— За горло!.. хватай за горло! — задыхающимся голосом выкрикивал Бат. — Дави!..

Он несколько раз ударил кинжалом в поднимавшийся и опадавший живот. Смертельно раненный сделал последнее усилие сбросить сидевшего на нем человека, извиваясь, перевернулся на бок, схватился окровавленными пальцами за широкое острое лезвие. Бат вырвал кинжал и начал наносить удары в бок и грудь, направляя их к сердцу. Тело забилось в коротких судорогах, откинулось на спину, согнутые ноги вытянулись и повисли, спускаясь с камня. Рассвирепевшие люди продолжали бить, не замечая, что противник мертв и неподвижен.

Наконец они поднялись. Около истерзанного, окровавленного трупа их было только двое: третий, держась за раздавленное горло, скорчившись, сидел с посиневшим лицом и хрипло икал; получивший удар в живот все еще находился в обмороке; Макрон лежал на камнях, залитых кровью, продолжавшей течь изо рта; глаза закатились так, что были видны только белки.

Его подняли: но он был уже в агонии.

Поспешно они перенесли двух других товарищей, которые не могли двигаться, положили на носилки и торопливо ушли по направлению к вилле Адриана.

Наступила тишина, нарушаемая лишь замирающим щебетанием птиц в саду и доносившимися откуда-то издалека тонкими звуками флейты.

Прошло еще немного времени.

Напевая вполголоса старинную песенку, Ия медленно спускалась по тропинке. Она шла так, как если бы была уверена, что кругом никого нет, но, незаметно улыбаясь, посматривала на овеянные тонкой и нежной вечерней мглой камни. Она знала, что Орик прячется где-нибудь здесь. Она подошла к морю, положила на гравий большой сверток, скрытый под белым покрывалом, сняла с головы повязку, распустила волосы и сбросила сандалии. Свежий и возбуждающий запах соленой воды и ожидание прохладного прикосновения моря заставляли ее вздрагивать и выгибаться. Маленькими шагами она пошла берегом по самой границе воды. Ласковые теплые волны, набегая, щекотали ноги.

Вдруг ей сделалось страшно. Ей показалось, что на берегу, между камнями, мелькнуло что-то белое. Но она сказала себе, что это Орик, и не оглянулась. Некоторое время она стояла, ожидая, прислушиваясь к молчанию. Страх возрастал и заставил ее оглянуться. Там никого не было, но между камнями все-таки белело что-то. Она тихонько позвала:

— Орик!..

Никто не отвечал. Превозмогая страх, она подошла к белому пятну. Ей пришлось влезть на камень, оттуда она перепрыгнула на другой, и ее розовые ступни попали во что-то липкое, темно-красное.

Непонятный ужас вдруг сжал ее сердце. Она побежала вперед, бессознательно продолжая звать:

— Орик, Орик!..

Что это он, она не поняла. Он лежал странно втиснутый между камнями, с лицом, повернутым к ней. Его брови были мрачно сдвинуты, светлые волосы откинуты назад, глаза смотрели мимо ее плеча, расширенные, устремленные на невидимое. Лицо было сурово, но испачканный кровью, искривленный открытый рот улыбался недоумевающей и жалобной детской улыбкой.

Стоя на коленях рядом с ним, она цеплялась пальцами за его плечо, выступавшее из-под обрывков залитой кровью туники, и продолжала звать:

— Орик, Орик!..

Вечер был тихий и нежный. Прозрачный сумрак растворял последние розовые отсветы, скользившие над водой; голубые тени таяли, и слышались только томные вздохи моря да доносившиеся издалека тонкие звуки флейты, повторявшей мотив старинной любовной песенки...

Скифией, как мы знаем это от Геродота, именовалась территория в пределах теперешних южнорусских степей, приблизительно от Азовского моря до Дуная.

