— Я бы могла обойтись туфлями от Рауля…

— Туфли по восемьдесят франков? — Пола посмотрела на нее с ужасом.

— Но именно их я носила прежде, и ты никогда мне ничего не говорила.

— Забудь о том, что тебе приходилось делать раньше. Разве ты не хочешь, чтобы Перри тобой гордился?

— Он и так мной гордится, — мечтательно ответила Маги, играя рыжими прядями, упавшими ей на лицо. Ее романтические представления о жизни содержанки превратились в дым, не устояв перед практичностью Полы. Теперь будущее представлялось ей чем-то вроде скучной службы. Бесконечные примерки, дни, потраченные на походы от одного мастера к другому, корсеты и все такое прочее, чтобы она могла произвести впечатление на продавщиц, которые все равно будут смотреть сквозь нее. Маги заранее ненавидела продавщиц.

Но тут вдруг память услужливо представила ее мысленному взору Кейт Браунинг. Маги вспомнила, как выглядела молодая американка в день своего первого визита в студию Мистраля. Она выглядела такой уверенной в себе в одеянии из прохладного белого шелка ручной работы. Кейт Браунинг в чистейших белоснежных перчатках, всегда выглядевшая такой стильной, умеющая держать себя в руках. Пожалуй, никто не усомнился бы в том, что из чрева матери она вышла аккуратно, на цыпочках, в крошечных белых башмачках и потрясающей шляпке от Розы Деска.

Маги вскочила как ужаленная, напугав Полу.

— А как насчет перчаток? — поинтересовалась она, хватая Полу за плечи и тряся ее как грушу. — Глупая женщина, неужели ты забыла, что ни одна уважающая себя дама не появляется на улице без перчаток? Как я могу начать новую жизнь без шести дюжин перчаток, потому что я не намерена надевать каждую пару больше одного раза?

Она отпустила Полу и закружилась по комнате, подбирая то там, то сям чулок, просматривая его на свет, пока не нашла целую пару. Все остальные Маги выкинула в мусорную корзину.

— Двенадцать дюжин пар шелковых чулок я должна получить до обеда! Затем отправимся к русским аристократкам. Мне не терпится заказать себе белье: шелковое, нежное, с аппликациями из кружев, крепдешин цвета персика, пояс, подвязки и бюстгальтеры, чтобы мои сиськи казались еще красивее, бледно-зеленые, цвета лаванды и мокко панталончики, ночные рубашки из красного шифона… Что еще? Китайские пижамы! Но никаких корсетов!

Маги запыхавшись остановилась перед крошечным зеркалом, которое она когда-то повесила над раковиной, и принялась внимательно изучать свое лицо. Она заложила волосы за уши, потом подняла вверх и закрутила узлом на макушке и медленно покачала головой, недовольная собой.

— Мне необходима стрижка.

— Разумеется. Иначе ты не сможешь носить модные шляпки.

— Да, да. Без модной шляпки ни одна уважающая себя продавщица не позволит мне даже переступить порог салона. Теперь скажи мне вот что, Пола. Следует ли мне сначала немного подстричь волосы и потом отправиться к Антуану, или Антуан снизойдет и будет заниматься моими волосами в их нынешнем плачевном состоянии?

Пола вытаращила глаза. Антуан был самым известным мастером по прическам в мире. Двадцать лет назад он придумал стрижку, и великая актриса Ева Лавальер согласилась пожертвовать своими волосами. Эксперимент потребовал от мастера такого нервного напряжения, что он не повторял ничего подобного в течение следующих шести лет. Теперь Антуан безраздельно царил в собственном салоне на улице Дидье, в день открытия которого он дал бал для тысячи четырехсот человек, и все приглашенные дамы были одеты в белое. Каждая женщина во Франции мечтала доверить свою голову его рукам.

— Антуан? — еле слышно с уважением выдохнула Пола.

— Ну разумеется, — ответила Маги. — Ему хватит одного взгляда, и он сразу поймет, что я достойна его ножниц, хотя я была бедной и временно не имею пристойного нижнего белья.

— Как же ты сумеешь записаться к нему?

— Я просто пойду в салон. Неужели Антуан устоит перед искушением остричь такие волосы?

— Едва ли, — сказала Пола.

