– Это и есть то самое неоспоримое алиби, о котором вы говорили?

– По моим примитивным понятиям, это оно и есть. – Маркхэма задел вопрос Ванса. – Повестка в суд была вручена ему в половине двенадцатого – она помечена этим часом. А Бунтон находится в пяти десяти милях отсюда – это добрых два часа на автомобиле. Таким образом, Кливер, бесспорно, выехал из Нью-Йорка около половины десятого, и даже если бы он немедленно отправился обратно, то все равно приехал бы некоторое время спустя после того, как девушка была убита. Я, следуя своим рутинным методам, проверил повестку и даже разговаривал по телефону с полицейским, который ее выдал. Это все чистая правда. Я аннулировал повестку.

– Этот бунтонский страж законности узнал Кливера в лицо?

– Нет, здесь он его не видел, но подробно описал его мне по телефону. И, конечно, он записал номер машины.

Ванс взглянул на Маркхэма с неподдельной скорбью.

– Мой дорогой Маркхэм, неужели вы не понимаете, что доказали мне только то, что Немезида уличного движения вручила повестку в суд гладко выбритому мужчине средних лет, который ехал в машине Кливера под Бунтоном около половины двенадцатого в ночь убийства?… О, господи! Разве это не точь в точь то алиби, которое устроил бы себе старина Чарли, если бы намеревался отнять жизнь у леди около полуночи?

– Ну и ну! – засмеялся Маркхэм. – Вы все-таки немножко перехватили. Вы приписываете ему невероятную ловкость.

– Совершенно верно, – согласился Ванс. – Знаете, я еще и не то могу приписать человеку, который замышляет убийство, ставит при этом на карту свою жизнь. Меня просто поражает наивное мнение, что у убийцы не хватит ума, чтобы заранее позаботиться о своей безопасности. Это прямо трогательно.

Маркхэм фыркнул.

– Ну, хорошо, можете смело поверить, что Кливер сам получил повестку.

– Пускай вы правы, – согласился Ванс. – Я просто допустил возможность обмана. Единственное, на чем я действительно настаиваю, это то, что мисс Оделл была убита человеком тонкого и незаурядного ума.

– А я, в свою очередь, – с раздражением заявил Маркхэм, – что единственными людьми, которые подходят под это определение и которые были достаточно близки с ней, чтобы иметь свои причины для убийства, являются: Мэнникс, Кливер, Линдквист и Спотсвуд. И далее, я утверждаю, что ни одного из них мы не можем подозревать.

– Боюсь, что я не согласен с вами, – безмятежно сказал Ванс. – Мы можем подозревать всех четверых – а виновен один из них.

– Ну и ну! Так все уже ясно! А теперь, если вы всего лишь укажите мне, кто именно виновен, я немедленно арестую его и вернусь к своим делам.

– Вы всегда так торопитесь, – жалобно сказал Ванс. – Зачем нестись и скакать? Мудрость мировой философии против этого.

Маркхэм поднялся с нетерпеливым жестом.

– К черту! Надеюсь попасть домой, пока вы не принялись за детские сказки, – проворчал он, – да еще на ночь.

Ванс все-таки рассказал детскую сказку на ночь, но рассказал он ее мне, в своей библиотеке, и суть ее была такова:

– Хэс душой и телом был предан мысли о виновности Скила, а Маркхэм задыхается в законной рутине, как задыхалась Каранейка в руках убийцы. Ну что ж, Ван, мне остается не обращать внимания на них обоих и стать мудрым пеликаном своей пустыни, одиноким вороном на крыше. Нет, действительно, я питаю отвращение к еще нерешенным задачам.

К великому удивлению Кэрри, Ванс велел разбудить себя на следующее утро в девять часов, а в десять мы уже завтракали в его маленьком садике на крыше под мягким сентябрьским солнцем.

– Ванс, – сказал он, когда Карри принес нам по второй чашке кофе, – как бы скрытна не была женщина, она все равно имеет кого-то, кому изливает душу. Женщине необходимо изливаться.

Это может быть мать или возлюбленный, или священник, или доктор, или, чаще всего, подруга.

