Лит.: Васильев М.А. Язычество восточных славян накануне крещения Руси. М., 1999.
В.И., В.Т.
СЕМИК — четверг перед Троицей, у русских день поминовения «заложных» покойников, а также неизвестных и ничейных покойников, предшествующий поминовению предков в троицкую субботу (см. Троица, Задушницы). К С. уже в XVII в. было приурочено погребение погибших, казненных либо умерших от голода и болезней, в скудельницах или убогих домах. В этот день обычно на кладбище устраивали поминки, переходящие в буйство. Во многих местах считалось, что С. установлен в память именно об утопленниках, поэтому в С. от людей требовалось соблюдение запретов, связанных с водой: нельзя было ни мыть, ни стирать, ни полоскать, иначе бы в семье непременно кто-нибудь утонул.
Лит.: Зеленин Д.К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественною смертью и русалки. М., 1995.
Т.А. Агапкина
СЕРДЦЕ — орган человеческого тела, осмысляемый как средоточие эмоционально-чувственной жизни человека, вместилище любви, тоски, веры, страха Божия и т. д. В фольклоре и верованиях в С. насылают огонь, слова, сухоту, тоску, его рассекают топором, поражают обычной или огненной стрелой, распарывают, вырывают из тела, оковывают железными обручами, запирают на ключ, студят и т. д. В русском фольклоре С. обычно именуется ретивым, т. е. скорым на гнев и др. движения чувства.
По восточно- и западнославянским представлениям, в С. локализуется душа; ср. вологодское: «Душа человека помещается в сердце, а исходит изо рта». Впрочем, С. иногда противопоставляется душе, например, в пословицах: «Сердце — вещун, а душа — мера», «Сердце душу бережет и душу мутит». В западноукраинской и польской традициях люди, рожденные с двумя душами или сердцами, наделяются демоническими свойствами. После смерти двоедушника его второе С. продолжает биться, и он становится вампиром.
В русских былинах победитель вынимает у своего поверженного противника его С. и печень. Южнославянская вештица поедает человеческие сердца; дотрагиваясь чудесной палочкой до груди спящего человека, она вынимает его С. и съедает, после чего тело на груди срастается; человек без С. в будущем обязательно погибает.
По русским поверьям, чтобы лишить колдуна силы, следовало поднести нож к его С. В Белорусском Полесье, вернувшись после купальского костра, женщины собирались в чьей-нибудь хате и всю ночь кипятили в воде тряпочку для процеживания молока; верили, что от этого у ведьмы кипит и горит С. По русскому преданию, Степан Разин заключен в горе и обречен на вечные муки: к нему летает змей и сосет его сердце.
Если колдун продолжал ходить после смерти, русские забивали кол из осины ему в спину напротив С. На Карпатах и в Польше разрывали могилу двоедушника, который продолжал вредить после смерти, и С. его пробивали липовым или осиновым колом.
В заговорах-присушках восточных и южных славян любовь насылается в С. как огонь, отчего С. должно гореть, таять или кипеть, например: «Как горит щепка в огне, так бы горело сердце (имярек) по мне (имярек)»; «Коль жарко в сем горне золотом уголье дубовое, толь бы жарко таяло сердце у… рабы (имярек) по мне, рабы (имярек)» (Олонецкая губ., XVII в.); «… так бы обо мне — муже — у красной девицы серцо кипело кровью горечей…» (Пермская губ., нач. XX в.). В заговорах на охлаждение влюбленных, наоборот, ледяной царь студит С. В вятской присушке девушка насылает на мужчину тоску, а потом запирает его С. 12-ю ключами и замками: «Заперла его сердце, а ключи взяла к себе».
В русских духовных стихах в соответствии с Новым Заветом С. осмысляется как орган любви к Богу; оно наполнено состраданьем, радостью духовной, умилением и т. п. В причитаниях С. испытывает отрицательные эмоции: оно болит, дрожит, крушится, обмирает, пугается, щемит, предчувствует несчастье, ему тяжелешенько, его холодит заботушка.
