мёртвых тех, кто не укротил свою плоть. Или тех, кто банально умер от переохлаждения. Но те, кто выживал, казалось не умирали никогда, продолжая нести свои знания таким же отшельникам как они, своим братьями по духу, по вере, и по устремлениям.

Но и они, самые долгоживущие, порой умирали. Редко, но уходили в иной мир. Как они сами верили, на очередное перерождение. И когда начинали предчувствовать свою кончину, собирали вокруг себя самых стойких, самых последовательных своих учеников. Причём не факт, что учениками считались все присутствующие на тот час монахи.

Например, в этот летний день, рядом со своим учителем в его большой комнате, сидело всего два человека. Да и те, уже в преклонном, старческом возрасте. Тогда как их гуру, осознавший приближение своего последнего часа, смотрелся как бы, не моложе их. Лет семидесяти крепкий мужчина, поджарый, с ясным и умным взором. Волевое лицо, почти без морщин. Волосы до плеч, стянутые серебристым обручем на лбу, без единой седой пряди. Голос низкий, рокочущий, словно камни в горной реке. Так и казалось, возжелай учитель крикнуть — в горах сойдёт не одна лавина. Этому человеку вполне соответствовало имя, которое он носил: Сан. Хотя все остальные монахи по достоинству называли его Великий Сан. Потому что их брат умел очень многое. В том числе, как верилось, жить вечно.

И тем диковинней выглядел ведущийся разговор, который один из пары учеников продолжил вопросом: