Огонь. И взаимное попадание. Только у винтокрыла, предназначенного для непосредственной поддержки наземных войск, брюхо было забронировано в расчете на ствольные зенитки, поэтому очередь с автоматика рассыпалась по броне «Птеродактиля» снопами искр, а четыре тридцатимиллиметровых снаряда из ГШ-30-2 разнесли крылатую машину вдребезги.

Рывком, как гимнаст, раскручивающий молот, Костин вернул машину в нормальное положение и заложил крутой вираж, снова прижимаясь к воде. Пожилой вертолетчик дышал тяжело, как загнанная лошадь, и этот звук шумел в наушниках Фирсова как грохот морской бури. Несколько секунд вертолетчики одинаково часто глотали, стараясь унять тошноту.

— Твою ж мать, — выдохнул Костин. — Я так и в молодости не отжигал.

— Он мне сбил оптику с пушки, — коротко информировал Фирсов, делая большие паузы. — Но стрелять могу.

— Второй бак пробит, протектор старый и не тянет. Гидропривод шасси в жопе, придется вытягивать тросами — отозвался Костин, щелкая рычажками. Красных индикаторов, освещавших кабину адскими огоньками, стало чуть меньше. — Топлива на пятнадцать минут, охлаждение полетит через десять.

За кратким отчетом явно читалось «возвращаемся?»

— На равнине у Дижона бой вовсю кипит неравный! — дурным голосом проорал Фирсов строчку древней песни. — Там в засаде бронеполк бой ведет и ждет вертушек!

— Понял, — по голосу пилота было ясно, что Костин улыбается.

«LCAC 200» уже выползал из воды, гудя и свистя, он походил на огромного жука, что пытается забраться на край блюдца. Следовало отдать неизвестным злодеям должное, они упрямо шли к цели, не сворачивая и, тем более, не кидаясь в бегство. Интересным вопросом было — есть ли у них запасной вариант отхода, потому что один пропеллер уже вышел из строя и ярко пылал, как цирковое колесо, второму недолго осталось, и для катера остров «Правителя» определенно был последней остановкой.

Штурмовая команда покидала машину еще на ходу, разделяясь на самостоятельные группы. У налетчиков хватало оружия, в том числе тяжелые пулеметы на самоходных лафетах, но было ясно, что план строился на подавлении обороны артиллерией, так что лишнего с собой не тащили. Впрочем, хватало зенитного танка, который сам по себе считался за ПВО, батарею автопушек и пулеметный отряд.

Бетонная пыль забивала горло, «мичуринец» закашлялся, сплевывая густую кровь, вытер пену с губ и продолжил тяжкий путь. Внутри башни все дымилось, рассыпало искры из порванных кабелей. Дышать было тяжело, в воздухе оставалось слишком много инергена, обычный человек уже потерял бы сознание, но у Матвея лишь темнело в глазах. Разум балансировал на самом краешке беспамятства, готовый в любое мгновение свалиться в обморок, но боец заставлял себя идти дальше, оставляя красные следы.

«Кто с кем воюет?» — подумал он. Это было непонятно, все было непонятно с того момента как гигантское тело башни содрогнулось, а снаружи раздался чудовищный грохот. Одно было ясно — все идет не по плану и становится только хуже.

Через выбитые ворота Матвей выполз наружу, задыхаясь от пыли. Было непросто, ракета не выбила стальные плиты, а вскрыла, как ребенок неподатливую банку консервным ножом. Кроме того частично обвалилось перекрытие. Пришлось рваться через лабиринт острого металла и камня, щедро удобренного осколками пластмассы. У «мичуринца» болело все, кровь пропитала брезент, так, что одежда прилипла к телу, словно костюм ныряльщика, дыхание тяжело рвалось наружу, заставляя морщиться от уколов сломанных ребер. Только перестроенная советскими генетиками физиология не давала клону свалиться в шок. Матвей остался без маски, сейчас его мог без усилий прикончить даже обычный милиционер или, с поправкой на географию, полицейский.

Искусственный человек хлопнул рукой, нашаривая пистолет-пулемет, и ощутил пустоту. Потерял, скорее всего когда пробирался через завал у входа. Обидно. И опасно. Матвей попробовал усмехнуться, вспомнив собственную браваду насчет коммерческих штамповок, но вместо улыбки получилось злобное и жалкое фырканье — кровь заполнила носоглотку. Да, с одной стороны верно, сторожевые клоны мертвы, а он еще жив. С другой, рабы «Правителя» оказались не так уж и плохи, чему служило доказательством печальное состояние победителя.

