Айяки с радостным воплем бросился Кевину на шею, и тот не успел проследить, куда делся заветный ларец. Но, видимо, Мара первым делом приказала унести его в надежное место, а уж потом стала отчитывать нянюшек за то, что ребенок так поздно не спит. Когда Кевин спохватился, было уже поздно. Носильщики быстро ушли к себе в барак, а Джайкен, как назло, куда-то запропастился. Мара уселась пить чоку с Накойей, чтобы узнать у нее последние новости. Понимая, что от Аракаси не добьешься ничего путного, Кевин набрался терпения и стал поджидать госпожу в спальне. Она пришла только через час, падая с ног от усталости.

Как только Кевин ее обнял, ему стало ясно: произошло что-то неладное. Улыбка Мары была вымученной, губы оставались холодными. Не успел он и слова сказать, как госпожа хлопнула в ладоши и приказала принести ванну. Потом они воспарили к вершинам страсти, и Кевин забыл обо всем на свете. Когда они спустились с небес на землю, мидкемиец почувствовал, что женщина, которую он держит в объятиях, до сих пор пребывает в странном оцепенении. Мысленно вернувшись назад, он осознал, что их любовное соединение было вопреки обыкновению торопливым и однообразным; более того, Мара отвечала на его ласки с какой-то тайной обреченностью.

Он высвободил руку и бережно отвел с ее лица прядь волос.

- Что случилось?

Мара повернулась на бок, чтобы видеть профиль Кевина, и заученно ответила:

- Дорога была слишком утомительной.

Кевин снова привлек ее к себе:

- Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Она уткнулась ему в плечо и промолчала.

- Зачем ты от меня таишься? - мягко упрекнул он. - Признайся, за что ты дала взятку хранителю печати?

Ответ Мары прозвучал с неожиданной резкостью:

- Почему я должна тебе во всем признаваться?

- Как это почему? - Кевин даже привстал от растерянности. - Неужели я для тебя ничего не значу?

- Ты очень много для меня значишь, - вырвалось у Мары. - Ты для меня все.

- Тогда скажи, что за документ ты получила в Кентосани. Я знаю, это как-то связано с Мидкемией.

- От Аракаси ты не мог этого узнать, - заметила

Мара с прежней резкостью в голосе.

- Конечно нет. Я подслушал.

Это беззастенчивое признание вызвало у нее вспышку гнева.

- Содержание документа будет известно только мне и моему мастеру тайного знания. Так я решила.

Окончательно убедившись, что у Мары есть какая-то тайна, которая может обернуться бедой для его соотечественников, Кевин проявил настойчивость:

- Ты же сказала, я для тебя кое-что значу. Ответа не было. При свете луны он заметил, как окаменело лицо Мары. Не догадываясь, что ее раздирают внутренние противоречия, Кевин потянулся к ней:

- Неужели после стольких лет близости мы перестали друг другу доверять? Мара, если ты чего-то боишься, зачем держать это в себе?

Она отпрянула. У Кевина перехватило дыхание от обиды и неожиданности.

- Чего мне бояться?

По ее ледяному тону никак нельзя было догадаться, что вопрос мидкемийца задел ее за живое. Она и вправду боялась - что Кевин забрал над ней слишком сильную власть, что из-за него она перестала разбираться в своих чувствах. Сухо, даже враждебно она произнесла то единственное, что могло воздвигнуть между ними стену:

- Ты раб. Рабу не пристало рассуждать, боюсь я или не боюсь.

Кевин взвился:

- Вот как? Просто раб, что-то вроде скотины? - Покачав головой, он сделал над собой усилие, стараясь говорить спокойно. - А я-то думал, что после похода в Дустари, после известной тебе ночи в Кентосани ты увидишь во мне нечто большее. - Кевина затрясло, но он собрал в кулак всю свою волю, чтобы, совсем по-цурански, скрыть обуревавшие его чувства. - Ради тебя, госпожа, я убивал людей. В отличие от вас мои земляки не совершают убийства почем зря.

У Мары защемило сердце. Чтобы не разрыдаться, она напустила на себя еще большую суровость, словно рядом с ней был не возлюбленный, а заклятый враг:

- Не заносись. Ты забываешь, что рабу, взявшему в руки оружие, полагается смертная казнь. А ты - раб, точно такой же, как все остальные. Чтобы получше это усвоить, ты сейчас же уйдешь из моей спальни и проведешь остаток ночи в невольничьей хижине, вместе со своими хвалеными земляками.

