– Хочешь поделиться?

– Я работал вышибалой в одном клубе. Там завязалась драка, потому что мы не хотели пускать каких-то пьяных отморозков. Один из них пытался откусить мне ухо. Я хотел оттолкнуть его к стене, но мы оба вылетели сквозь витрину. Осколки посекли все его тело. Повсюду была кровь. На мне же не осталось ни царапины. Парень умер, потому что перерезал главные артерии на ноге и руке. На самом деле он выскочил из окна и удрал, но на заднем дворе магазина просто рухнул замертво. Его обнаружили по следам крови на асфальте.

– Если бы не убежал, мог бы выжить.

– Возможно. Меня обвинили в убийстве, сказав, что я намеренно вышвырнул его из окна. Его приятели подтвердили это. Законники не очень-то им поверили, но, поразмыслив, решили, что доказательства неопровержимые, к тому же это улучшит их отчетность.

– И ускорит продвижение по службе.

– Меня посадили, чтобы эти козлы получали хорошую пенсию. Но здравый смысл все же победил. Кое-кто убедил приятелей убитого забрать показания, и обвинение изменили на непредумышленное убийство.

– Сколько же тебе дали?

– Пятерку. У меня ведь уже были приводы. Оттрубил я три года. Освободившись, дал себе зарок даже жвачку не плевать в неположенном месте. Но потом понял: если не пойдешь напрямик, никуда не попадешь.

– Это верно, Тревор.

– Видишь ли, в те времена в Ливерпуле бушевала война таксистов. Поджигали офисы, подсылали людей с мешком мелочи, которые висели на телефоне и отсылали машины по вымышленным адресам, избивали водителей, информировали социальные и налоговые органы о неучтенных заработках.

– Как это низко.

– Я бы сказал, мелочно. Мой приятель предложил мне стать компаньоном. У него душа не лежала к этой работе. Он прикинул, что тридцать процентов от чего бы то ни было намного лучше, чем сто процентов от ничего. И я отправился на переговоры с владельцами других фирм. Тогда мы и поделили город. Я доказал им, что эта бессмысленная вражда не пойдет на пользу общему делу. В конечном итоге всех нас просто посадят. Напротив, если мы получим возможность общаться друг с другом, то сможем поддерживать цены, не допускать их снижения.

– Неплохо звучит.

– Потом мы взяли под свой контроль и другие компании и выбрали самый дорогой участок рынка: роскошные авто, лимузины. Конфликт был исчерпан.

– И как же ты оказался на темной стороне?

– Мы часто развозили по городу посылки разным людям, знакомым и не очень. Одно за другое… Да ты и сам знаешь. Раз уж ты оказался в игре… – Тревор пожимает плечами.

Каждый хочет водить с тобой знакомство. Иногда и недели достаточно, чтобы маленький бизнес превратился в огромное предприятие. Поэтому нужно всегда держать ухо востро, чтобы не упустить своего и соответствовать стремительно растущему рынку. Я слышал, все обстояло еще серьезнее и кровопролитнее. Войны таксистов переросли в войны контрабандистов. Набрав силы и союзников, создав мощную сеть таксопарков, Тревор двинулся прямиком к торговле наркотиками. Одно влечет за собой другое. Конкурентов устраняли, некоторые пропадали без вести. Если в определенных деловых кругах становилось известно, что ты кого-нибудь пришил, с умыслом или по неосторожности, ликвидировал соперника или убрал с дороги неугодного коллегу, это нисколько не вредило твоей репутации.

Слышатся шаги Мэнди. Она спускается по лестнице. Тревор прикрывает пальцем рот и едва заметно подмигивает. Она достает блюда из духовки и ставит их на стол, одновременно опуская лапшу в вок. И как только ей удалось все это приготовить?! Должно быть, девушка – просто какой-то гений кулинарии. Здесь вам и карри из королевских креветок с кокосом и листьями лайма, и рис с жасмином, и филе рыбы, запеченной с имбирем и зеленым луком, и соте из цыпленка и говядины, и тайский салат с арахисовым соусом. Тревор откупоривает бутылку вина, ставит на стол воду. Просто пир какой-то!

– Вы так питаетесь каждый вечер?

– Да, если только не выезжаем куда-нибудь в ресторан. Почему бы и нет? – отвечает Мэнди. – Вот он, – кивает в сторону Тревора, – все это может съесть один, без посторонней помощи. Если уж еда нам необходима для жизни, то пускай она будет вкусной.