Лит.: Владимирцев В.П. К типологии мотивов сердца в фольклоре и этнографии // Фольклор и этнография. Л., 1984. С. 204–211; Никитина С.Е. Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 26–38.
А.Л. Топорков
СЕТЬ, мрежа, невод — предмет, обрядовая функция и символика которого определяются наличием переплетений, ячеек и особенно узлов. Почитание и ритуальное использование С. известно по древнеславянским источникам с XIII в.
У восточных славян С. часто использовалась в свадебном обряде в качестве оберега. На Русском Севере жених и невеста перед венцом опоясывались по голому телу поясом из невода, сеткой с рыбачьих вентерей или мережкою и так ехали к венцу. Аналогично в южно-русских губерниях, «провожая жениха с невестою в храм для венчания, <…> молодых перепоясывают по брюху сеточкою, снятою с рыбачьих вентерей: к перепоясанным так колдун никогда не прикоснется». В Тихвинском уезде Новгородской губ. нередко весь свадебный поезд опоясывался под рубашкой сеткою. В Олонецкой губ. (Пудожский уезд) молодых вели в отдельное помещение или клеть, и когда те подходили к постели, сватья, которая убирала их, валила их спать и связывала им ноги сетью, «чтобы никто не испортил» (по преданию, «если ворог хочет спортить молодых, то ему надо развязать каждый узелок, а у сети узелков много»), — запись 10-х гг. XX в. Опоясывание сетью в брачном обряде не только предохраняло врачующихся от порчи, но и способствовало деторождению, стимулировало зачатие (ср. Пояс).
У южных и западных славян С. использовалась в погребальном обряде. На севере Македонии в районе Скопья ночью умершего покрывают рыбацкой С., чтобы он не стал вампиром, «чтобы не утащил с собой кого-нибудь». У кашубов распространено верование, что тот, кто похоронен с С., «должен сначала развязать все узлы на С., прежде чем вернуться на землю». С такой же мотивировкой пользовались сетью на Русском Севере для избавления от сглаза. На Пинеге при заговаривании «урока» от С. отрезали кусочек и ссучивали его с конопляным волокном «от себя» (т. е. крутя в обратную сторону) и читали слова: «Как от сети узла никто не может ни развязать, ни распустить — ни еретик, ни клеветник, ни завидник, так же бы рабу божию (имярек) никто не мог бы ни испортить, ни изурочить».
В хорватском масленичном обряде по селу ходили группы обнаженных парней, обернутых только в С., несмотря на холодную пору года. И нагота, и С. в данном случае являются способом отгона, отталкивания нечистой силы. С этим обрядом перекликается мотив русской сказки «Мудрая дева» из собрания А.Н. Афанасьева. Царь, обращаясь к мужику, задает деве задачу-загадку: «Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка». Мудрая дева-семилетка поутру сбросила с себя всю одежду, надела на голое тело С., в руки взяла перепелку, села верхом на зайца, приехала во дворец, протянула царю перепелку: «Вот тебе, государь, подарочек». Перепелка вспорхнула и улетела.
Иная символика С. (невода) характерна для славянской книжной, христианской традиции. Она базируется на евангельском эпизоде встречи Христа с братьями-рыболовами Симоном, называемым Петром, и Андреем, закидывавшими С. в Галилейское озеро. Увидав братьев, Христос сказал: «Идите со мною, и я сделаю вас ловцами человеков». И они тотчас, оставивши сети, последовали за Христом (Мф. 4:18–20; Лк. 5:1-11). Таким образом, если в фольклорной традиции С. является предметом-оберегом и выполняет функцию отталкивания нечистой силы, то в христианской, книжной традиции это символ силы притягательной, обращающей людей к добру, к правде Божией. В известном инициале новгородской Флоровской псалтыри XIV в., хранящейся в Российской национальной библиотеке в Петербурге, изображаются два рыбака, держащих С. (мрежу), которая внизу завязана узлом и наполнена рыбой. Этот рисунок как бы иллюстрирует евангельский эпизод о братьях-рыбаках, будущих апостолах Петре и Андрее.