На этом обширном пространстве, хорошо орошенном многочисленными реками, развертывались прекрасные пастбища, способствовавшие развитию скотоводства, а многочисленная и разнообразная дичь, так же как изобилие рыбы в реках, делали территорию благоприятной для обитания охотника и рыболова. Неудивительно, что пространства эти были заселены человеком еще в древнейшие времена.

Когда появились и утвердились здесь скифы, мы не знаем, хотя и можем предполагать, что переселение их сюда имело место приблизительно в VII веке до нашей эры. Не можем мы составить себе точных представлений и о численности этого народа.

Ко времени Геродота[130] наименование «скифы» носило, по-видимому, не столько этнический, сколько политический характер и под ним понимались все обитавшие в степях племена. Из них нам известны: каллипиды, алазоны, скифы, пахари и невры, обитавшие по течению реки Буга, вверх от Ольвии и на запад от Днепра. Дальне располагалась область Гилея, выше которой обитали скифы-земледельцы; к востоку от них начинались области скифов-кочевников, распространявшиеся до реки Герра; по ту сторону этой реки кочевало могущественное племя царских скифов, по-видимому, державших под своим влиянием все граничившие с ними народы. За Танаисом (Доном) начинались уже не скифские земли. Здесь располагались савроматы, будины, гелоны и другие племена.

Скифские народы, принадлежали, вероятнее всего, к иранскому племени арийской расы, хотя возможно, что некоторые из них (в особенности кочевники) имели в себе значительную примесь урало-алтайской крови. Как бы то ни было, большая часть скифских имен царей и божеств, сохранившихся до нашего времени, носит в себе довольно отчетливые черты иранского происхождения, и корни иного характера встречаются скорее как исключение.

Сведения наши о религии скифов весьма скудны. Они чтили Тавити — богиню очага и семейного благополучия, бога неба Папая, Апию — покровительницу плодородия и земледелия, бога солнца Ойтосура и других. Особенным поклонением пользовалось божество войны, соответствовавшее греческому Арею, — скифское его имя до нас не сохранилось.

Жрецов, как класса, у скифов не было, и все священные обязанности исполнялись старшими в роде. Именно они совершали жертвоприношения, возносили молитвы божествам и выполняли прочие обряды. Весьма возможно, что в более позднее время эти функции отошли к тем гадателям и чародеям, которые существовали в Скифии издревле. Во времена Геродота их главной обязанностью были прорицания по прутикам лозы. Занятие это нередко являлось для них опасным: если предсказания оказывались неверными, их подвергали смерти: связывали, клали на кучу хвороста, в телегу, запряженную быками, и поджигали, угоняя далеко в степь этот живой костер.

Скифы вообще, а кочевники в особенности, были народом воинственным, и война составляла их излюбленное занятие. Государственный строй их, по-видимому, носил характер абсолютизма и был близок к деспотической монархии; сильных и устойчивых государственных объединений им, однако, никогда создать не удалось.

По своему культурному развитию скифы стояли на границе между варварскими и цивилизованными народами. Гиппократ[131] дает нам следующее описание быта этих кочевников:

«...У них нет домов, и они живут в кибитках, самые небольшие из которых имеют четыре колеса, а другие шесть. Эти повозки закрыты войлоками и устроены подобно домам, некоторые с двумя, другие с тремя отделениями. В эти кибитки запрягают по две и по три пары безрогих волов; в повозках помещаются женщины, а мужчины ездят верхом на лошадях. За ними следуют их стада овец и коров, и табуны лошадей. На одном месте они остаются столько времени, пока хватает травы для стад, а когда ее не хватит, переходят в другую местность. Сами они едят вареное мясо, пьют кобылье молоко и едят иппаку[132]».

Инвентарь скифских могил, а также рельефные изображения на отдельных найденных здесь памятниках (в особенности в Чертомлыцкой, Куль-Обской и Цимбаловой могилах) целиком подтверждают это описание, позволяя нам также судить об иных сторонах скифской жизни, так же как и о внешнем виде скифов, их одежде и вооружении, и их занятиях: войной, охотой и скотоводством.