В работе «Что называется мышлением?» Хайдеггер стремится найти способ расположить мышление таким образом, чтобы нам не было нужды психологизировать мышление, но также и так, чтобы мы могли не переносить мышление в «третий мир», как его понимал Фреге. Чтобы осуществить это, Хайдеггер возвращается к Пармениду, к его известным и весьма темным высказываниям: «Можно лишь то говорить и мыслить, что есть» и «Мыслить и быть — одно и то же»[328]. Сейчас я не предлагаю следовать извилистыми путями хайдеггеровского исследования этих высказываний. Все, что я предлагаю сделать, — проанализировать мотивы, стоящие за этим исследованием. То, к чему стремится Хайдеггер, — мысль персонифицированная, не мысль персонализированная. Привлекательность высказывания Парменида состоит в том, что оно, кажется, помещает мысль в просвет — оно ставит мысль перед нами, чтобы мы могли стоять перед ней лицом-к-лицу. По Хайдеггеру, Парменид пытается сделать для мысли то, что Хайдеггер делает для дерева. Парменид пытается показать нам, как встретить наши мысли, а не просто иметь их. По Хайдеггеру, верно следовать Пармениду означает мыслить наши мысли как они есть, так, чтобы мы были тем, о чем мы мыслим. Говоря словами Витгенштейна, таким образом понятая мысль будет мыслью, которая «не останавливается нигде, пока не достигнет факта»[329]. Такое мышление было бы мышлением за пределами сознания. Полностью отчетливое выражение такого понимания мысли — это нечто большее, чем даже то, что пытается сделать Хайдеггер. «Что называется мышлением?» заканчивается тем, что направляет нас к указанию Парменида и помогает понять, почему мы должны желать быть направленными таким образом. Как я попытаюсь прояснить ниже (и как я намекал в начале), то, что стремится выразить Хайдеггер, Барт легко реализует в жизни.

Теперь вернемся к вопросу, о котором, как может показаться, я забыл: как может твердая почва нашей жизни быть «третьим миром»? Краткий ответ звучит так: мы должны видеть твердую почву нашей жизни в просвете — мы должны персонифицировать почву. Чтобы осуществить это, мы должны совершить прыжок туда, где мы уже есть, встать за пределами психологии, за пределами науки. Скажем так: видеть твердую почву нашей жизни в просвете, персонифицировать ее — значит видеть (не что иное как) пространственные и временные феномены нашей жизни. Но это значит видеть эти феномены так, как мы видим шахматную фигуру, когда играем в шахматы, а не так, как мы видим ее, описывая ее физические свойства[330]. Почва, будучи увидена таким образом, стоит перед нами, она стоит там, где она стоит. И мы стоим перед ней: мы встречаем лицом-к-лицу то, на чем мы стоим.

Когда мы персонифицируем твердую почву нашей жизни, когда мы видим ее в просвете, мы видим ее как подходящую для мысли, подходящую для того, чтобы быть содержанием мысли. Вещи, о которых мы больше не думаем, кажутся чуждыми нашим мыслям, отрезанными от нас, скрытыми посредством представлений. Наши мыслительные акты имеют своим содержанием пространственно-временные феномены нашей жизни. Мир есть все вещи, которые годятся для мысли. Или, если еще раз процитировать Витгенштейна, «мир есть все, что имеет место»[331]. А то, что является фактом, есть то, что мы можем мыслить.

Барт Симпсон помогает прояснить, что такое антипсихологическое, персонифицированное мышление. Барт во всем, что он делает и думает, пребывает лицом-к-лицу с вещами. Он стоит вне науки, но непосредственно присутствует перед тем, с чем имеет дело, так же как оно присутствует перед ним. Для Барта ничто не находится просто в его голове. Нет никакой психологической, личностной опосредованности между ним и миром. Для Барта все персонифицировано. Все пребывает в просвете.

