Чудесный запах насыщал воздух, шелестел легкий ветерок. Был ли это потерянный Рай — этот полутропический пояс, скрытый за страной льда и снега? Вдруг от темного развесистого дерева донеслись звуки пения птицы, и так сладостна была песня, и с такой беззаветностью лилась мелодия, что мои измученные глаза наполнились слезами. Прекрасные воспоминания нахлынули на меня; цена и приятность жизни — жизни на благотворно освещенной солнцем земле — казались дорогими моей душе. Случайности жизни, ее радости, ее чудеса, ее благо — все это тотчас показалось мне таким дивным! О, если б возвратить прошлое, собрать рассеянные перлы потерянных мгновений, жить, как должен жить человек, в согласии с волей Господней и в братстве со своими собратьями!.. Неведомая птица пела, как певчий дрозд весной, только еще мелодичнее; несомненно, никакой другой лесной певец никогда не пел и наполовину так хорошо. И, когда его нежная нота постепенно замерла в мистическом безмолвии, я увидел бедное создание, выдвигающееся из середины черных и багряных крыльев, — белый женский образ, одетый своими собственными длинными волосами. Он скользнул к борту корабля и прислонился там с обращенным вверх страдающим лицом: это было лицо Сибиллы! И в то время, когда я смотрел на нее, она дико бросилась на палубу и заплакала. Мое сердце зашевелилось во мне… Я видел все, чем она могла бы быть; я понял, каким ангелом руководящая любовь и терпение могли бы сделать ее… и, наконец, я пожалел ее; раньше я ее никогда не жалел!

И теперь многие известные лица светились мне, как бледные звезды в дождевом тумане, — и все лица умерших, все отмеченные неугасимым угрызением совести и скорбью!

Одна фигура угрюмо прошла передо мной в цепях и с гирями из блестящего золота: я узнал в ней моего школьного товарища давно минувших дней; в другой, припадавшей в страхе к земле, я узнал того, кто поставил на карту свое последнее достояние — свою бессмертную душу; я даже видел лицо моего отца, убитое горем, и дрожал из боязни найти среди этих ужасов священную красоту той, что умерла, дав мне жизнь. Но нет, слава Богу, я не видел ее! Ее душа не потеряла дороги к Небу!

Огненный венец сиял вокруг падшего ангела… Он поднял руку… Корабль остановился, и мрачный рулевой недвижимо стоял у колеса. Вокруг нас расстилался залитый огненным светом пейзаж, точно блистательный сон о волшебной стране, и опять неведомая Божья птица запела с такой восторженной нежностью, что могла бы усладить мучающиеся в аду души.

— Вот, здесь мы остановимся! — сказал повелительный голос. — Здесь, где искаженный образ человека никогда не бросал тени. Здесь, где высокомерный ум человека никогда не задумывал греха. Здесь, где безбожная алчность человека никогда не обезображивала красоту и не истребляла лес. Здесь — последнее место на земле, оставленное незапятнанным присутствием человека. Здесь — конец света! Когда эта страна будет найдена, и будут осквернены эти берега, когда Маммона ступит ногой на эту землю — тогда начнется День Суда. Но до тех пор здесь только Бог производит совершенство, ангелы смотрят вниз, неустрашенные, и даже демоны находят покой.

Послышались торжественные звуки музыки, и я, который был, как пленник, закован в невидимые оковы и не мог двинуться, вдруг оказался освобожденным. Сознавая свободу, я все еще стоял лицом к лицу с темной гигантской фигурой моего врага; его светящиеся глаза теперь были устремлены на меня, и своим проникающим в душу голосом он обращался только ко мне.

