Не думаю, что мне хотелось бы знать ответ на этот вопрос, подумал Уоррен. Мускулы на его ногах напряглись, и он с силой надавил на пол. Сжал кулаки. Дыхание его стало быстрым и неровным.

– Почему вы так уверены, – спросил он, – что, если я буду защищать вас на процессе об убийстве Отта, я не брошу вас на съедение? Я мог бы вести защиту так плохо, что судьям не пришлось бы даже покидать судебный зал, чтобы вынести обвинительный приговор.

– Я думала об этом, – сказала Джонни Фей, – у меня из-за этого было много бессонных ночей. Вы не можете так поступить. Если вы начнете халтурить, присяжные это сразу увидят. И вы снова окажетесь на заднице. Мне назначат новый процесс, и я найду себе какого-нибудь другого адвоката. – Она похлопала Уорренна по рукаву. – К тому же ничего подобного вы не сделаете. Я вас знаю. Вы, наоборот, сделаете для меня все возможное. Выполните свою работу. Так уж вы устроены, адвокат. Именно этим вы мне и нравитесь. И еще мне нравится мысль держать вас под боком, чтобы можно было за вами приглядывать. – Джонни Фей зевнула и потянулась за новой сигаретой. – Смиритесь с этим. Привыкните к этой мысли. Вы увидите, что я права.

– А что, если Гектор Куинтана будет признан виновным? – спросил Уоррен, и на душе у него потускнело от сознания своей беспомощности. – Что, если я не смогу спасти его? Если он получит смертный приговор или пожизненное заключение?

– Печальная песнь не тревожит тех, чьи сердца она разбивает, – сказала Джонни Фей Баудро. – Вам, людям, следовало бы знать это.

– Встать! Суд идет! – прокричал бейлиф, когда в зал величаво вошла судья Лу Паркер, чтобы занять свое высокое дубовое кресло и открыть процесс по делу Гектора Куинтаны, обвинявшегося в преднамеренном убийстве.

Взгляд судьи, словно кнут погонщика, хлестнул по адвокатскому столу, местам присяжных заседателей и дальше, к дюжине вьетнамских зрителей. В своей ниспадающей складками мантии, с украшенными стальными прядями темно-русыми волосами, собранными в пучок на сильной шее, судья Лу Паркер пользовалась авторитетом женщины непреклонной, как грозовой ветер, и неумолимой, как скала. У большинства других судей на внешней стороне их судейских кресел были прибиты медные таблички, объявлявшие: “Достопочтенный такой-то и такой-то (следовало полное имя, включая его вторую часть), окружной судья 299-го суда”. Но на табличке Луизы Эн Паркер было сказано: “Лу Паркер, судья”. Оставалось только приписать “тупая” или “подающая надежды”.

В этот день, благодаря щедрости властей штата Техас, на Гекторе Куинтане был вполне приличный и подходящий ему по размеру синий костюм, белая рубашка с темно-синим галстуком, черные туфли и носки. Стоя рядом со своим клиентом у стола защиты, Уоррен быстро пожал руку Гектора, когда в зал входила судья.

Уоррен сделал это, чтобы подбодрить его. Гудпастер была точна и стремительна. В своем вступительном заявлении суду она несколько раз повторила: “Как это будет видно из доказательств”, – и все время поддерживала взглядом контакт с присяжными. Уоррен заметил, что они всякий раз кивали, когда встречались глазами с обвинительницей. Присяжные видели перед собой умную чернокожую женщину, не настолько красивую, чтобы это могло вызывать чувство зависти, и не слишком дидактичную, чтобы это могло приниматься ими за снисходительность. Гудпастер была в горчичного цвета блузке, надетой под дешевый саржевый костюм одного оттенка с синим костюмом Гектора. Не исключено, подумал Уоррен, – что она прогуляла-таки свою задницу до Куппенгеймера.