Антуан славился своей импульсивностью. Совсем недавно он заплатил пять тысяч франков на благотворительном аукционе за единственную перчатку собственной клиентки, поэтессы виконтессы Мари-Лоры Ноайльской.

— Тогда поднимайся, моя дорогая. Ты же не думаешь, что я отправлюсь туда без тебя?

— Я бы тебя и не отпустила, — рассмеялась Пола. — Вдруг ты передумаешь на полдороге?

— Да, это возможно.

Маги ласково провела рукой по своим длинным пышным волосам. Их необходимо остричь, в этом она не сомневалась, но хватит ли у нее смелости вот так запросто обратиться к знаменитому Антуану? Ее сердце тревожно билось, она готова была заплакать, но, натянув лучшее дневное платье из имеющихся в ее распоряжении, она уселась в такси вместе с Полой, не давая себе времени передумать.

Никогда женщинам не приходилось так трудно, если они хотели следовать моде, как в двадцатые годы. Новые фасоны не красили никого, женственность во всех ее проявлениях следовало прятать. Шляпы скрывали лоб и глаза, брови выщипывали в тоненькую ниточку, тело должно было выглядеть по-мальчишески плоским, косметикой следовало злоупотреблять. Существовали только три оттенка губной помады, а стрижки были настолько уродливыми, что только подлинная красота могла устоять под таким натиском.

В те времена стрижка могла преобразить женщину или изуродовать ее. Еще десять лет назад дамы казались прелестными в нарядах эпохи короля Эдуарда, с пышными, высокими, тщательно уложенными прическами. И вот теперь их выставили напоказ под беспощадным дневным светом, не оставив им ни очарования, ни прелести, и все это во имя моды. Те, кто совсем недавно казались воплощением царственной красоты, превратились в страшилищ с остриженными почти наголо головами, сидящими на немодных пышных плечах. Череп неудачной формы мог испортить будущее молодой девушки.

Маги сидела в кресле перед зеркалом, Антуан колдовал над ее головой, окруженный свитой помощников и учеников. Пола с мрачным видом устроилась в сторонке.

— Господи… Ваша линия волос! — воскликнул мастер с сильным польским акцентом.

— Что с ней не так? — поинтересовалась Маги, готовая вспылить.

Ей подошел бы любой предлог, чтобы уйти, сохранив достоинство. Уйти прежде, чем Антуан возьмется за ножницы. Она оглянулась по сторонам, охваченная паникой. У нее закружилась голова. Стены салона отделали зеркалами, лестницу, рабочие столики, украшения, светильники изготовили из стекла, чтобы угодить вкусу высокого, бледного поляка, который жил в хрустальном жилище над салоном и спал в хрустальном гробу. Это, как утверждал мастер, защищало его от вредного ночного электричества.

— Как вы могли так долго прятать вашу линию волос? — с упреком обратился он к Маги. — С нее начинается элегантность, мадам. А ваша линия волос — это настоящая поэма. — Без этого, — твердый палец Антуана коснулся высокого лба Маги, — не может быть никакой элегантности, линию волос необходимо показывать.

— Как скажете, — пробормотала Маги, закрывая глаза при виде появившихся в его руках ножниц.

С леденящим душу лязгом ножницы Антуана отрезали пряди ее волос. Каждый локон подхватывала ассистентка прежде, чем он успевал коснуться пола. Из этих волос делали шиньоны, косы, накладки, которыми клиентки, остриженные почти под ноль, могли воспользоваться вечером. Маги приоткрыла один глаз и увидела себя в зеркале, скорчившуюся и вжатую в кресло.

Она храбро выпрямилась, потому что пути назад уже не было. Незачем вести себя как трусиха, и Маги улыбнулась. Неужели это ее шея, такая длинная, белая, грациозная? И это ее уши, такие маленькие и розовые? Антуан намочил ей волосы и взял в руки бритву, создавая на ее голове подобие сияющей каски. Волосы оставались совсем короткими, как у школьника. Это была так называемая «итонская стрижка», которую могли позволить себе только необыкновенно красивые женщины. Волосы зачесывались назад, с тонким пробором сбоку, и по одной пряди с каждой стороны словно стрелы устремлялись к щекам. На затылке волосы остригли так коротко, что великолепная форма головы Маги теперь открылась для всеобщего обозрения. Ее огромные желто-зеленые глаза, так широко расставленные, стали казаться вдвое больше. Проступили высокие острые скулы.