Мы приступаем к трапезе.

– У тебя такой же бизнес, как у Тревора? – интересуется она.

– Да, – отвечаю я. Интересно, что она имеет в виду: торговлю наркотиками или таксопарк. Некоторые рассказывают женам все, другие – ничего. Уверен, Морти даже имени не назвал бы своему Ричарду, если бы думал, что тот может его растрепать. Мы заводим разговор о Лондоне. Мэнди говорит, что Лондон ей нравится, но жить там она бы не хотела. Слишком уж он равнодушный. По-моему, этим грешат все крупные города. И Ливерпуль – не исключение. Лондон – просто родоначальник и король равнодушия, поэтому-то я его и люблю. Я могу затеряться в нем без особых усилий. Я проживаю в роскошном районе. Там огромные особняки и шикарные апартаменты, но никто не знает, кто живет по соседству. Мы на ходу киваем друг другу и, занятые собственными делами, спокойно бредем себе дальше. Никаких тебе задушевных разговоров, никакого обмена сплетнями через садовый забор. Если меня постигнет судьба бедолаги из местных теленовостей, все мои соседи выйдут на улицу и охотно расскажут репортерам и журналистам, каким я был хорошим парнем и не совался в чужие дела.

Еда отменная, ничем не уступает той, что я пробовал в Таиланде. Тревор продолжает есть до тех пор, пока ни на одной тарелке не остается ни кусочка пищи, ни рисинки, ни ниточки лапши. Тогда он откидывается на спинку стула и с довольным видом раскуривает сигарету. Парень молча смакует каждую затяжку и забавляется, пуская ртом кольца дыма, чтобы одно попадало в другое. Вдруг он подскакивает и распахивает задние двери.

– Пойдем, кое-что тебе покажу.

Тревор щелкает выключателем, и тропинка, ведущая к расположенному за домом саду, заливается ярким светом Фонарей.

– Идем, бери выпивку с собой. Мэнди, ты идешь с нами?

– Лучше я останусь. Вдруг детки проснутся.

– Ладно. Мы недолго.

Мы выходим на настил крыши, и нас окутывает ночная прохлада. Спускаемся вниз на пять или шесть ступенек и оказываемся на лужайке. Снаружи зябко, к тому же сгущается туман. Но, кажется, Тревору все равно, хоть он и одет только в спортивную майку. Он кивает мне, чтобы я следовал за ним через лужайку, расположенную под небольшим уклоном. По обеим сторонам высажены высокие, тонкие деревья. Гравийная тропинка уводит нас прямо в лес. Фонарики развешены на ветвях через каждые несколько ярдов и хорошо освещают нам путь. Они медленно покачиваются на ветру. Мы углубляемся в лес примерно на сотню ярдов. В темноте гримасничают тени, облака тумана вьются над нашими головами. Где-то вдалеке кричат совы, в кустах шевелятся маленькие существа. И внезапно мы выходим к берегу реки, где посреди большой поляны возвышается мини-версия главного дома. Сооружение освещается прожекторами, наполовину вкопанными в дерн. Мы обходим его кругом. Одна половина дома стоит на берегу, другая же нависает над водой, ее поддерживают массивные деревянные сваи.

– Летний домик, – с сияющим видом поясняет Тревор. Он ведет меня на балкон. Там стоят кресла, и мы присаживаемся на них.

– Впечатляет. Это тоже построили шведы? – спрашиваю я.

– О да. Эти ребята знают, как нужно жить. Здесь есть сауна и бассейн с водопадом. Шведы, наверное, парились в ней всей шведской семьей, да еще и соседей созывали.

Он хохочет.

– А ты? Приглашаешь, должно быть, друзей позагорать голышом?

– Я что, похож на идиота? Многих своих знакомых я не пустил бы даже на порог. Видишь, какие у тебя привилегии.

– Я тронут.

Тревор показывает на противоположный берег, удаленный от нас на двадцать футов.

– Сейчас река сильно обмелела, почти пересохла. Но стоит пойти дождю или растаять снегу, она превращается в настоящего монстра. Поток такой мощный, что легко унесет взрослого человека.

Дождя не было уже несколько недель. Речка превратилась в ручеек. Но на другом берегу виднеются границы высокой воды, куда силой течения выбросило камни и мелкие ветки. А в том месте, где русло поворачивает и скрывается из виду, вода размыла часть берега, и свисающий ком вот-вот рухнет вниз.