В случае с Канарейкой нет ни матери, ни священника. Ее возлюбленный элегантный Скил был для нее возможным врагом, а ее доктора можно смело исключить из списка – она была слишком хитра, чтобы довериться такому человеку, как Линдквист.

Остается, следовательно, подруга.

И сегодня мы будем ее разыскивать. – Он закурил сигарету и встал. – Но, прежде всего, мы должны навестить мистера Бенджамена Брауна с Седьмой авеню.

Браун – известный фотограф, клиентами которого были знаменитости сцены. Его ателье находилось в центре театрального района города, и когда в то утро мы входили в приемную его роскошной студии, мое любопытство по поводу нашего визита достигло предела.

Ванс подошел прямо к столу, за которым сидела молодая женщина с огненно-рыжими волосами и сильно подведенными глазами, и поклонился самым изысканным образом. Затем вынул из кармана небольшую фотографию и положил ее на стол.

– Я ставлю музыкальную комедию, мадемуазель, – сказал он, – и хотел бы найти молодую леди, которая оставила мне вот эту свою фотографию. К несчастью, я потерял ее визитную карточку. Но так как на фото есть штамп ателье Брауна, то я подумал: может быть, вы будете настолько добры, что посмотрите свои записи и сообщите мне, кто она и где я могу ее найти.

Он подсунул под пресс-папье пятидолларовую бумажку и ждал со скромным и несчастным видом.

Молодая женщина смешливо взглянула на него, и мне показалось, что в уголках ее тщательно накрашенного рта промелькнула улыбка. Но она молча взяла фотографию и исчезла за дверью. Через десять минут она вернулась и подала фото Вансу. На обратной стороне были написаны имя и адрес.

– Молодая леди – это мисс Элис Ла Фосс и живет она в отеле Белфильд. – Не было уже никакого сомнения в том, что она улыбалась. – Вы не должны быть так неосторожны с адресами тех, кто к вам обращается – какая-нибудь бедная девушка может потерять ангажемент.

И ее улыбка перешла в мягкий смех.

– Мадемуазель, – ответил Ванс с поддельной серьезностью, – в дальнейшем я обещаю руководствоваться вашими наставлениями.

И, еще раз церемонно поклонившись, он вышел.

– Великий боже! – воскликнул он, когда мы снова очутились на улице. – Нет, мне следовало загримироваться под импрессарио – трость с золотым набалдашником, котелок, лиловая рубашка. Эта молодая женщина убеждена в том, что я затеваю интрижку. А теперь, – сказал он, – пройдемте до Белфильда и добьемся аудиенции у Элис.

Пока мы шли по городу, Ванс объяснял.

– В первое же утро, когда мы осматривали квартиру Канарейки, я убедился, что тайну убийства никогда не раскрыть слоновыми полицейскими методами. Это тонкое, хорошо продуманное преступление, несмотря на его кажущуюся откровенность. Обычное расследование ничего бы не дало. Нужна была частная информация. Поэтому, когда я увидел фотографию прелестной Элис на письменном столе среди бумаг, я сразу решил: «Ага! Подруга покойной Маргарет. Она может знать как раз то, что нам нужно». И, когда сержант показал нам свою широкую спину, я положил фото в карман. Других фотографий поблизости не было. На этой была обычная сентиментальная надпись «Навеки твоя» и подпись «Элис». Конечно, я стер надпись перед тем, как вручить фото проницательной Сивилле у Брауна…

И вот мы у Белфильда с надеждой хоть на какое-то просветление.

Белфильд был небольшой дорогой отель, расположенный в районе 30-х улиц.

Ванс послал свою карточку мисс Ла Фоcc и получил ответ, что она примет его через несколько минут.

Несколько минут, однако, превратились в три четверти часа, и было уже недалеко до полудня, когда мальчик-посыльный явился, чтобы проводить нас к леди.

Природа наградила мисс Ла Фосс многочисленными дарами, а те, которыми она позабыла наделить, мисс Ла Фосс произвела сама. Это была крупная блондинка. Ее большие голубые глаза были опушены густыми ресницами, поддельность которых она не могла скрыть. Одета она была тщательно и со вкусом.