Надин встала и пошла по проходу, наступая на ноги сидящих женщин. Она шла все быстрее и быстрее, пока не оказалась у выхода из демонстрационного зала.

— Мадам Дальма? Что-то случилось? Могу я помочь вам? — прошептала мадам Виолетта, поймавшая Надин уже у самых дверей.

— Здесь невыносимая духота. Я не могу сидеть несколько часов без кондиционера в такой теплый день.

— Ах, мадам Дальма, вы абсолютно правы. Я сожалею. Месье Сен-Лоран будет очень расстроен. Если вы позволите мне, мадам, я возьму ваш блокнот. Когда вы вернетесь, уверяю вас, кондиционер будет работать и все выбранные вами модели будут ждать вас в самой просторной примерочной.

— Я не увидела ничего, что бы мне понравилось.

— Ничего? — эхом повторила мадам Виолетта, не веря своим ушам.

— Ни единой вещи. Коллекция меня разочаровала. Я могу одеваться только у Альбена.

«Фов Люнель столь же упряма, что и ее отец», — сказал себе Адриан Авигдор, беседуя с ней в библиотеке своего дома.

— Я по-прежнему намерена сразу отправиться в Нью-Йорк, — повторила Фов. Она говорила мягко, потому что Адриан ей очень нравился, но настойчиво, не желая обсуждать свое решение.

— Разумеется, вы туда вернетесь. Но вы должны дождаться, когда откроют мастерскую вашего отца. Вы обязаны увидеть картины, которые он вам оставил.

— Вы не можете просто принять тот факт, что мне ничего от него не нужно? — взмолилась Фов. — Я отказываюсь от них. Я уже попросила мэтра Перрена заняться всем вместо меня, и он согласился.

— Я доверяю Жану во всем, но кое-что ни одно доверенное лицо сделать вместо вас не может. Вы не вправе даже просить об этом.

— Но я нужна в Нью-Йорке. — Фов постаралась найти еще один аргумент. — Вы не вполне понимаете ситуацию, милейший месье Авигдор. Представьте сотни красивых девушек и три тысячи потенциальных клиентов, жаждущих получить их в свое распоряжение. Как я могу их бросить?

— Вы продаете красивых девушек?

— Я думаю, вы знаете, чем я занимаюсь, — Фов рассмеялась его шутке.

— Но мне известно и то, что в агентстве есть кому работать в ваше отсутствие. Моя старая знакомая Маги вряд ли настолько поддалась действию времени. Я уверен, что она со всем отлично справится.

Фов смотрела на него и не спешила с ответом. Авигдор выглядел, как фермер, доящий корову, почти уснувшую на солнце, но ей никак не удавалось убедить его в своей правоте. Почему Адриан Авигдор упорно заставляет ее остаться? Она испытывала к нему слишком большую благодарность, чтобы просто игнорировать его желание, но он совершенно не поддавался на ее уговоры.

— Но зачем мне ехать? — снова заговорила Фов, собрав волю в кулак. — Что я буду делать с «Турелло»? У меня короткий отпуск, и я не всегда буду проводить его в Провансе. А что происходит с пустующими домами? Пожары, прорвавшиеся трубы, отвалившаяся черепица на крыше. Мне придется сдавать дом или платить слугам, которые будут там жить постоянно. Все это слишком сложно. Разумеется, я продам поместье.

— В завещании вашего отца ясно сказано, что вы можете поступить, как пожелаете.

— И что же тогда? — спросила Фов.

— Я все равно считаю, что вы должны хотя бы взглянуть на ваше наследство, на серию «Кавальон». Это ваш долг.

— Месье Авигдор, — ей некуда было больше отступать, — мы можем продолжать эту дискуссию до бесконечности. Но ради чего? Я знаю, как вел себя мой отец во время войны.

— Вот как. — Авигдору удалось скрыть свое удивление.

— Мне известно, что и для вас это не тайна, как и для многих других. Не спорьте, не надо. Просто скажите мне, вы все еще полагаете, что у меня есть «долг» по отношению к нему?

— Да, — твердо сказал Авигдор.

— Но почему? Как вы можете?

— Что бы ни совершил Жюльен Мистраль, вы не можете отрицать, что он любил вашу мать и она любила его. И он очень любил вас. Это абсолютно ясно из его завещания. Серию «Кавальон» Мистраль написал для вас, Фов, и из-за вас. Вы не можете повернуться к этому спиной.

