Надо сказать, Максима, как высококвалифицированного программиста, регулярно расстраивала и злила глупость заказчиков, да и вообще всех людей, электронной грамоты не разумеющих. Им все время приходилось объяснять простейшие вещи, тратить время и нервный ресурс на элементарный ликбез. Но в данном случае архитектор счел дремучесть соратников за благо, потому что детальное понимание специфики процесса сразу отпугнуло бы организаторов. Ведь «флибустьеры» и затем и кибернетики были уверены, что архитектор физически берет под контроль систему, вернее часть ее. А это было совсем не так.

Максим следил за падением диверсанта через сторожевую систему башни, парируя все попытки машины включить общую тревогу. Это было сложно, ведь прямой запрет сразу активировал бы неотключаемые протоколы, лежащие в основе программного базиса (который Постников назвал бы «операционной системой»). Приходилось хитрить и ловчить, изменяя показания датчиков, ненавязчиво подсказывая электронике решения. Позволяя хитрой автоматике запутывать саму себя.

Тут запустить трехсекундный процесс перепроверки некорректных данных и зациклить его. Там спровоцировать конфликт приоритетов, подвесив целый блок решений. Заменить один символ, чтобы в итоге для автоматики неопознанный объект оказался ниже уровня воды и соответственно вышел из приоритетной обработки у подсистемы воздушного контроля. И так далее, и так далее… Постоянно изобретая что-то новое по ходу действия, не повторяясь, комбинируя и отвлекая, чтобы система не смогла вычислить шаблон и вырваться из лабиринта, который строил для нее архитектор.

«Флибустьеры» его, скорее всего, убили бы. Просто, без изысков и особых эмоций — избавились, а затем утилизировали тело на промышленной мясорубке и слили в канализацию. Да, так они обязательно поступили бы, знай комитетчики, что на самом деле представляет собой взлом охранной системы числовой башни. Насколько это рискованное занятие и на сколь тонких волосках подвешен успех. Убили бы не со злости или в наказание, а скорее профилактически, как исполнителя, осознанно занизившего опасность акции и радикально переоценившего свои силы. Комитетчики были людьми старой закалки, не склонными к жестокости и силовому решению всех проблем, как многие из нового поколения управленцев, воспитанных на широкой практике агрессивного арбитража. Но при необходимости отправляли на тот свет без всякой рефлексии.

Да, если бы они знали…

Но они не знают и никогда не узнают.

Максим помолился бы, но диверсант пошел на финальный виток, и архитектор не мог отвлечься настолько, чтобы обратиться к Господу с должным почтением.

Башенное кольцо стремительно надвигалось, огромное и черное, без традиционных габаритных огней. Приблизиться к башне мог только дозволенный и недозволенный транспорт, обе категории в подсветке не нуждались. Технически диверсант все еще планировал, однако субъективно это выглядело как падение на устрашающей скорости. Теперь стало хорошо видно, сколько же на верхушке «градирни» всего — технические люки в рамах, коробы, антенны, контейнеры и подъемники для летающих автоматиков, фермы для швартовки дирижаблей снабжения, еще какие-то навороченные конструкции. Все угловатые, острые и высокие, на каждой легко было сломать ногу или убиться насмерть, особенно если садиться не вертикально, а по глиссаде. Матвей израсходовал уже больше половины газа и не мог позволить себе аккуратное снижение в соответствии с планом.

Он бы, наверное, помолился, но искусственный человек в точности знал, что миром правят наука, хаотические взаимосвязи, называемые «удачей», и личные навыки. А богу в этом треугольнике места уже не остается. Наука отвечала за состояние посадочных приспособлений, удачей диверсант управлять не мог, теперь оставалось использовать до конца ресурс физического состояния и подготовки.

Высотомер перекидывал циферки со скоростью пулемета, убавляя метры, но Матвей на него уже не смотрел, целиком сосредоточившись на массиве башни. Крыша, похожая на поверхность астероида с многочисленными разломами и углами, уже не приближалась, а летела навстречу диверсанту со скоростью и неотвратимостью поезда.

