В противоположность безыскусной доверчивости Бренды Придмор Анджела Фоули взирала на них вежливым, но совершенно непроницаемым взглядом. Внешность этой молодой женщины была совершенно необычной: округлое, сужающееся к подбородку лицо, с необычайно широким и слишком высоким лбом, легкие и тонкие, как у ребенка, волосы цвета спелой ржи зачесаны назад и заплетены в тугую косу, короной венчающую голову. Глаза – небольшие, с косым разрезом и так глубоко сидящие, что Дэлглишу трудно было определить, какого же они цвета. Маленький рот над острым подбородком необщительно сжат. На Анджеле было платье из тонкой, желтовато-коричневой шерсти, а поверх – открытая по бокам, вязанная замысловатым узором безрукавка. На ногах – низкие шнурованные сапожки. Тщательно продуманный стиль создавал просто-таки экзотический контраст с ортодоксальной миловидностью Бренды и ее аккуратным, вручную вязаным ансамблем из блузки и жакета.

Если она и была расстроена насильственной смертью двоюродного брата, ей прекрасно удавалось скрывать свое горе. Она рассказала, что работает секретарем директора, уже пять лет – сначала у доктора Макинтайра, теперь у доктора Хоуарта. До этого она работала машинисткой-стенографисткой в Общей канцелярии, поступив в Лабораторию Хоггата прямо из школы. Ей двадцать семь лет. Раньше она снимала однокомнатную квартиру в Или, но два года назад поселилась в Спрогговом коттедже вместе с подругой. Весь вчерашний день они провели вдвоем. Эдвин Лорример и его отец были ее единственными родственниками, но они виделись друг с другом очень редко. Родственные отношения в их семье, пояснила она так, будто это было вполне естественно в этом мире, никогда не были близкими.

– Следовательно, вам мало что известно о его личных делах? О его завещании, например?

– Нет, ничего не известно. Когда наша бабушка оставила все деньги ему и нас пригласили в контору поверенного, Эдвин сказал, что сделает меня своей наследницей. Но я думаю, он тогда просто испытывал комплекс вины из-за того, что я не была упомянута в завещании. Полагаю, его слова ничего не означали. И кроме того, он мог просто передумать.

– А вы помните, сколько оставила ваша бабушка? Она помолчала с минуту. Будто рассчитывает, подумал Дэлглиш, чтО прозвучит менее подозрительно – заявление, что она знает, или – что совершенно не в курсе? Потом сказала:

– Кажется, около тридцати тысяч. Не знаю, сколько там теперь.

Он кратко, но весьма тщательно опросил ее о событиях сегодняшнего утра. У нее с подругой была машина – «мини», но Анджела обычно ездила на работу на велосипеде. Так же она приехала и сегодня, в свое обычное время, без чего-то девять, и с удивлением увидела, что доктор Хоуарт и миссис Бидуэлл едут на машине прямо перед ней. Дверь открыла Бренда Придмор. Инспектор Блейклок спускался по лестнице. Именно он и сообщил об убийстве. Все оставались в зале вестибюля, пока доктор Хоуарт ходил в Биологический отдел. Инспектор Блейклок по телефону вызвал полицию и доктора Керрисона. Когда доктор Хоуарт вернулся вниз, он попросил ее пойти вместе с инспектором Блейклоком и проверить ключи. Из всего штата Лаборатории только она и директор знают комбинацию цифр сейфового замка в его кабинете. Директор остался в вестибюле, по-видимому, чтобы поговорить с Брендой Придмор. Ключи были на месте – в ящике сейфа, и они с инспектором Блейклоком там их и оставили. Она снова набрала шифр, заперла шкаф и вернулась в зал.

Доктор Хоуарт прошел к себе в кабинет – звонить в Министерство внутренних дел, сказав сотрудникам, чтобы они подождали в зале вестибюля. Потом, когда прибыли полицейские, доктор Хоуарт вместе с ней поехал на своей машине к мистеру Лорримеру-старшему сообщить о случившемся. Там он оставил ее со стариком, а сам вернулся в Лабораторию. А она позвонила подруге. Вместе с мисс Моусон они пробыли там до тех пор, пока, примерно через час, не приехали жена пастора – миссис Суоффилд и полицейский констебль.

– Что же вы делали в Коттедже за мельницей?

