На следующий день Ванс проснулся поздно и провел время до завтрака за каталогом керамики, которая должна была продаваться с аукциона на следующий день в Андерсеновской галерее. В час мы приехали в Стюйвезент-клуб и нашли Маркхэма уже там.

– Завтрак за вами, старина, – сказал Ванс. – Но я облегчу вашу задачу. Все, что я хочу – это ломтик английского бекона, чашку кофе и пирожок.

Маркхэм насмешливо улыбнулся.

– Неудивительно: вам надо экономить после вчерашней неудачи.

У Ванса поднялись брови.

– Я бы, скорее, сказал, что мне ужасно повезло.

– У вас на руках два раза были готовые комбинации и вы оба раза проиграли.

– Но видите ли, – кротко признался Ванс, – я оба раза точно знал, какие карты были у моих противников.

Маркхэм изумленно уставился на него.

– Да, да, так и было, – заверил его Ванс, – я специально устроил так, чтобы сложились подобные комбинации. – Он добродушно улыбнулся. – Должен вам сказать, старина, что я восхищен вашей деликатностью по отношению к моему довольно необычному гостю, мистеру Аллену, которого я так бесцеремонно ввел в ваше общество, обнаружив тем самым дурной вкус. Я должен объясниться и принести свои извинения. Мистера Аллена никак нельзя признать приятным собеседником. Ему не хватает аристократической элегантности, а набор его драгоценностей был несколько вульгарен, но мистер Аллен имеет достоинства – решительно имеет. Он стоит наравне с такими джентльменами удачи, как Энди Блейкли, Кенфильд и Святой Джон Колли. Словом, мистер Аллен – это никто иной, как блаженной памяти док Уайли Аллен.

– Док Аллен? Не тот ли это знаменитый жулик, которому принадлежал клуб «Эльдорадо»?

– Тот самый. И случайно – один из умнейших манипуляторов картами в некоей прибыльной, но тернистой профессии.

– Вы хотите сказать, что вчера вечером этот парень, Аллен, плутовал в игре? – возмутился Маркхэм.

– Только те два раза, о которых вы уже упомянули. Аллен, если вы припомните, оба раза сдавал карты. Я специально сел направо от него, чтобы снимать карты соответственно его указаниям. Вы должны признаться, что мой обман не заслуживает осуждения – единственными его «жертвами» были Кливер и Спотсвуд. Хотя Аллен каждый раз делал мне готовые комбинации, оба раза я проиграл и довольно крупно, так что они ничуть не пострадали от этого.

Мгновение Маркхэм изучал Ванса в изумленном молчании, а затем разразился добродушным смехом.

– Вы, кажется, были филантропично настроены вчера вечером. Вы фактически подарили Мэнниксу тысячу долларов, разрешив ему удвоить ставку. Это выглядело по-дон-кихотски, я бы сказал.

– Тут все зависит от точки зрения. Несмотря на мои финансовые потери, которые, кстати, я намерен отнести за счет вашего учреждения, игра была чрезвычайно удачна… Видите ли, я достиг главной цели вчерашнего увеселения.

– Ах, да, вспомнил, – небрежно заметил Маркхэм, как будто этот незначительный случай ускользнул из его памяти. – Кажется, вы собирались установить, кто убил Маргарет Оделл.

– Потрясающая память… Да, я позволил себе намекнуть, что, возможно, мне удастся к сегодняшнему дню кое-что выяснить.

– И кого я должен арестовать?

Ванс отпил кофе и медленно зажег сигарету.

– Видите ли, я совершенно убежден в том, что вы мне не поверите, – заявил он ровным тоном. – Но девушку убил Спотсвуд.

– Что вы говорите! – в голосе Маркхэма зазвучала нескрываемая ирония. – Так это был Спотсвуд? Дорогой мой Ванс, я положительно сражен. Я бы тотчас же позвонил Хэсу, чтобы он почистил наручники, но, к несчастью, в наше время такие чудеса, как удушение одного человека другим на расстоянии, признания не находят… Пожалуйста, разрешите заказать вам еще один кофе.

Ванс простер к нему руки театральным жестом.

