В новом зеркале Песочихины прямо помолодели.

Сергей Михайлович тайком от жены продолжал мечтать, надеясь, раз пошла пруха, вымечтать крупную сумму. Но три дня переводов не было. Песочихин тыкал ключ в скважину почтового ящика, — газеты, и все!

— Никто больше не желает помочь бедному трудящемуся! — мрачно шутил он.

Неделю ничего не было. Песочихин понимал: глупо ждать денег непонятно за что, но как билось сердце, когда несколько раз в день бегал в шлепанцах вниз проверять ящик!

И вот в понедельник, наконец, пришел перевод аж на тысячу двадцать четыре рубля! Это было на двадцать четыре рубля больше, чем мечтал Песочихин. В этот раз раскошелилась киевская киностудия. За фильм «Человек может все!»

— Кем же я там, интересно, был? — мучился Сергей Михайлович. — Режиссером? Актером? Автором сценария, наверно! Надо посмотреть, как они сняли. А то напишешь хорошую вещь, а снимут дрянь, сапожники!

Мила перепугалась — тысяча!

— Это не уголовное дело? Какая связь между тобой и киевской киностудией?

— Песочихин Сергей Михайлович пока что я! Ты ведь понятия не имеешь, что я делаю, когда ночью иду в туалет! Может, там пишу до утра, как Мопассан!

— Давай мебель новую купим, Мопассанчик.

Тут в дверь позвонили. Здоровенный мужик, сбивая с ног перегаром, спросил:

— Песочкин ваша фамилия будет?

Песочихин струхнул: «Пришел отбирать свою тысячу! С такой рожей наверняка сценарист!»

— А вы по какому вопросу, собственно? — спросил он, встав в боксерскую стойку, решив, если встанет вопрос «кошелек или жизнь», оставить себе кошелек.

— Мебель вашу привезли. «Сюзанна». Песочкин вы или нет?

Сергей Михайлович сразу расслабился:

— Ага, Песочихин — это мы. Долго везете. Давно ждем!

Такая «Сюзанна» Мопассану не снилась. Да и Песочихиным тоже.

И пошло. Везло регулярно во всем. Когда Сергей Михайлович заходил в магазин, тут же выбрасывали дефицитный товар, и он всюду был первым. Нужно ли говорить, сколько цифр он угадывал в спортлото? Сколько надо, столько и угадывал! То есть все несбывшиеся мечты человечества посыпались на него. Захотел машину — купил один лотерейный билет и выиграл!

Как-то шел Песочихин по улице, никого, как говорится, не трогая, и вдруг на него прыгнул африканец в белом костюме и давай целовать огромным пугающим ртом. При этом что-то радостно лопотал и восторженно тянул Сергея Михайловича за волосы. Песочихин отбивался руками, ногами, но африканец владел конечностями не хуже, чем ртом, и, скрутив Сергея Михайловича, целовал его всласть, как хотел.

Песочихин орал на всю улицу:

— Товарищи! Помогите! Целуют! За что?!

Невозмутимый переводчик объяснил Песочихину, что мистер Боулз никогда не забудет, как советский друг вытащил его из вод Нила в прошлом году.

— Это ошибка! — хрипел Песочихин. — Никогда никого не спасал, в Ниле тем более!

На что переводчик сказал:

— Не портите дипломатические отношения. Будут неприятности. Соглашайтесь, что спасли его вы.

Под угрозой безжалостных губ Сергей Михайлович согласился. Африканец потащил Песочихина в валютный магазин и скупил почти все.

Песочихина одели с головы до пят, завезли в дом стереоаппаратуру, видео, какие-то банки, склянки…

А тут еще под Новый год позвонили из инюрколлегии и сообщили, что в Канаде умерла чья-то тетка Элеонора Рубельбойм и завещала все состояние племяннику Игорю Перекрестову из Ленинграда, который, узнав о кончине тетушки и наследстве, на радостях умер. Из всех родных остался по материнской линии только Песочихин Сергей Михайлович, которому и надлежит вступить во владение наследством плюс дачей в Репино, которая принадлежала Перекрестову.

Сами понимаете, какие чувства это все вызывало у окружающих. Песочихиных не убивали только потому, что за ними постоянно следила милиция, которой все это тоже казалось весьма подозрительным.

Соседи перемывали косточки Песочихиных, грызли их и плевались.

