Майборода, а следом за ним и Демич спустились с «Катюши» на боевую рубку субмарины. Сделав всего два или три шага, Павел Иванович остановился и, жестом подозвав к себе Прохора, показал под ноги. Прохор и сам заметил, что материал, из которого была сделана субмарина, необычный. Прежде всего на корпусе не было ни одной ракушки, в то время как тело «Катюши» сплошь усеяно мидиями. Не видно и следов ржавчины. Павел Иванович высоко поднял ногу, обутую в тяжелую свинцовую галошу, и с силой опустил ее на рубку. То же самое сделал и Демич. Странно, он не почувствовал под ногой металла, казалось, нога опустилась на туго надутый мяч. Прохор удивленно посмотрел на Майбороду, но тот уже заметил что-то еще более удивительное и показывал Прохору вперед на нос субмарины. Так вот почему субмарина издали показалась Прохору горбатой! Сразу за боевой рубкой на носу расположена похожая на небольшой штабной катер, длиной не более пятнадцати метров, подводная лодка. Лодка на лодке!

Водолазы осторожно подошли к лодке-детенышу. Она лежала в углублении, специально сделанном в носовой части палубы субмарины и, очевидно, удерживалась незаметными снаружи цапфами. Вместо рубки посередине «детеныша» бугрилась скользкая выпуклость, как смотровой фонарь над кабиной летчика-истребителя, а чуть ближе к корме водолазы обнаружили плотно задраенный люк, служивший входом для экипажа «детеныша». С обеих сторон сплюснутого носа торчали волнорезы торпедных аппаратов.

— Как себя чувствуете, Демич? — спросил по телефону Олефиренко, не отходивший от спусковой станции за все время работы Прохора на глубине.

— Хорошо, — коротко ответил Прохор, хотя ему очень хотелось как можно быстрее рассказать Виктору обо всем виденном.

— Сейчас начнем поднимать, — снова послышался голос Олефиренко. — Порядок прежний: сперва поднимем Майбороду, потом тебя.

Только теперь Прохор обратил внимание на то, что прошло уже около двух часов, как он находится на дне Чертова ковша. Воздушный шланг слегка натянулся. Водолазы начали готовиться к подъему.

Подробное обследование «Катюши» показало, что в ней нет ни одной торпеды, ни какого-либо другого боезапаса, все отсеки, за исключением кормового торпедного, имеют повреждения и заполнены водой, следовательно, в них не могли накопиться взрывоопасные газы. Подъем лодки на поверхность не представлял опасности, а ее положение на морском дне было удобным для проведения судоподъемных работ. Под лодку завели стальные стропы. К их концам прикрепили понтоны, накачали их воздухом, и они, всплывая, подняли на поверхность подводную лодку. Затем «Катюшу» осторожно начали буксировать к берегу.

Это была сравнительно легкая операция. Но Майборода все время волновался. Во-первых, потому, что перед самым подъемом лодки ему передали записку с берега, в которой Грач просил внимательно осмотреть шестой отсек и во что бы то ни стало разыскать письмо, полученное Лаврентием Баташовым накануне выхода в море. «Это очень важно для меня и для Демича», — писал бывший корреспондент. Во-вторых, подъем затонувшего корабля всегда с первой до последней минуты связан с напряжением сил, внимания и нервов: неудача может подстерегать там, где ее совсем не ждешь. Припоминалась совсем недавняя история: искусно поднятая со дна моря лодка неожиданно затонула во время буксировки ее в базу, казалось бы, от пустой случайности: ей повстречался корабль, поднялась зыбь, и стропы, на которых покоилась лодка, вдруг лопнули от перенапряжения. Затонула лодка в таком месте, где поднять ее вторично оказалось невозможным.

Но вот «Катюша» уже лежит на желтом прибрежном песке. Черный от долгого пребывания в воде и от миллионов приросших ракушек корпус лодки лижут набегающие с моря волны, будто прощаются со своей добычей.

— А теперь что с нею делать? — басит руководитель судоподъема. — Только и осталось вытащить обратно в море и затопить.

— Всегда вы так, Лазарь Илларионович, — говорит ему Майборода. — Пока поднимаете судно, сами готовы жизнью рисковать ради него, а как только сделали дело, так и остыли к нему.