– В том, как вы цепляетесь за оптическую иллюзию, Маркхэм, каждый образованный человек увидит нечто безмерно примитивное. Я бы сказал, что вы точь-в-точь ребенок, который верит, что фокусник действительно создает кролика в шляпе, просто потому, что он видит, как это происходит.

– Теперь вы становитесь невежливы.

– Возможно, – охотно согласился Ванс. – Но необходимо что-то предпринять, чтобы оттащить вас от известных фактов. Вам так не хватает воображения, старина.

– Вы хотите, чтобы я закрыл глаза и представил себе Спотсвуда, сидящего здесь, наверху, в Стюйвезент-клубе и протягивающего руки к 71-й улице. Но я просто не могу этого сделать. Я самый обыкновенный человек. Такое видение показалось бы мне нелепым и напоминало бы бред курильщика гашиша. Я не гожусь для этого.

– Пожалуй, моя мысль, действительно, кажется сверхъестественной. Но я прав, так как, видите ли, в данном случае как раз невозможное – верно. О, что Спотсвуд виновен – нет никакого сомнения. И я буду упорно отстаивать это. Больше того, я и вас собираюсь в этом убедить, потому что ставка тут – ваше, как мы по-дурацки говорим, «доброе» имя. А сейчас вы прикрываете настоящего убийцу, Маркхэм.

Ванс говорил с непринужденной уверенностью, не требовавшей аргументации для подкрепления его речи и по изменившемуся лицу Маркхэма я понял, что он уже не ставит слова Ванса ни во что.

– Расскажите мне, – сказал он, – как вы пришли к фантастическому убеждению о виновности Спотсвуда.

Ванс смял в пепельнице сигарету и положил руки на стол.

– Начнем с моего квартета возможностей – Мэнникс, Линдквист, Кливер и Спотсвуд. Понимая, что преступление было тщательно подготовлено и его единственной целью было убийство, я понимал также, что его мог совершить лишь человек, безнадежно запутавшийся в сетях нашей дамы. Помимо членов моего квартета, никто не мог быть замешан в это дело, иначе мы хоть что-нибудь знали бы о нем. Поэтому один из четверых был виновен. Далее, Линдквист был освобожден от подозрения, когда выяснилось, что во время убийства Скила он лежал в больнице; ведь совершенно очевидно, что оба убийства совершило одно и то же лицо…

– Но, – прервал его Маркхэм, – у Спотсвуда не менее убедительное алиби для той ночи, когда была убита Канарейка. Почему от подозрений можно освободить одного и нельзя другого?

– Очень жаль, но я не могу согласиться с вами. Одно дело – находиться в постели в известном всем лечебном учреждении, будучи окруженным неподкупными и незаинтересованными свидетелями, быть там и до и во время события; но быть без свидетелей в квартире леди, как был Спотсвуд в тот роковой вечер, за несколько минут до ее смерти, а затем в такси одному около пятнадцати минут – это дело другое. Насколько мы знаем, никто собственно и не видел леди живой после отъезда Спотсвуда.

– Но доказательство того, что она была жива и говорила с ним – неопровержимо.

– Справедливо. Я признаю, что мертвые женщины обычно не кричат и не зовут на помощь, а потом не беседуют со своим убийцей.

– Понимаю. – Маркхэм говорил с сарказмом. – Вы думаете, что это был Скил, изменивший свой голос.

– О, господи! Нет. Что за остроумное предположение! Скил совсем не хотел, чтобы его обнаружили. Зачем бы он стал проявлять такой идиотизм? Это, конечно, не объяснение. Когда мы найдем ответ, он будет прост и понятен.

– Это звучит ободряюще, – улыбнулся Маркхэм. – Но продолжайте свои обоснования виновности Спотсвуда.

– Таким образом, трое из моего квартета были возможными убийцами, – повторил Ванс. – Основываясь на этом, я предложил вечер светских развлечений, чтобы положить их всех под психологический микроскоп, если так можно выразиться. Должен признаться – вначале я думал, что убийство совершил Кливер или Мэнникс, так как по их собственным утверждениям любой из них мог бы совершить его, не приходя в противоречие с известными нам обстоятельствами дела. Поэтому, когда вчера вечером Мэнникс отклонил ваше предложение играть в покер, я сначала устроил испытание Кливеру. Я подмигнул мистеру Аллену, и он немедленно начал осуществлять свой план.