— Тринадцать-пятнадцать, — повторил вслух Бес, выискивая нужный номер.

Стоя перед широкой дверью, больше похожей на бронированный люк, он услышал шаги. Мимо прошествовала дама с собачкой, больше похожая на обезьяну. Очень маленькая, очень сморщенная, в громадных очках с круглыми стеклами. На тощей шее висели три связки красных бус до пояса, каждая бусина размером с шарик для настольного тенниса. Такие же красно-бордовые браслеты постукивали на руках, от запястий до локтей. Средь этой кричащей безвкусицы терялась мелкая, фигурно постриженная и покрашенная собачка. Или кошка, трудно было понять с первого взгляда, животное, по всей видимости, относилось к модифицированным клонам. За старушкой как привязанный шел высокий мужчина с копной мелированных волос, одетый в белую шубу очень женского вида. На лице парня застыло выражение тоскливой грусти, а в руках отражала зеленый свет многофункциональная камера-монтажер. Личный биограф? Постоянный фотограф? Скорее всего.

Пара неодобрительно покосилась на Беса, Бес недоуменно проводил взглядом аборигенов. Покачал головой с немым осуждением и протянул руку к двери, но люк распахнулся сам собой, с удивительной легкостью для своей массы. Очевидно, гостя ждали.

Аминь, подумал кибернетик. Вот и закончился долгий путь в несколько лет, полных событий и долгов, о которых не хочется вспоминать, не нужно вспоминать. Бес ощутил приступ настоящего, панического страха. Почти нерассуждающего, властно требующего немедленно бежать. Одноглазый прикусил язык, до боли, до железистого привкуса во рту, и ступил внутрь.

Коридора как такового здесь не было, мощная дверь открывалась в обширный холл, занимавший сразу два уровня. По левую руку молча светился экран высотой с человеческий рост, там шли какие-то новости. Прямо через застекленную стену открывался великолепный вид на мегаполис. Слева поднималась на второй уровень винтовая лестница.

— Поднимайся, — позвал сверху хорошо знакомый голос, который кибернетик слышал всего два раза в жизни, однако не спутал бы ни с каким иным.

Бес сглотнул несуществующую слюну, в горле разом пересохло, одноглазого кинуло в жар. Сталевар молча выругался и пошел к лестнице, печатая шаг, стараясь, чтобы поступь звучала с карающей неумолимостью.

Наверху расположилась обеденная зала, рассчитанная на прием десятка гостей, и все тот же вид на город. Послеполуденное солнце само по себе было тусклым, осенним, фильтры в стекле поглощали еще часть энергии, так что огромное помещение заполонили сумерки. Свет хозяин оставил выключенным.

— Здравствуй, Алексей, — сказал Фирсов.

Он сидел на высоком стуле и смотрел прямо в единственный глаз Постникова. Алекс отметил, что Виктор постарел, сильно и некрасиво. Лицо обрюзгло и обвисло как морщинистая маска, слишком большая для основы. Глаза потухли, казались стеклянными шариками, плохо вставленными в глазницы. Фирсов располнел, пузцо натягивало синюю рубашку, которая покупалась явно в расчете на прежнюю, куда лучшую форму хозяина.

— Здравствуй, — отозвался Постников.

— Долго же ты добирался.

— Да.

— Угощайся, — Фирсов повел рукой в сторону подноса на широком столе черного дерева. — Берег специально для такого случая. Элитный советский коньяк трехгодичной орбитальной выдержки. Полсотни тысяч рублей за бутылку.

Постников хотел было отказаться, но в последний момент передумал. А почему бы, собственно, и нет? В такой ситуации «мне нельзя» звучало крайне глупо.

— Думаю, нет смысла предупреждать, что травить меня бесполезно? — на всякий случай предупредил кибернетик, наливая чайного цвета жидкость в бокал с дном толщиной в две трети общей высоты сосуда. Фирсов лишь досадливо поморщился.

Космический коньяк пах дымом и жженой резиной. Вкус был приятнее, с явственной ноткой сладкого изюма и чего-то подкопченного, но слишком резкий, до приторности. Все равно, что лизать перец вместо того, чтобы добавлять в пищу.

— Не понравилось, — сказал хозяин квартиры. Не спросил, а констатировал, глядя на гримасу Постникова.

