Случалось это много раз, пока, наконец, Дарий не оказался в затруднительном положении. Скифские цари заметили это и отправили к нему глашатая с подарками, состоявшими из птицы, мыши, лягушки и пяти стрел. Персы спросили посланца о значении подарков, но тот ответил, что ему приказано только вручить дары и немедленно возвратиться; при этом он предлагал самим персам, если они догадливы, уяснить себе значение полученных в дар предметов...

Как опытный рассказчик, Гнур замолкал, предоставляя слушателям самим разрешить смысл странных даров, посланных Дарию. С деланным вниманием, прищуривая маленькие свинцовые, окруженные мелкими морщинками глаза, он рассматривал освещенную красным светом костра чисто выскобленную шкуру, поправлял тонкие угольки горевшего хвороста, здоровался с кем-нибудь из подходивших старых воинов.

Слушатели вслух высказывали свои предположения. Наконец, Гнур останавливал их и, когда опять наступала тишина, продолжал:

— Персы начали совещаться. По мнению Дария, скифы отдавались ему сами с землей и водой; заключал он так на том основании, что мышь водится в земле и питается тем же плодом земным, что и человек, лягушка живет в воде, птица быстротой своей походит на коня, под видом же стрел скифы передают ему свою военную храбрость.

Так толковал Дарий; но ему противоречило объяснение Гобрии, одного из семи его знаменитых советников. Смысл даров он толковал так:

«Если вы, персы, не улетите, как птицы, в небеса, или, подобно мышам, не скроетесь в землю, или, подобно лягушкам, не ускачете в озера, то не вернетесь назад и падете под ударом стрел». Так угадывали персы смысл даров.

Между тем, по отправлении подарков персам, оставшиеся в своей земле скифы, пешие и конные, выстроились против Дария для боя; вдруг через ряды их проскочил заяц; все скифы заметили его и бросились за ним в погоню.

Когда в стане скифов раздались шум и крики, Дарий спросил о причине такой тревоги среди неприятелей и услышав, что они гонятся за зайцем, сказал приближенным:

«Люди эти смотрят на нас с большим пренебрежением, и теперь для меня очевидно, что Гобрия верно истолковал смысл их подарков. Положение дела представляется мне таким же, как и ему, а потому следует хорошо подумать, каким бы образом обеспечить наше возвращение».

«Бедность этого народа, — отвечал Гобрия, — была мне известна достаточно еще раньше по слухам; теперь на месте я убеждаюсь в этом вполне, видя, как они издеваются над нами. Полагаю, что нам следует поступить так: когда наступит ночь, зажечь по обыкновению огни и обмануть тех из наших воинов, которые заболели или ранены и малоспособны к перенесению лишений; затем надо привязать всех ослов и уходить назад, пока скифы не пришли еще на Истр с целью разрушить мост — наш единственный путь отступления».

Когда наступила ночь, Дарий стал приводить совет Гобрии в исполнение. Он оставил на месте в лагере слабых солдат, гибель которых казалась ему неважной, сказал им, что собирается с отборным войском напасть на скифов, приказал беречь лагерь, зажечь огни и затем немедленно двинулся к Истру.

По уходе войска ослы ревели громче обыкновенного, и скифы, слыша их, были вполне уверены, что враги остаются на своих местах.

На следующий день покинутые персы увидали, что они отданы на жертву Дарием, простирали руки к скифам и обращались к ним с мольбами о пощаде. Услышав это, скифы поспешно собрались вместе, соединили все отряды и пустились в погоню за персами прямо к Истру.

Персидское войско состояло большей частью из пехоты и не знало дорог, которые к тому же не были наезжены, скифы же скакали на конях и знали кратчайшие пути, поэтому они обогнали персов и достигли моста гораздо раньше их.

Узнав, что персы еще не пришли, скифы обратились к ионянам, покоренным Дарием и служившим на его кораблях, с такой речью:

«Снимите мост, возвращайтесь поскорей на родину, наслаждайтесь свободой и благодарите за нее богов и скифов. Вашего прежнего владыку мы сокрушим так, что ни на кого больше он не пойдет войною».