Допустим, кому-то везет раз, два, три, но когда сто три, уже и посадить можно! Кто поверит, что все это честным путем, мы же не дети! И эту тетку в Канаде они наверняка отравили. Послали в посылке чего-то с ядом и отравили. На каждую удачу должна быть статья соответствующая. Да что ж остальные — не люди?! У Мамейкиных в форточку воры залезли, а брать нечего, так они матом обои со зла расписали. А к Песочихиным почему-то не лезут! Да туда полгорода залезет — всем хватит! Не лезут. Выходит, воры с ними заодно, одна шайка-лейка!

Конечно, желчь окружающих отравляла Песочихиным жизнь, но, закрывшись у себя дома, они что хотели, то и делали и плевать хотели на всех!

Однажды Сергею Михайловичу надо было позвонить. Он вошел в автомат, сунулся в карман за двушкой, но мелочи не обнаружил. Пальцы провалились в дыру, куда, очевидно, и ухнула мелочь. Песочихин расстроился. Черт с ней, с мелочью, не в копейках дело! Сам факт настораживал, впервые за последнее время вместо того, чтобы найти, он, наоборот, потерял.

Утром Сергей Михайлович спустился к почтовому ящику. Газета и, слава тебе господи, перевод!.. Нет, — квитанция!

«Уплатить в сберкассу за безбилетный проезд три рубля!»

— Как тебе это нравится! — сказал Сергей Михайлович жене. — Во почта работает! Кто-то без билета прокатил свою бабу, а мне — штраф? Паразиты! Не буду платить!

Через три дня пришло вторичное извещение.

— Да уплати ты, — сказала Мила, — из-за трех рублей! Плюнь!

В понедельник пришел счет за телефонный разговор. На сорок пять рублей. По коду определили, с кем был разговор. Оказалось, с Египтом.

— Да что же это, а? — психовал Песочихин. — Еще Египет на мою голову! Может, за Ассуанскую плотину им заплатить?!

В субботу среди ночи позвонил Чимарев, школьный дружок, с которым не виделись тысячу лет.

— Старик, ну как ты?

— Нормально, — сказал Песочихин. — У тебя что-то случилось?

— А ты молодцом! Ну, раз дома, значит, не посадили! Я ж ребятам говорю: не такой Серега человек, чтоб с конфискацией да еще сесть!

— С какой конфискацией?

— Прочли про тебя фельетон в «Вечерке». Взятки, торговля левым товаром, завышение сортности. Преступная группа. Всем дали по шесть лет, а тебе только с конфискацией. Ну ты кое-что закопал, верно? Последнее время приподнялся, я слышал. Надо поаккуратней, Сережа! А ты — дачу, машину — высунулся из нашей канализации по пояс, а зря!

— Погоди! — Песочихин встал на постели. — С какой конфискацией? Какой левый товар?

— Ну как же! Черным по белому. Некий Песочихин С. М.!

— Некий! Разве я некий? Совпадение идиотское! Наследство из Канады получил! Все по закону!

В телефонной трубке хохотнули:

— Из Канады? Неплохо придумано. А может, ты прав: вдруг подслушивают! Если еще кто-то умрет в Канаде, имей меня в виду…

Песочихину сквозь дрему виделось, как из квартиры с песней выносят мебель, простукивая стены, ищут валюту.

На следующий день, когда Песочихины вернулись из гостей, дверь квартиры была распахнута настежь.

— Ограбили! — завизжала Мила и, увы, оказалась права. Вынесли все. Даже остатки джема из блюдечка вылизали!

На стене прикололи записку: «В следующий раз будешь делиться выручкой, сука, Ахмет Сулейманович!» Мила рыдала. Горе утяжеляла обида: ограбили по ошибке, вместо кого-то. А Сулейманович, сука, сладко спит! «Звони в милицию!»

Приехавшие из уголовного розыска составили длинную опись похищенного, но по тому, как подробно расспрашивали, было видно, что больше интересует, откуда все это в доме взялось, чем то, как все это из дома исчезло.

Ночью, лежа на полу на подстилке, Сергей Михайлович до утра ломал голову, отчего Фортуна повернулась так резко задом. Зад Фортуны был страшен.

Через два дня во время грозы молния шарахнула в дачу — и все сгорело. Поговаривали, будто Песочихины навели молнию сами, заметая следы.

Когда через неделю угнали машину, Песочихины даже не заявили в милицию. Им было не до того. Они ждали, когда рухнет дом.