Еще мгновение… и еще…

«Мичуринец» легко, даже с определенным изяществом вышел на место посадки, что казалось чуть безопаснее — широкий прямоугольник, смахивающий на площадку для винтокрылов. Идеально проскочил меж двух пирамид с параболическими антеннами. Нажал на рычажок, который запускал двойное действие — быструю сборку лопастей и выдвижение телескопической штанги для смягчения посадки, чтобы не поломать ни ротошют, ни ноги, и то, и другое понадобится.

Затем что-то хрустнуло, Матвею понадобилась доля секунды, чтобы понять — у него в руках сломался пульт управления. Корпус был собран из прочной, хорошей пластмассы, обычный человек его повредить не смог бы, однако 010101 обычным человеком не был и неосознанно сжал фигурную коробку изо всех сил. Всего лишь доля секунды, которая ничего не значила бы в любой иной ситуации… однако здесь и сейчас именно ее не хватило, чтобы «доработать» корпусом и принять удар на посадочную штангу.

— Все, — прошептал Нах, когда белая точка моргнула напоследок близ черной линии, а затем исчезла.

— Что там у вас, mauditsintrigantspourvousfairemourir! — не выдержал Кадьяк.

У наемника были свои проблемы: «кишка» протекала, в том числе и стараниями самого Кадьяка, одна из оперенных стрел подводного пистолета прошла через шею индийца и повредила оболочку. Самозатягивающийся слой вроде бы запечатал отверстие, но вода под давлением пошла между покровами, сочась будто конденсат.

Вода хлюпала по щиколотку, а помпу, которой осушали внутреннее пространство при развертывании, использовать было уже нельзя — слишком шумно. На этом этапе операции затопление формально было допустимо, в конце концов «дирижопель» и так намеревались бросить, поскольку собирать его было слишком долго и сложно. Но если вдруг что-то случится и понадобится аврально вскрывать трубопровод…

— Contrefaçon indienne trash, — злобно пробормотал наемник, понимая, что накладывать пластырь здесь бесполезно. Теперь или все пойдет хорошо, или нет.

— Так что? — гаркнул он, обращаясь к подельникам в субмарине.

— Он в мертвой зоне, — ответил Копыльский, заглядывая сверху через открытый люк. — Связи нет. Но приземлился.

— Успешно?

Кадьяку стало даже немножко стыдно. Суровый «Chien de Guerre», кровавый убийца, чье хладнокровие стало фирменным знаком — и сорвался как щенок на первом задании. Тьфу. А главное, после таких срывов сложнее обосновывать прибавку к жалованию и премиальные.

— Понятия не имеем, — честно признался комитетчик.

— Значит все по графику?

— Да.

Кадьяк еще раз быстро припомнил график. Пять минут диверсанту на ориентацию и обвязку. Пять минут на спуск и проникновение. Итого десять. Потом расчетные одиннадцать на то, чтобы добраться до почты и там разобраться с терминалом. Итого двадцать одна, и первая уже пошла. Если клон вообще жив, если он боеспособен, если… Множество «если», но тревога пока не включилась, значит, контейнер отправится с терминала к башне через тринадцать минут в любом случае.

Le cul déchiré du diable!!!

Кадьяк скептически поглядел на черную воду, которая в красном свете больше смахивала на венозную кровь. Да, за двадцать минут весь баллон не затопит, возможно, и до трубы не дойдет. А затем это уже будет неважно.

— Давай сюда жмуров, — хмуро потребовал из люка русский, он, видимо, пришел к сходным выводам. — Пока время есть. Будем сворачиваться сразу, как только «бомба» проскочит.

— Принимай, — согласился Кадьяк, поднимая первое тело и радуясь за железные руки, укрепленный позвоночник, а больше всего за легкие от «Шерраф» благодаря которым кибернетик забыл, что такое «одышка» и «запыхался».

[10] Если верить книге Ларса Мюллера «Егерь № 200»