— Человек, не обманывай себя! — сказал он. — Не думай, что ужасы этой ночи — иллюзия сна или сети видения! Ты бодрствуешь, ты не спишь. Это место — не ад, и не рай, и не пространство между ними; это уголок мира, в котором ты живешь. Поэтому знай отныне, что сверхъестественный мир внутри и вокруг естественного не ложь, но главная действительность. Судьба бьет твой час — и в этот час тебе дано право выбирать своего Властелина! Теперь, волей Господа, ты видишь меня Ангелом; но не забывай, что среди людей я — человек! В человеческом виде я двигаюсь со всем человечеством через бесконечные века: канцлерам и ученым, мыслителям и проповедникам, старым и молодым я являюсь в том образе, какого требует их гордость или порок, и для всех я желанен! Но от чистых сердцем, высоких в вере, совершенных в стремлении я отступаю с радостью, ничего не предлагая, кроме почтения, ничего не прося, кроме молитвы! Таков я есть, таковым я должен вечно быть, пока человек по собственной воле не освободит и не искупит меня! Не ошибайся во мне, но знай меня! И выбирай свое будущее ради истины, а не из страха. Выбирай, и уже не изменяй никогда потом: этот час, эта минута — твой последний искус. Выбирай, говорю я! Хочешь ты служить себе и мне, или только Богу?

Земля, воздух и море вдруг засияли огненным золотом; ослепленный и оглушенный, я был схвачен властными руками, и меня крепко держала какая-то невидимая сила… Яхта медленно погружалась подо мной. Мои губы шептали:

— Бог! Только Бог!

Небеса из золотых изменились в красные, и опять засветились голубым светом… И в этой массе переливающихся цветов я видел образ того, кого я знал как человека, быстро поднимающийся со сверкающими крыльями и поднятым прекрасным лицом, подобно видению света во мраке. Вокруг него толпились миллионы крылатых образов, но он — верховный, величественный, чудесный — поднимался над всеми ими; его глаза, как две звезды, горели восторгом и блаженством. Ошеломленный, едва дыша, я напрягал зрение, чтобы следить за ним, как он летел… И я слышал мелодичный призыв странных нежных голосов отовсюду — от востока до запада, от севера до юга:

— Люцифер!.. Любезный и незабвенный! Люцифер, Сын Утра! Поднимись!.. Поднимись!..

Со всей оставшейся силой я старался следить за исчезающим в выси этим величественным светилом, которое наполняло теперь своим светом весь видимый мир; сатанинский корабль продолжал медленно погружаться… Невидимые руки опускали меня вниз… Я падал, падал в необозримую бездну… Другой голос, неслыханный доселе, торжественный, хотя нежный, громко сказал: «Связать ему руки и ноги и бросить его в самую тьму мира! Там пусть он найдет Мой Свет!»

Я слышал, однако не чувствовал страха.

— Только Бог! — сказал я, погружаясь в пропасть, и вот я увидел солнце, знакомое благотворное светило, светоч Божьего покровительства. Его золотой диск, сияя, поднимался на востоке, выше и выше. Лицо Ангела повернулось ко мне… Я видел тоскливую улыбку… Большие глаза горели бессмертной скорбью… Затем я был брошен вниз и полетел в бездонную могилу ледяного холода.

Синее море, синее небо! И солнечный свет надо всем! Это я видел, когда, очнувшись после долгого периода бессознательности, я нашел себя на поверхности широкого моря, привязанным к деревянному брусу. Так крепко были связаны мои руки и ноги, что я не мог шевельнуться… И после одногодвух бесполезных усилий двинуться я отказался от попытки и, предоставив себя судьбе, лежал с повернутым кверху лицом, созерцая над собой бесконечную лазурную глубь, тогда как напряженное дыхание моря нежно покачивало меня, точно мать — своего ребенка. Я был один с Богом и Природой; я — несчастный человеческий обломок кораблекрушения, гонимый ветром. Я должен был умереть скоро и несомненно; так я думал, пока волны качали меня в своей огромной колыбели, переливаясь пенящимися струями через мое связанное тело и обдавая мою голову холодными брызгами. Что я мог теперь сделать, приговоренный и беспомощный, чтобы восстановить растраченное прошлое? Ничего! Разве только раскаиваться.

Смиренно и скорбно я размышлял… Мне было дано страшное, еще невиданное испытание в ужасной действительности духовного мира вокруг нас, и теперь я был брошен в море, как бесполезная вещь, я чувствовал, что короткое время, оставленное мне для жизни в этой сфере, было в самом деле «последним искусом».

Вопрос, казалось, гремел в моих ушах… Содрогаясь, я глядел направо, налево и видел собравшуюся толпу лиц, бледных, задумчивых, изумленных, угрожающих и молящих; они теснились вокруг меня со сверкающими глазами и беззвучно шевелящимися губами. И в то время, когда они смотрели на меня, я увидел другой призрак — изображение самого себя.