— Пока поднимаю, подвержен профессиональному азарту, а вообще-то я с удовольствием затопил бы все военные корабли.

— Как все?

— А так, во всем мире. И корабли, и самолеты, и ракеты. Даже на металл не стал бы резать, а просто утопил бы в море, пока они нас не стали топить. Ведь если бы она сама утонула, горя не было бы, а ведь в ней столько отличных ребят нашли себе могилу.

Павел Иванович Майборода неожиданно вспомнил, что его сын погиб во время эвакуации Таллина и жена умерла в ленинградской блокаде. Может быть, он их вспомнил? А может быть, в эту минуту старый подводник вспомнил те жестокие бои на Балтике, где получил первое боевое крещение, вспомнил своих товарищей, не вернувшихся из боевых походов. Минуло много лет с тех пор. Но все отчетливо в памяти: тягостные, строгие минуты расставания, тревога позывных с кораблей, идущих в морских просторах.

— Боевые друзья, даже мертвые, не уходят из памяти — они наши вечные спутники.

— И все же, пока наши заклятые «друзья» за океаном строят атомные корабли и водородные бомбы, нам тоже надо не топить этот металл, а переплавлять его для новых лодок, — сказал Павел Иванович. — И прежде всего надо хорошенько осмотреть «Катюшу», попытаться разыскать судовые документы. В них история лодки, история людей. А история учит.

Лазарь Илларионович не хуже Майбороды знал, что тащить лодку обратно в море не придется. Просто ему до смерти надоело поднимать со дна затонувшие корабли, напоминающие ему пережитое, новой болью заставляющие болеть, казалось, уже зарубцевавшиеся раны сердца… Но слабость быстро прошла, и Лазарь Илларионович, будто стряхнув с себя невеселые раздумья, уже смотрел на Павла Ивановича с легкой усмешкой: «Поверил, чудак. Ишь, как доказывает, просвещает…»

— Правильно, — поддержал он Павла Ивановича. — Через десятилетие каждый документ о великой битве с фашизмом будет таким же заповедным, как сейчас летописи. Мы должны знать все о героях. Героизм — это великое достояние народа. Он ни с чем не сравним, ничем не оценим.

— Разрешите мне заняться обследованием отсеков «Катюши», — обратился Майборода.

— Ну что же, пока решается вопрос о способах подъема второй лодки, вы можете этим заняться, — согласился руководитель судоподъемных работ. — Но как только начнем спуски, вы мне будете нужны.

— Разрешите взять себе в помощники двух водолазов с «Руслана».

— Пожалуй, возьмите.

Качур был явно недоволен тем, что попал в группу Майбороды. Случилось так, что во время обследования и подъема «Катюши» Арсену поручили важную работу на борту, и под воду он не спускался, а сейчас, когда почти все глубоководники были заняты обследованием субмарины, он вынужден был вместе с Демичем и Майбородой возиться на лодке, лежащей у берега.

— С вами здесь не заработаешь ни денег, ни славы. Того и гляди с Доски почета снимут, — ворчал он, надевая легководолазный костюм.

— Здесь работа тоже интересная, — уговаривал его Демич. — И главное нужная.

— Тебе что? Ты глубоководных часов себе в книжку вон сколько уже записал. Там — красота, романтика, настоящие трудности. А здесь возись с мертвецами…

Из лодочных помещений действительно приходилось все время извлекать останки погибших моряков. Чаще всего это были части скелетов, объеденные морскими бактериями. Их укладывали в цинковые ящики-гробы, для того чтобы потом предать земле с воинскими почестями, положенными павшим героям. Судовые документы, обмундирование, личные вещи — все то, что не было сделано из металла, пришло в негодность. Переборки в носовом отсеке были деформированы, а люки заклинены, и, чтобы пробраться из помещения в помещение, приходилось автогеном и электрорезаками прорезать в них проходы. Чем ближе продвигались к корме, тем становилось опаснее: постоянно приходилось выкачивать мощными помпами воду, а газы, образовавшиеся от разложения соляра, кислот и щелочей, грозили отравлением, пожаром и взрывом.