Черный вздрогнул. Легонько ударил себя по гермошлему. Опустил пистолет.

— Айрин?

--

— Айрин? Ты в порядке?

Она лежала в тени бетонного перекрытия. Еще один рухнувший недострой. Остов гиганта старой эры.

Плечо распухло. Пуля вырвала шмат мяса. Не зря их когда-то запретили.

Зашуршал целлофан. Звук рвущейся ткани. Звон склянок. Резкий запах анестетика. Нашатырь под носом.

— Дыши.

Она послушно дышала. Он перевязывал ее плечо.

Остатки гермошлема, как осколки кокосового ореха, лежали на коленях. Красный огонек все еще мерцал. 12 часов.

Забавно. Оружейники всего мира бьются день и ночь, чтобы создать оружие, которое будет стрелять точнее, быстрее. Смертоноснее. А заказчики после пары проб и несчастных случаев объявляют новомодный образец запрещенным. Убирают целыми партиями на склады. Чтобы во время войны плюнуть на свои же слова и остаться в выигрыше, вооружив солдат самым опасным оружием.

Они оказались внутри бетонного блока. Перевалочный пункт? Или сторожка Хассов…

Выложенный битым кирпичом очаг. Куча угля в мешке старой фасовки — 10 килограмм. Прокопченный железный чайник. Кожаный ящичек с намалеванным краской крестом. Автомат в узком окне-бойнице. Фляги с водой под засаленной мешковиной.

— Лучше?

Она кивнула. Сжав зубы, поднялась с пола, пошатываясь, пересела в тень к стене.

Он отошел к очагу. Завозился с чайником.

— Зачем мы здесь?

Саркастичный взгляд через плечо.

— А где бы ты хотела оказаться? В главной приемной Хассов?

Она подтянула колени к груди. Прислонилась спиной к холодному бетону. Шум выстрелов здесь был почти не слышен.

— Ты не ответил. Почему ты на их стороне? Почему мы здесь?

— Ты, как и раньше, задаешь слишком много вопросов. И они опять с двойным дном. Не люблю психологов.

Чайник довольно зашипел, подставляя бока теплому огню. Он отвернулся к окну. Высокий, плечистый. Гулливер в стране лилипутов.

— Варран? Так зачем?

Обреченный вздох.

Ты не тот человек, которому я мог бы это открыть.

— А кто будет тем?

— Никто.

— А как же твой лучший…

— Я сказал, никто.

Голос прозвучал как удар хлыста. Она хотела спросить что-то еще…но замолчала. Смысл фразы доходил толчками.

— Извини.

— Забыли.

Она поднялась на ноги. Собрала пропахшие гарью волосы в хвост. Наклонила флягу, плеснула в лицо холодной водой. Звон в ушах постепенно стихал. Противно ныло в животе.

— Мы не можем открыто, как раньше, выражать свои мысли, чувства. Говорить «люблю». Говорить «спасибо». Стыдно.

— К чему это все?

Он барабанил пальцами по белесой стене, глядя в окно.

— Ни к чему.

Он резко повернулся. Скрестил руки на груди.

- Хорошо. Ладно. Ни к чему.

— Как и эта война.

— Ты не права. Война нужна. Чтобы очистить…

Брови взлетели вверх, изображая наивное удивление.

— Кого? Землю от неверных?

Он холодно парировал.

— Не перебивай. Очистить стадо от вшивых овец. Жить в вечном спокойствии — значит, загнить на корню. Соблюдать правила — значит, слабеть умом. Когда не нужно думать, не нужно решать, не нужно искать выход — человек вырождается. Война очистит кровь, встряхнет. В конце концов, в ней участвуют только те, кто этого хочет.

— Думаешь? Только те, кто хочет? А ты сам?

— Я?

Он усмехнулся. Пожал плечами.

— А я помогаю этим людям исполнить их желания. Нужно же им с кем-то бороться.

— Неправильно.

— Ты опять за свое. Я давно понял, твой типаж — те, кто выбивается из толпы. Кто непонятен. Похвальное стремление — помогать заблудшим искать путь к свету.

Он подмигнул. Она отмахнулась.

— Ты знаешь, что это не моя вера. Мне она так же чужда, как и тебе.

— А вот в этом ты не права.

— Это уж мне решать.

— Ты все…

За стеной заурчали моторы танков. Он осекся, отпрянул к стене. Она вцепилась в полупустую флягу.

Огромная стальная махина прогрохотала в сторону Бастиона. Одного из самых крупных укреплений отшельников.

Теперь смешанного с пылью семи холмов. Как и много веков назад, во время нашествия предков хассов.

— Зачем ты меня спас?

Он отмахнулся — замри.

За танком ползли металлические сороконожки. Безглазые, шипастые механизмы-гусеницы, автоматически следовавшие за танком. Вполне безобидные. Если не считать, что на спине каждой из них крепился датчик движения.

Час дня.

— Надо уходить.

— Куда?

Он обернулся, непонимающе посмотрел на затянутую в камуфляж девушку.

— Куда ты собираешься идти со мной? Ты ничего не попутал? Или ты ради знаков отличия так стараешься?

Усмешка.

— Какая гордая…не глупи. Пошли.

— Еще раз — куда?

Он беззаботно пожал плечами, тряхнул головой.

— Не виделись три года, а ты ни капли не изменилась. Сколько тебе сейчас? Двадцать?

Она насупилась, потерла кулаком острый подбородок.

— Двадцать один.

— А кажется, что лет пятнадцать. Глупости такие спрашиваешь.

— Я тебе, конечно, верю…но…

— Разве могут быть сомненья?

Когда-то, до войны, он на пару с лучшим другом доводил ее до бешенства этими строчками. Каменные своды школы. Веселый смех. Десятки друзей — пусть и с разным разрезом глаз, разной верой, это ничего не значило.

Канули в Лету эти времена. Сейчас они стояли по разным сторонам обрыва.

Он вздохнул, перепроверяя какие-то провода под горлом своего костюма. Гибрид камуфляжа и бронежилета. Пробить можно только в упор. Или…

Нарезной пулей.

Смешно. Такие пули были только у Хассов. Главное отделение склада боевых припасов было в столице их Республики. Туда же отправляли все оружие с меткой «запрещено».

Она смотрела в окно.

Он молча подождал три минуты. Затем наигранно всплеснул руками.

— Беда с тобой. Можешь идти одна. Учти, гермошлем не дам.