Когда же ее спрятали, не говорят?

В прошлом веке.

Скорее всего, так, значит, Хадж Гарун еще что-то соображал. Он написал ее, спрятал, а когда им овладела навязчивая идея священной миссии, забыл куда. Он представил себе, как старик бродит, натыкаясь на стены, по опустевшей лавке и подолгу глядит в очередной угол. Цель миссии? Луна. Место проживания? Лунатический бред. Род занятий? Лунатик.

Исусе, конечно, это сделал Хадж Гарун. Исследователь тайных пещер, первооткрыватель двух дюжин Старых городов, картограф веков, бывший царь Иерусалимский дошел до того, что глазеет на пустые стены и рассеянно поправляет шлем, с которого в глаза ему сыплется ржавчина и мешает рассмотреть свое отражение в несуществующем зеркале.

Человек по ту сторону стола говорил о маршрутах из Константинополя. Тропы, дороги, проходы, пограничные посты и часовые англичан, теснины, через которые нужно будет проходить ночью. Джо поднял руку.

Послушайте, мы ведь говорим о первой партии оружия, которую надо доставить для Хаганы? Чем по такому поводу нагрузят обычный фургон с двойным дном? Инжиром для отвода глаз? У меня есть идея получше. Я знаю, где достать огромного каменного скарабея, он полый внутри и вместительный. Понимаете? Скарабей? Огромный египетский каменный скарабей.

Человек смотрел на него молча. Джо понизил голос.

Только представьте себе. Из самого вражеского логова ползет огромный жук, чтобы иссушенная древняя родина возродилась вновь. Неутомимо движется вперед египетский скарабей, прочный, как камень, потому что он и так каменный, дальше некуда. Старый, как пирамиды, скарабей, целеустремленный и решительный, как люди, сбросившие иго этих пирамид, гигантский каменный скарабей взбирается по горному склону, чтобы добраться до Иерусалима с первым лучом новой зари, египетский каменный жук, великий таинственный скарабей, начиненный первым оружием для будущей еврейской повстанческой армии.

О'Салливан Бир откинулся на стуле и улыбнулся, полагая, что этот Стерн должен будет ему хорошо заплатить.

Бумаги священника-пекаря и инструкции Стерна у него были, оставалось только уговорить Хадж Гаруна на поездку, поскольку убедить его расстаться со скарабеем нечего было и рассчитывать. Он сказал: сегодня утром я случайно услышал про человека по имени Синдбад. Кто это такой? Местный купец?

Хадж Гарун резко остановился, перестав мерить шагами комнату.

Какой местный купец? Ты что, хочешь сказать, что никогда не слышал о великих путешествиях Синдбада?

Нет. Что за путешествия такие?

Хадж Гарун вдохнул поглубже и пустился в бурный рассказ. Через двадцать минут его остановили, неожиданно пробив, куранты на солнечных часах.

Полночь, хотя солнце еще не зашло, сказал Джо. Когда вы последний раз выходили в море?

Руки Хадж Гаруна застыли в воздухе.

Что?

В море.

Кто?

Да вы же.

Я?

Да.

Хадж Гарун сокрушенно понурил голову.

Но я никогда не выходил в море. Я не покидал Иерусалима, за исключением моего ежегодного хаджа.

Черт знает что. Синдбад такое творил, а вы даже ни разу не были в море?

Хадж Гарун закрыл лицо руками, потрясенный тем, как ему не удалась жизнь. Руки дрожали, да и голос тоже.

И правда. Как же теперь наверстать упущенное?

Ну как, пойти в море, конечно. Мы с вами последуем по пути Синдбада.

Я не могу. Я не могу оставить мои сокровища без присмотра.

А и не надо. С сейфом никто не справится, он слишком тяжелый, или врыт в землю, или и то и другое. Шлем можно оставить на голове, Синдбад сам, наверное, такой носил. А скарабея возьмем с собой.

Да? А капитан разрешит?

Мы ему скажем, что это багаж. Скажем, что торгуем антиквариатом и везем жука в Константинополь обменять на такие желтенькие кружочки, они полегче. Он поймет. Кому нужна такая тяжесть? А когда будем возвращаться, скажем, что не сошлись в цене, все шито-крыто, чин чином, и никто ничего не заподозрит. Что скажете?

