— Слэйн, — шокировано мямлю я.

Он садится в машину и уезжает, оставляя меня одну на тротуаре.

— Слэйн! — кричу, понимая, что он меня бросил. — Чёрт возьми!

Боль в который раз разрывает моё сердце. Прижимаю к груди ладонь, чтобы там перестало болеть. Холодный пот стискивает мою кожу и царапает её. В глазах появляются слёзы страха потерять его. Господи, какого чёрта?

Слэйн

Скорость закладывает уши. Я сильнее надавливаю на педаль газа. Передо мной пролетают белые полосы на дороге, освещаемой фарами. Темнота давит на меня.

Золотые вкрапления тёплых карих глаз утягивают меня. Они подчиняют меня своей власти. Чёрная ткань обтягивает каждый восхитительный изгиб её тела. Энрика закрыла глаза, и её губы улыбаются. Искренне. Она живёт. Она живёт каждую минуту. Она живёт, дышит жизнью, притягивает меня к себе. Слеза. Одинокая. Прекрасная. Я хочу слизать её. Эту соль и горечь. А Энрика улыбается, не замечая, что плачет. Моя жертва… так прекрасна. Так изумительна. Я не могу контролировать себя…

— Блять! — Разворачиваю руль, и машину заносит. Мне мало. Мне нужно больше. Разворачиваю машину и еду обратно. В моей голове проносятся грёбаные картинки. Они бесят и изводят меня.

Делаю громче музыку. Моцарт.

Удар. Ещё один. Сцепляя зубы, терплю наказание. Музыка играет, приучая меня, быть правильным, сильным и терпеливым. Да, терпеливым. Я должен терпеть. Мне помогают. Меня учат. Это даст мне силу и умение наказывать врагов. Я буду мстить им.

Удар. Палка ломается о мою спину. Рёбра болят, но я жмурюсь и не произношу ни звука.

— Вот так правильно, — тяжело дышу. Я плохой. Я злодей. Я должен поступать плохо. Я должен ненавидеть. Мне нужны напоминания. Я хочу быть таким. Нет во мне ничего хорошего. Я плохой! Я, блять, ЗЛОДЕЙ!

Останавливаю машину и вылетаю на такой душный воздух. Срываю с себя чёртову бабочку. Она остаётся где-то позади меня.

Смотрю на огни в окнах домов, окружающих меня. Я один. И всегда был один. Эти люди… ничтожества. Я один. Всегда один. Мне никто не нужен, чтобы жить дальше.

Мои ладони касаются холодного металла. Дыхание рвано вырывается изо рта. Ударяю руками по голове.

— Уберись оттуда. Пошла вон. Сука. Пошла на хрен из моих мыслей. — Сжимаю руками голову. Я хочу, чтобы текла кровь. Хочу облизывать свои пальцы. На них её кровь.

«Я люблю тебя».

— Заткнись. Закрой свой лживый рот, — рычу, снова и снова ударяя себя по голове. Её сейчас разорвёт на хрен. Она болит. Всё внутри болит.

Перепрыгиваю через металлическое ограждение и лечу вниз. Выставляю руки вперёд. Ледяная вода полностью утягивает меня. Она впивается в мою кожу иглами. Она изводит.

«Я буду его любить. Я отдам ему всю ласку, тепло и заботу, которые рождены для него. Потому что вы никогда не делали этого для Слэйна».

Лёгкие сжимаются от боли. Кислород на исходе. Мне нужен холод. Холод. Воспоминания. Я плохой. Мне не нужны шансы. Я исчерпал их.

— А когда-то ты учил меня, что нельзя издавать ни одного звука, дед, — улыбаюсь, разглядывая, как блестит лезвие ножа в свете камина. У меня под ногами разлит виски. Его сладкий и одновременно горький аромат сросся со мной. Мои вычищенные туфли медленно наступают на ковёр, оставляя следы.

Смотрю на старика, которого я привязал так же крепко, как и он меня когда-то. Нельзя показывать врагам свой страх. А он боится меня.

— Ты вырастил злодея. Тебе нравится то, что ты видишь? — Провожу ножом по его обнажённой и впалой груди.

— Слэйн. Ты стал хорошим ублюдком. Таким, каким я и хотел тебя видеть. Ты не достался никому, только мне, — смеётся он.

Стискиваю зубы. Ненависть внутри меня растёт.

— У тебя кишка тонка, мальчишка. И что? Убьёшь меня? Давай. Я не боюсь. — Он смотрит мне в глаза, но я слишком хорошо изучил его. Достаточно хорошо, чтобы видеть большее.