— Нет, — честно признал кибернетик. — За полста косых можно было запастись хлебаловом поприличнее.

— Да, но у него не было бы таких развесистых понтов, — резонно возразил Фирсов.

— Согласен.

Постников поставил недопитый стакан, сделал несколько шагов к собеседнику.

— Вот и свиделись, наконец, — сказал он и понял, что не знает, как продолжать разговор. Просто не знает.

— Ты долго добирался, — повторил Фирсов.

Вблизи он казался еще старше и несчастнее, как человек, что долго болел или пережил крушение всей жизни. Глаза с красными прожилками часто моргали, на щеках проступила неухоженная щетина, далекая от модельной, тщательно культивируемой дикости.

— Скажи, — неожиданно для самого себя спросил Постников. — А тебя никогда не мучила совесть?

— Совесть?

— Да. Понимаю, что тебе это абстракция, но все же.

Фирсов скупо улыбнулся и пару мгновений казался прежним, жесткий и энергичный гроссмейстер с уверенным взглядом свысока. Но затем снова угас.

— О чем ты, Алекс?

— Я столько пережил… стольких людей убил… И все это благодаря тебе. Ты ведь все это знал. Все знал… Совесть не мучила?

— О, так ты решил сначала побыть гласом моей больной и отсутствующей совести, — Фирсов прищурился. — Ну что ж, прямой вопрос, прямой ответ.

Первый заместитель руководителя направления перспективных разработок неловко слез со стула, плеснул себе космического пойла, но пить не стал, лишь с видимым удовольствием вдохнул резкий запах.

— Алекс, не разыгрывай романтического антигероя, который встал на путь злодейств не по своей воле. Мы не в индийском кино, — холодно и отчетливо произнес Фирсов. — Да, в какой-то мере благодаря мне тебя вышвырнули на улицу. В какой-то мере. Но дальше ты выбирал себе жизнь сам.

— Вот же ты, тварь, — протянул Постников, сжимая кулак, но без особой злобы.

— Да, мальчишка, — так же без видимых эмоций отозвался Фирсов. — Сам. Как ты совершенно верно заметил, я следил за тобой, твоей жизнью. Я знаю про Доктора Эла и Коллегу Матвея. Знаю, как ты нашел свое призвание на «Красной дороге».

Алексей повел головой, так, будто судорога свела мышцы шеи. Злая гримаса перекосила лицо, словно разбила его пополам.

— Некрасивая правда, так ведь? — почти весело сказал Фирсов. — Ты верно служил людоедам. Не отказался, не сбежал.

— Да что бы ты знал… — прошипел сталевар, чувствуя, как его захлестывает приступ ярости.

— А что я должен знать? — язвительно уточнил старый гроссмейстер. — Алекс, ты работал на отъявленных подонков, и никто не держал тебя в клетке на цепи. Что еще мне нужно знать сверх этого? О том, как ты страдал, разделывая должников на протезы? Плакал ночами в подушку от свинцовых мерзостей жизни?

Постников сжал кулаки еще сильнее, до хруста металла и костей. Но промолчал, хотя для этого потребовалась вся воля, до капли.

— А затем тебя подобрали арбитры. Да не кто-нибудь, а самые отъявленные взыскатели. Куратором твоим была знаменитая Маргарита Гуськова, Кровавая Мэри. А учил не менее знаменитый Сергей Батов по прозвищу Бато. И снова тебя никто не приковывал к пулемету. Ты был отличным, учеником! Расстрел корпоратов в Минске. Налет на берлинскую штаб-квартиру «Маас-Биолаб». Террор против членов семей «Кроноса». Дело «Звезды Юга». Дальше продолжать?

Постников молчал. Фирсов подошел еще ближе и посмотрел без тени страха в единственный глаз кибернетика, казавшийся черным провалом на уродливой маске.

— Почему ты не сбежал от такого удела, Алекс? — тихо спросил Фирсов и сам же ответил. — Потому что не захотел. Ты вел жизнь, полную удивительных приключений, а потом и денег, при умеренном риске. Ты, наконец, стал значимым человеком, и тебе это очень нравилось.

Фирсов тяжело перевел дух, как после спринта на сотню метров.

— Поэтому мы не старались тебя убить до того как впереди замаячила глубокая цереброскопия. Не было нужды, ведь тебя все устраивало. И ты, щенок…