– Как будет видно из доказательств, – сделала заключение Гудпастер, – подсудимый, – она повернулась к Гектору и ткнула в него своим пальцем – точно так, как этому учат на прокурорских семинарах из соображений, что иначе, мол, присяжные не поверят, будто обвинитель вкладывает в речь всю свою душу, – сознательно намеревался не только ограбить Дан Хо Трунга, но и убить его. Леди и джентльмены, как это будет видно из доказательств, данное убийство не являлось результатом борьбы. На нападавшем нет никаких повреждений или чего бы то ни было, свидетельствующего о сопротивлении жертвы. Как это будет видно из доказательств, Гектор Куинтана с самого начала намеревался убить Дан Хо Трунга с целью похищения у него денежной суммы, не превышавшей ста пятидесяти долларов. В соответствии с доказательствами это было хладнокровное предумышленное убийство невинного и невооруженного человека.

Уже присевший к тому времени на стул Гектор Куинтана распростер перед собой вытянутые руки и вдруг громко застонал – и это был искренний стон измученной души.

Жалобный крик его эхом пронесся по судебному залу. Все глаза устремились в его сторону. Челюсть Нэнси Гудпастер отпала. На целых три секунды зал сковало такой противоестественной тишиной, что Уоррен услышал стук собственного сердца. Разве мог виновный человек издать такой отчаянный стон? Неужели присяжные не прислушаются к воплю правды?

Тишину разорвал голос судьи Паркер.

– Адвокат, следите за тем, чтобы подобное больше не повторилось! Никаких извержений! Я требую, чтобы его руки лежали на столе, в противном случае я прикажу надеть на подсудимого наручники!

Уоррен прошептал в ухо Гектору:

– Больше не делай этого. – И более мягко добавил: – Во всяком случае сегодня.

Когда Гудпастер села на место, судья махнула своей бледной, унизанной кольцами рукой в направлении адвоката зашиты.

Всю правую сторону лица у Уоррена саднило, но головная боль у него прошла. Мушиного цвета синяк из черно-зеленого превратился в бордовый. Легенда Уоррена была следующей: в два часа утра, возвращаясь с вечеринки, устроенной клубом хьюстонских высоких техасцев, он проколол на автостраде шину, стал менять ее, и домкрат, неожиданно соскочив, угодил ему в лицо. Уоррену и дела не было до того, поверил ли хоть кто-нибудь его рассказу.

Он приготовил небольшую вступительную речь, но выступать с нею теперь передумал. Уоррен откашлялся, встал лицом к присяжным и заговорил:

– Гектор Куинтана невиновен. Он невиновен во всем, в чем его обвиняют. Не просто “невиновен перед законом”, а на самом деле не совершал этого преступления. Защита докажет, что Куинтаны не было там, где совершилось убийство. Защита докажет, что он не убивал Дан Хо Трунга и что все это дело – ужасная судебная ошибка. И мы докажем вам это, вне всякого сомнения.

Пока это было все, на что отважился Уоррен.

Вечером, после встречи с Джонни Фей Баудро, он мерил шагами ковер своего гостиничного номера, невидящими глазами смотрел на кадры, мелькавшие на экране телевизора, перелистывал юридические справочники и тома по вопросам судебной этики. Очень много всего было написано об обязанности адвоката хранить тайны, доверенные ему клиентом, и о его долге не разглашать конфиденциальные сведения. Доносительство адвокатов было излюбленной темой симпозиумов Юридической ассоциации. Спор всегда получался горячий.

Уоррен вышел на балкон, где долго смотрел на звезды, слабо мерцавшие среди сгустившихся облаков. Духота подступавшей ночи давила на виски. Он выпил одну за одной несколько банок пива.

Одно было ясно. Внешне судебный процесс являл собой поиск правды, но критерием ее была уместность и соответствие статусу. Ни одному свидетелю, который клялся говорить “правду, только правду и ничего, кроме правды”, в действительности не позволялось сделать этого. Покров невиновности, наброшенный на подзащитного, распространялся до таких пределов, что он – или она – защищал себя при помощи правил о свидетельских показаниях, которые нередко препятствовали раскрытию подлинной правды. Подсудимый имел право на адвоката, суд присяжных, законность процессуального порядка и на отказ свидетельствовать против самого себя. Четвертый канон Кодекса профессиональной ответственности гласил: независимо от того, как бы ужасна ни была доверенная вам тайна, раскрывать ее запрещено.

Естественно, в этом случае, подумал Уоррен, не учитываются какие-то особые обстоятельства, более веские веления долга. Но как же тогда быть с его обязанностями перед Гектором Куинтаной?