Нож резко входит в его бок. Как по маслу. Он закрывает глаза и сжимает челюсть. Я чувствую вонь крови, оставшейся на ноже. На том самом ноже, который он показывал мне и говорил, что это особенный нож. Им убивают только особенных людей. Тех, кого любили. Тех, кому верили. Тех, кто был важен. Он убил им свою жену у меня на глазах, показывая и демонстрируя, как нужно заканчивать истории любви. Он убил им меня. Он убивал меня слишком часто, чтобы я чувствовал себя живым. Но сейчас медленно вырезая его сердце и, наконец-то, слыша его крики и стоны, я чувствую себя живым. Я смеюсь, ища то самое освобождение от грёбаных кандалов, в которые он меня заковал. Я ищу… так долго. Ищу.

Я беру в руку его сердце и втыкаю в него нож. Вот и всё. Эта история закончилась тоже, а моя только начинается.

Делаю вздох кислорода, открывая глаза, и вижу непроглядную темноту впереди. Я не нашёл спокойствия, освобождения и чего-то такого, чего не знал. Не нашёл, пока не встретил свою жертву. Я знал, что она будет особенной. И нож ждёт своего часа.

«Вы бросили его одного. Он знает только, что такое одиночество и боль. Он никому не верит и не может сломать эти барьеры, чтобы быть счастливым. А он может». — Закрываю глаза, снова погружаясь в воду.

Тянусь рукой к светящемуся любовью лицу, но оно исчезает.

Блять!

Я не понимаю, почему мне больше не помогает прошлое. Не понимаю, что она сделала со мной. Не понимаю, почему я отпустил свою жертву и хочу забрать её снова. Забраться с ней в тёмный угол и качать её в своих руках. Мёртвую.

Из горла вырывается крик, и я ударяю кулаками по земле. С меня капает вода. Я мёртв. Почему я снова не чувствую жизни?

Хватаюсь за голову и ору. Мне больно. Меня разрывает на части.

— Энрика. Ненавижу тебя, сука. Что ты сделала со мной? Я убийца. Я злодей. Я не изменюсь. Беги от меня. Убегай… пожалуйста.

Звуки музыки наполняют салон моей машины. Делаю глоток обжигающего виски. Одной рукой держу руль и улыбаюсь.

Мне хреново. Так хреново. Я никого не убил сегодня. Я был хорошим, чёрт возьми! Я хочу убивать! Хочу мстить!

Бросаю машину и иду к дому. Допиваю бутылку и бросаю в сторону. Ударяю ногой в дверь, и она грохочет. Ещё раз. И ещё раз. Свет включается. Мои кулаки сжимаются. Мстить! Забрать своё! Причинить боль!

— Какого чёрта? Слэйн? — На лице дяди полное удивление. Он не успевает сообразить, что происходит, как я хватаю его за пижамную рубашку и толкаю внутрь.

— Слэйн! Чёрт! Дейдра, звони Ангусу! — орёт Фарелл.

Я ударяю его в живот. Он кряхтит и падает на колени. Бью его ногой в рёбра. Тащу его за волосы и бью головой о стену.

— Слэйн, остановись!

— Помогите! Скорее! Помогите! Ублюдок! Оставь его! Оставь! Он не виноват в том, что ты сумасшедший выродок! — визжит тётя.

Ещё раз прикладываю его головой о стену и выгибаю шею, чтобы увидеть кровь, текущую из его носа, и выбитые зубы. Фарелл кашляет кровью, и слюни, окрашенные алым, стекают по его подбородку. Я наслаждаюсь этим видом. Он должен смотреть мне в глаза.

— Не приближайся к ней. Она моя, понял? Она принадлежит мне. Тронешь её. Посмотришь на неё или позвонишь ей, и я убью тебя. Сначала твоего сына у тебя на глазах убью, потом эту визжащую суку, а затем тебя буду мучить, и ты сдохнешь. Она будет смотреть на ваши смерти. Хочешь показать, какой я? Ты покажешь. Хочешь уничижить её? Ты это сделаешь. Оставь мою жертву мне. Она моя, — рычу я.

— Слэйн, прошу, Энрика так молода. Оставь её… забери меня. Не её. Я умоляю. Я обещал защищать её. Она не виновата. Не виновата. Прошу, — молит он.

— Она моя! Моя! Моя! Никто не заберёт её у меня! — Снова и снова ударяю его головой о стену. Я убиваю его. Я знаю. Я убиваю.

— Слэйн, оставь в покое мою девочку. Оставь её. Она добрая… любит тебя. Ты не заслуживаешь её любви. Ты ничего не заслуживаешь…

Я ору и вновь ударяю его кулаками, ногами, чтобы убить.

Не заслуживаю! Ничего! Никогда! Один!