— Значит, вы простили его?

— Да, я простил.

— Почему? — Фов подалась к нему.

— Возможно, потому, что он был гением. Я знаю, что это не оправдание, но это объяснение. Мой отец часто повторял мне слова из книги Иова. Если я не ошибаюсь, там сказано: «Великие люди не всегда мудры». Они также не всегда добры и смелы. Но дело не только в этом. Я прощаю его потому, что Мистраль был человеком, и я человек, всего лишь человек. Я ему не судья.

Авигдор как раз произносил последнее слово, когда в комнату вошел Эрик. Он остановился на пороге. Фов слушала Авигдора-старшего, но смотрела на Эрика.

— Возможно, вы и правы, но я не хочу ничего из прошлого.

— Я прошу только об одном визите, Фов, — настаивал Авигдор. — А потом вы можете поступить, как вам вздумается.

— Я думаю, что вам обоим придется удовольствоваться боевой ничьей, — заявил Эрик.

Адриан Авигдор с любопытством посмотрел на густо покрасневшую до корней волос Фов, неохотно кивнувшую в знак согласия. Почему это его сын говорит о какой-то ничьей, когда он, Адриан Авигдор выиграл? Он ни минуты не сомневался в своей победе. Адриан Авигдор не привык проигрывать дамам.

Несколько дней спустя, когда пошла уже вторая неделя октября, три оценщика, назначенные Министерством по налогам, наконец собрались приехать в «Турелло». Правительству пришлось ждать, чтобы самые известные эксперты Франции смогли оценить наследие Мистраля, потому что его состояние должно было стать слишком внушительным источником дохода для государства, чтобы доверить его оценку кому-нибудь одному.

По мере того, как Фов с Эриком и его родителями подъезжала все ближе к Фелису, ее беспокойство нарастало. Ей оказалось трудно принять тот факт, что ее все-таки убедили приехать еще раз в тот дом, две комнаты которого она любила больше всего на свете: мастерскую отца и свою спальню в башне. С шестнадцати лет Фов пыталась забыть о «Турелло».

После рассказа Кейт она испытала ужас, разрывающую сердце боль и безнадежную печаль за тех неизвестных, кому ее отец отказал в приюте. Ее охватил жгучий стыд. И вот теперь все эти эмоции, едва не лишившие ее рассудка много лет назад, снова нахлынули на Фов. Она ощущала их тем острее, чем ближе они подъезжали к Фелису. Ей казалось, что холод пробирает ее до костей. Напряжение и волнение заставляли ее прочувствовать каждый позвонок, словно больной зуб.

Чувства Фов были обострены до предела. Краски окружающего пейзажа казались такими яркими, что даже солнечные очки не смягчали их. Голоса Эрика и его родителей пронзительно отдавались в ушах, их жесты почему-то стали слишком порывистыми. Все вокруг приобретало очертания галлюцинации, которая становилась все более невыносимой. Машина медленно ползла в гору, пробиралась между высокими дубами, и наконец за кипарисами показались стены «Турелло».

Эрик остановил автомобиль на лужайке, заросшей чертополохом и луговыми травами, высохшими за лето. Фов медленно, неохотно вылезла из машины. Запах жимолости ударил ей в ноздри. Ей удалось так много забыть. Ей удалось забыть, что стены скрывала жимолость. Ей удалось забыть, что она никогда не могла сделать достаточно глубокий вдох и впитать в себя эту сладость. В этом благоухании сохранилось воспоминание о счастье.

— Судя по всему, оценщики уже приехали и ждут нас, — сказал Адриан Авигдор, пытаясь заставить Фов сделать шаг вперед. Она стояла напряженная и, как ему показалось, охваченная страхом. Ему и самому было не по себе. Он не бывал здесь с лета 1942 года, когда Марта Полиссон отказалась впустить его. Тогда Авигдор обернулся, уходя, и увидел в окне мастерской своего друга Жюльена Мистраля, безучастно смотревшего ему вслед.

— Идем. — Эрик бесцеремонно взял Фов за руку. Он буквально втащил ее во двор.

Пятеро мужчин курили, о чем-то беседуя у дверей. Одним из них был Этьен Делаж, дилер Мистраля, представлявший Надин Дальма. Трех оценщиков сопровождал инспектор налогового департамента из Авиньона. Каждый назвал себя и пожал руку Фов, Эрику и его родителям.