– Приготовила чай и отнесла его дядюшке. Мисс Моусон почти все время была на кухне, мыла после него посуду. В кухне было не очень-то прибрано, полно немытой посуды со вчерашнего дня.

– И как, по-вашему, ваш дядюшка?

– Обеспокоен и немного сердит из-за того, что его бросили одного. Мне кажется, он еще не понял, что Эдвин умер.

Казалось, дальнейшие расспросы мало что могут дать. Насколько она знала, у ее кузена не было врагов. Она и представления не имела, кто мог его убить. Ее голос – высокий и довольно монотонный, похожий на голос маленькой девочки, – заставлял предположить, что все происходящее не очень-то ее волнует. Она не высказывала ни сожалений, не предположений, отвечала на все вопросы совершенно спокойно, безразличным тоном. Дэлглиш мог бы быть просто случайным посетителем, стремящимся удовлетворить свое любопытство, разузнав подробности каждодневной лабораторной рутины. Он почувствовал к ней инстинктивную антипатию. Скрыть ее было совсем не трудно, но ему самому это показалось интересным: впервые за много лет человек, подозреваемый в убийстве, вызвал у него такую непосредственную физическую реакцию. Однако ему хотелось бы разобраться: действительно ли он рассмотрел в ее глубоко сидящих скрытных глазах пренебрежение, даже презрение, или это ему показалось из-за овладевшего им предубеждения? Он много бы дал, чтобы узнать, какие мысли роятся за этим высоким, чуть шишковатым лбом.

Когда она вышла, Мэссингем сказал:

– Странно, что доктор Хоуарт послал с Блейклоком именно ее проверить ключи. Он, должно быть, сразу понял, какое значение они могут иметь. Доступ в Лабораторию – главный вопрос в этом деле. Почему же он сам не пошел проверять? Он же знал комбинацию цифр?

– Слишком горд, чтобы пригласить с собой свидетеля, и слишком умен, чтобы пойти без него. К тому же мог решить, что важнее остаться, присмотреть за всем в вестибюле. Во всяком случае, он позаботился о том, чтобы Анджелу Фоули сопровождали. Одну ее он ведь не послал. Ну, давайте посмотрим, что нам Блейклок по этому поводу скажет.

Как и доктор Хоуарт, инспектор Блейклок предпочел не садиться. Он стоял по стойке «смирно» по ту сторону стола, лицом к Дэлглишу, как солдат, нарушивший дисциплину. Дэлглиш прекрасно понимал, что нечего и пытаться убеждать его, чтобы он чувствовал себя свободнее. Впервые Блейклок познакомился с тем, как следует отвечать на допросе, когда был еще младшим полицейским и выступал свидетелем на судебных процессах. Он сообщал только ту информацию, которую от него требовали, не больше и не меньше; глаза его были устремлены в одну точку, сантиметрах в тридцати над правым плечом Дэлглиша. Когда не дрогнувшим, лишенным выражения голосом он назвал свои имя и фамилию, Дэлглиш прямо-таки ждал, что он вот-вот протянет правую руку, чтобы положить ее на Библию, и произнесет клятву.

В ответ на вопросы Дэлглиша он подробно описал все, что делал с момента выезда из дома в Или и после прибытия в Лабораторию. Его рассказ о том, как был обнаружен труп, совпадал с тем, что рассказала им Бренда Придмор. Как только он увидел ее лицо, когда она спускалась вниз по лестнице, он сразу понял – что-то случилось, и бросился наверх, в Биологический отдел. Не стал ждать, пока она что-нибудь скажет. Дверь была открыта, и свет включен. Он описал положение тела с такой точностью, словно застывшие контуры трупа отпечатались на сетчатке его глаз. Он тотчас же понял, что Лорример мертв. Он не прикасался к мертвому, только – совершенно инстинктивно – пощупал рукой в кармане его халата: убедился, что ключи на месте.

– Когда вы приехали сегодня утром в Лабораторию, вы, прежде чем войти, подождали, пока мисс Придмор подойдет к вам. Почему? – спросил Дэлглиш.

– Я увидел, как она вышла из-за угла нашего здания, после того как отвела на место велосипед. Подумал, что вежливо будет подождать ее, сэр. И мне не пришлось бы потом снова отпирать дверь, чтобы ее впустить.