Кевин был так потрясен, что не сразу понял весь смысл этих слов.

- Прочь! - бросила Мара, будто вынесла окончательный приговор. - Я приказываю!

Даже охваченный яростью, Кевин сохранял выдержку. Поднявшись с постели, он взял с сундука штаны, но не торопился их надевать. Обнаженный, высокий, он горделиво расправил плечи и ответил:

- Я едва не предал своих друзей, когда стал делить ложе с их угнетательницей. Пусть они варвары и рабы, но они знают цену верности. Счастливо оставаться, - закончил он, резко повернулся и ушел, не поклонившись.

Мара долго сидела в неподвижности. Когда у нее из глаз наконец хлынули слезы, Кевин уже тихонько стучался в окно хижины, где ночевал Патрик.

- Кев? - удивленно спросил сонный голос. - Ты ли это, братишка?

Только переступив через порог, Кевин вспомнил, что в невольничьих хижинах нет светильников. Он наклонился, выбирая место, а потом осторожно сел на сырой земляной пол.

- Мать честная, - пробормотал Патрик, не вставая с убогой циновки, служившей ему и постелью, и столом, и стулом, - и впрямь ты. Принесла же тебя нелегкая среди ночи! Или забыл, что нас затемно выгоняют на поля?

В голосе земляка Кевин услышал больше, чем простой упрек. Однако он только что пережил одну ссору и решил во что бы то ни стало избежать второй:

- Что-то неладно, дружище?

Патрик тяжело вздохнул:

- Хуже некуда. Может, и правильно, что ты решил не ждать до утра. Слыхал про Джейка и Дугласа?

Кевин затаил дыхание:

- А что такое?

- Их повесили за побег! - Патрик подался вперед и горестно продолжал: - Проезжал тут один торговец, рассказывал про императорский указ. Кабы ты был рядом, ты бы их удержал. Господи, как я только их не отговаривал! Они для виду кивали, а как настала ночь - их и след простыл. Кейок, старый пес, как почуял, что кто-нибудь из наших ударится в бега. Расставил повсюду засады, вот ребята и попались. Тут их и вздернули, еще до рассвета.

Кевина больно ужалило в ногу какое-то насекомое. Он его прихлопнул, вложив в этот удар всю свою горькую досаду. Пытаясь осмыслить услышанное, он спросил:

- Говоришь, вам рассказали про императорский указ? Это что за штука?

- Неужто не знаешь? - Патрик недоверчиво хмыкнул. - Как же так? Разгуливал по Священному Городу в компании с благородными - и все без толку?

- Сделай одолжение, объясни по-человечески. - Кевин начал терять терпение. - Я действительно ничего не знаю.

Патрик поскреб болячку на колене:

- Похоже, ты не врешь. Да и то сказать, для этих недомерков что рабы, что скотина - все одно.

- Черт тебя раздери, Патрик! Если в этом указе говорится о рабах - рассказывай, не тяни.

- Ну, слушай. - Патрик провел рукой по лысине. - Когда маг-мидкемиец - Миламбер его зовут - прямо на арене освободил рабов, ему это даром не прошло. Перво-наперво вышвырнули его из Ассамблеи магов: дескать, плохо служил Империи, потому как он здесь чужой. Теперь, того и гляди, приговорят его к виселице. Император своей рукой написал указ: мол, ни один раб больше никогда не будет отпущен на свободу. А ты-то наобещал нам с три короба, братишка. Эти бедолаги, Джейк и Дуглас, терпели сколько могли. У остальных тоже терпение на исходе. - Помолчав, он добавил: - Знал бы ты, как ребят подкосила эта весть. Сдается мне, они и не надеялись отсюда вырваться. Просто искали смерти. Сколько лет мы все мечтали, что когда-нибудь вернемся домой. Да видно, придется до скончания века...

Он не договорил. Кевин в молчании обдумывал случившееся. Патрик тоже погрузился в раздумье и вскоре вспомнил, что Кевина привело к нему отнюдь не известие о гибели земляков.

- Ты с ней разругался, - ни с того ни с сего буркнул он.