Когда Барт понимает что-то правильно, для него это не значит иметь что-либо опосредующее (между ним и миром) в качестве средства сообщения с миром. Нет, для него это значит иметь мир под рукой или иметь его в виду.

Осуществляя это, Барт прочно стоит среди вещей — сущее среди сущих. Мышление Барта определяется тем, что должно быть помыслено. Будучи определено таким образом, мышление Барта становится особенно отзывчивым на то, что есть, на то, что предъявляет себя ему. Это, я думаю, источник многих исключительных экзистенциальных способностей Барта: его выдающейся находчивости, его сверхъестественного умения приобретать популярность и избегать проблем и опасностей, его пророческого дара предсказывать развитие событий. (Я не утверждаю, что Барт всегда использует эти способности во благо!) В отличие от всех нас и от остальных жителей Спрингфилда, обремененных личностным, воспринимающих самих себя как отделенных от мира экраном опосредовании — идеями, которые носятся в нашей голове, — Барта не беспокоят идеи, он ничем не обременен.

Мышлению Барта внутренне присуща направленность на мир. Барта не ставят в тупик философские загадки, например, проблема того, «как мысль сцепляется с миром». Стоит мельком посмотреть на Барта в действии, чтобы понять: такой вопрос отскочил бы от его пустых глаз. Для Барта мир пребывает в его мыслях, а его мысли причастны миру. Поскольку это так, нет необходимости в философском сцеплении мысли с миром. Именно жизненное отклонение этого вопроса Бартом делает его подходящим персонажем для того, чтобы начать и закончить эту статью. Именно на счет его хайдеггерианского мышления я отношу способности Барта забавлять, ошеломлять и служить музой.

Могу ли я теперь доказать, что Барт является мыслителем-хайдеггерианцем? Нет (по крайней мере, я не могу это сделать настолько доказательно, как это принято). Лучшее, что я могу сделать, я уже сделал: разъяснил суть хайдеггеровского мышления и затем поместил Барта в контекст этого разъяснения в надежде, что внутреннее отношение (такое отношение, которое является существенным для каждого из тех, кто в нем состоит) между ними обнаружит себя само. (Эту процедуру можно пояснить следующим приблизительным сравнением: я объясняю вам, что такое утки, показываю их изображения, а потом представляю вам утку-кролика Ястроу[332]. Если все прошло хорошо, внутреннее отношение между изображениями уток и уткой-кроликом должно само обнаружиться.) Ни один пример из «Симпсонов», который я мог бы привести, не подтвердит мое утверждение — любой пример, который бы я привел, был бы в лучшем случае лишь несущественным доказательством. Отношение между тем, что Хайдеггер называет мышлением, и тем, что Барт называет мышлением, — вот все, что я могу помочь кому-то увидеть (и я попытался это сделать). Но это отношение понимается неправильно, если оно принимается за что-то, что может быть логически выведено посредством силлогизма.

Названия серий[333]

1. Симпсоны жарятся на открытом огне (Simpsons Roasting on an Open Fire; 7G08)

2. Гениальный Барт (Bart the Genius; 7G02)

3. Одиссея Гомера (Homerʼs Odyssey; 7G03)

4. В гостях хорошо, дома плохо (Thereʼs No Disgrace Like Home; 7G04)

5. Генерал Барт (Bart the General; 7G05)

6. Лизин вой (Moaning Lisa; 7G06)

7. Зов Симпсонов (Call of the Simpsons; 7G09)

8. Болтающая голова (The Tell-Tale Head; 7G07)

9. Безумная жизнь (Life on the Fast Lane; 7G11)

10. Гомер на вечеринке (Homerʼs Night Out; 7G10)

11. Блинчики гнева (The Crepes of Wrath; 7G13)

12. Красти за решеткой (Krusty Gets Busted; 7G12)

13. Один волшебный вечер (Some Enchanted Evening; 7G01)

14. Барт получает двойку (Bart Gets An F; 7F03)