В ответ на это ионяне устроили совет. По мнению Мильтиада, военного вождя страны Херсонеса, что на Геллеспонте, следовало принять совет скифов и возвратить свободу Ионии; но милетянин Гистией был противоположного мнения, указывая на то, что в настоящее время благодаря Дарию каждый из них сделался у себя владыкой государства. Напротив, если могущество Дария будет сокрушено, ни он сам и никто другой из тиранов не будет более царствовать ни в Милете, ни в другом государстве, так как каждая страна предпочитает народное управление единовластию тирана.

Когда мнение Гистиея было высказано, все тираны, принимавшие было прежде совет Мильтиада, присоединились к мнению противоположному. Тогда Гистией от имени всех сказал скифам:

«Вы, скифы, подаете нам добрый совет и явились вовремя, и если от вас мы получаем полезные указания, то и с нашей стороны вы найдете готовность служить вам. Как видите, мы снимаем мост и прилагаем все старания к тому, чтобы стать свободными. Пока мы разрушаем мост, вам следует разыскать персов и, нашедши, отомстить им, как они того заслуживают, и за нас, и за себя».

Скифы поверили и отправились разыскивать затерявшихся в степи персов; но те уже успели ускользнуть. Ночью они подошли к мосту и благодаря помощи ионян им удалось бежать и спастись[8].

Но слава их была потеряна в наших степях. Неисчислимая добыча досталась нам, и доблесть наших предков, победивших Дария, всегда будет служить примером для скифов.

Первые дни после выздоровления Орик чувствовал себя еще слабым. Он быстро уставал от ходьбы, задыхался, а боль в груди мешала ездить верхом.

Он отправлялся в степь, ложился на траву и, вдыхая сильный запах весенних цветов, дремал на солнце. Потом, возвращаясь к шатру, он чувствовал сильное желание есть и с жадностью поглощал красное, слабо прожаренное мясо, запивая его кислым, острым напитком из молока, от которого, как от вина, в голове начинало приятно шуметь и кружиться.

Но силы восстанавливались быстро. Скоро Орик, вместе с товарищами, стал отправляться пасти стада, скакал на лошади и ходил стрелять из лука тяжелых дроф, чтобы потом жарить их на костре, наскоро выпотрошив и не ощипывая перьев.

Как и все юноши племени, он был возбужден слухами о предстоящей войне. А что она близка — не подлежало сомнению.

Приготовления к ней принимали все более оживленный характер. От соседних племен часто приезжали гонцы, извещавшие о желании принять участие в нападении на греков. Юноши, впервые собиравшиеся в поход, готовили свое вооружение, состязались в стрельбе из лука и в упражнениях с мечом; устраивались примерные сражения и скачки на еще не объезженных полудиких конях, маленьких, косматых, соединявших с дикостью нрава неутомимость и быстроту бега.

Орик целые дни проводил в военных упражнениях, в бросании аркана, в борьбе, или объезжал лошадей вместе с Ситалкой, рядом с которым он собирался сражаться. Сделавшись неразлучными друзьями, они решили заключить между собой кровный братский союз и, по обычаю предков, пригласили на это торжество своих друзей и нескольких старых прославленных воинов, чтобы они выступили в почетной роли свидетелей.

После молитв, обращенных к богу войны, оба юноши, опоясанные мечами, с колчанами и луками за спиной, вышли в середину круга, образованного свидетелями. Им поднесли большую чашу, наполовину наполненную вином, и острый нож; по очереди они сделали себе глубокие надрезы на руках и, соединив руки над чашей, смешали кровь с вином. Потом, наконечниками вниз, опустили туда две стрелы, небольшой меч, дротик и кинжал; выпив этот договорный напиток, сделались братьями более близкими, чем если бы родились от одной матери. Заключив тесный союз, должны они были стать неразлучными и жизнь брата предпочитать своей собственной как на войне, так и в дни мира. Затем обменялись подарками. Орик получил лук, большой и тугой, как тот, который оставил некогда для испытания своих потомков зашедший в скифскую землю Геракл, а Ситалка взял меч обоюдоострый, широкий и длинный.