Хадж Гарун мечтательно улыбнулся.

Отважно пуститься по пути Синдбада? После стольких лет?

В тот день, когда ему предложили отправиться в морское путешествие, Хадж Гарун заметил одну вещь, которая его озадачила. Ни с того ни с сего новый друг стал называть его прошлое Библией. Точнее, он называл его Синайской Библией.

Что бы это значило? Почему его прошлое стало для его друга Библией и какое отношение к нему имеет Синай? Может, его принимают за духовного сподвижника Моисея и его собрата по пустыне, потому что его зовут Аарон?

Он как мог старательно обдумывал эту проблему, и мысли его все время возвращались к Моисею. Моисей через сорок лет странствий куда-то прибыл, а он, хоть и странствует уже в семьдесят пять раз дольше, никуда до сих пор не пришел. Но может, скоро? Может, его друг верит, что миссия его завершится успехом? Не об этом ли он говорит?

Хадж Гарун бросил сконфуженный взгляд на осыпающуюся штукатурку на месте отсутствующего зеркала. Поправил шлем.

А не богохульство ли это? Должен ли он принять эту новую весть так же, как принимал множество непонятных на первый взгляд истин много веков подряд?

Он смиренно согласился, что в этом его долг. Его друг настойчив и не отворачивается от фактов только потому, что они кажутся невероятными. Фактам нужно верить. Но все-таки до сего момента ему в голову не приходило, что он, Хадж Гарун, и есть неведомый автор Синайской Библии.

А приняв это как факт, он легко смог придумать и подоплеку. В тот вечер он уже говорил о Синайской Библии как о своем дневнике, рассказе о приключениях, записанных как-то зимой в Иерусалиме в более ранний период жизни.

Вы имеете в виду прошлый век? спросил О'Салливан.

Хадж Гарун улыбнулся и кивнул. Он уже мог точно припомнить, зачем взялся записывать, возможно, просто чтобы скоротать время и забыть о ледяной воде в пещерах, где он тогда, вероятно, и жил.

Почему вероятно? спросил О'Салливан.

Хадж Гарун, поколебавшись, рассмеялся.

Ну, насколько я помню, в пещерах находилась моя зимняя резиденция.

Вот как? Значит, вы признаете, что Синайская Библия связана именно с тем, что вы нашли в пещерах?

О да, конечно, величаво ответил старик. Ты не знал, что так уж у меня заведено было? Летом гулять по холмам Иудеи, радуясь солнышку, а с первым дуновением прохладного осеннего ветра возвращаться в лавку в Старом городе, зимой спускаться в пещеры прошлого, а весной отправляться в хадж? Я соблюдал такой режим тысячи лет, почему бы нет? Что может быть увлекательнее?

В утро перед отъездом О'Салливан Бир, запирая сейф, заметил листок бумаги, застрявший в щели на задней стенке. Он вытащил его и передал Хадж Гаруну.

Должно быть, памятка, написанная вами до прихода крестоносцев?

Это не мое. Это письмо на французском языке.

Вы можете его прочесть?

Конечно.

И кому же оно?

Какому-то Стронгбоу.

Чертов миф, проворчал О'Салливан, который в Доме героев Крымской войны слыхал истории об этом ученом девятнадцатого века. Никогда он не существовал. И не мог существовать. Англичанин не может быть таким сумасбродом. Что там говорится?

Этого Стронгбоу благодарят за гостинец, который он переслал через всю Сахару в честь памятного события.

Что за подарок?

Пайп кальвадоса.

Из-за одной пинты столько возни?

Нет, пайп — это такая единица измерения, кажется. Около ста пятидесяти галлонов. Что-то около семисот бутылок.

А, ну пусть столько, это хоть на что-то похоже. А что за событие?

Рождение девятисотого ребенка.

Да что вы. Чьего девятисотого ребенка?

Того, кто написал письмо.

Он назвал себя?

Отец Якуба.

Ясно, священник. Откуда он пишет?

Из Тимбукту.

Что?

Здесь больше ничего не сказано, только номер письма. Должно быть, они долго переписывались.

Почему вы так решили?