Все-таки удалось покинуть башню. Матвей отдышался, глотая воздух мелкими порциями, стараясь дышать пореже, огляделся и увидел, что остров, несколько часов назад представлявший идеал компактной технологической застройки, ныне превратился в огненный ад.

Матвей чуть не упал на четвереньки, но удержался на ногах исключительно силой воли, а не мышц. Остро пахло горелым камнем и сажей. По ушам колотили звуки выстрелов. Каждый сустав, каждая мышца жаловались болью, но диверсант упорно карабкался вперед, через завалы, горячий железный лом и черный дым. Брезент отличался хорошей прочностью, однако полуослепший Матвей регулярно цеплялся за торчащую арматуру и обломки, так что комбинезон светил прорехами, открывая израненное тело. Было жарко, ночь сама по себе выдалась душной, а теперь помогали пожары. Горячий ветер подсушивал кровь, стягивая кожу пленкой. Матвей прикинул, что сейчас вытяжка, позволяющая более эффективно отводить тепло от машин, станет работать против создателей, подтягивая огонь к башне. А может быть и нет… Неважно. Главное сейчас не сгореть самому.

Он в очередной раз упал и дальше пополз на четвереньках, надеясь не столкнуться с кем-нибудь из высадившейся группы. И снова поднялся, опираясь на какой-то флагшток или около того, в общем, на трубу, которая торчала под углом вверх. Шум вокруг изменился, теперь в общую какофонию вплелся рев чего-то авиационного и рявкающий грохот скорострельной пушки. Стрельба перемежалась странным звуком, высоким и болезненно-громким, словно кто-то на фоне шипения множества змей в один присест ломал пучок тонких сухих прутьев. Матвей брел вперед, считая условные метры — пять, шесть, может быть семь или даже восемь. На десятом искусственный человек упал на четвереньки, захлебываясь кровью и желчью. Он даже подумал с отстраненной грустью, что легкие таки все, но нет, измученный организм еще тянул.

А что теперь делать? Тело буквально отключалось, как сложная машина, узел за узлом. Матвей трезво — насколько это было возможно в его состоянии — оценил перспективы. Бежать с острова не получится, даже если диверсант проползет к берегу и найдет какую-нибудь доску, сил не хватит выгрести к берегу, к тому же в искусственном заливе на отходах и химикатах расплодилась чертова уйма хищной и паразитарной нечисти. Отбиться от нее в нынешнем состоянии «мичуринец» не смог бы. Однако и оставаться бессмысленно. Матвей тяжело вздохнул, сразу пожалев об этом, переждал когда боль в груди чуть ослабнет и захромал дальше, озираясь в поисках какого-нибудь оружия.

Меж тем перестрелка набрала интенсивность, кто-то с кем-то бился насмерть, причем отнюдь не из пистолетов. Чуткий слух Матвея хоть и был забит шоком, выделял знакомый рык тяжелого дизеля, а также характерный «самолетный» скрежет газотурбинного двигателя. Над головой промчалась быстрая тень, источник визгливого скрежета. Вдогонку ей ударило, громыхнуло, видимая «Мичуринцу» часть башенной стены взорвалась фонтанами осколков, как будто в нее пришелся кучный заряд огромной дроби.

«Происходит что-то интересное» — подумал Матвей и потащил себя дальше, стараясь найти открытое место, где его было бы хорошо видно и в то же время не сожгло пожаром. Теперь на пути «мичуринца» стали попадаться мертвые тела. Их было много, в основном с взрывными травмами от артиллерийского обстрела. Выглядело это ужасно и поневоле заставило порадоваться, что во время артналета Матвей находился под защитой крепких стен.

«Апофеоз войны» — такова была следующая мысль, навеянная окружением. Ничего не понятно, кто-то с кем-то яростно воюет, все горит. На мгновение искусственный человек пожалел, что не умеет рисовать. Иначе он бы непременно спасся, затем переложил на холст даже не образ увиденного, а скорее идею хаотического безумия, бешеного пламени, растерзанных тел. Взломанные грудные клетки, расколотые как яичные скорлупки черепа, высокохудожественно разбросанные внутренности. Все в желто-черной гамме, и на заднем плане туманные очертания демонов войны, что неустанно бьются насмерть в клубах дыма. Тяжеловесный Бегемот и крылатый Люцифер, осыпающие друг друга молниями.