— Дерево стоит от края рва туазах в десяти, — сказал Рубос, — может, отпустишь перед ним и просто прокатишься по земле?

— Сначала придётся пролететь вниз футов двадцать, — предупредил Гергос. — Дерево довольно высокое.

— Ладно, посмотрим, — решил Лотар.

Он сел на край стены, потом осторожно соскользнул вниз. Верёвка напряглась, но несильно. Она могла бы выдержать ещё не одного человека. Всё-таки отличные верёвки делают моряки, решил Лотар и оттолкнулся спиной от стены.

Верёвки, перехлёстывающие канат сверху, заскрипели. Потом тяжесть Лотара и наклон сделали своё дело, он заскользил. Ощущение было похоже на полёт, но если в полёте Лотар испытывал упоение от свободы движений, тут приходилось напряжённо ждать, как бы чего не случилось.

А случиться могло многое — верёвочные петли поверху могли перетереться раньше, чем он опустится на безопасную высоту, могла оборваться главная верёвка, мог соскочить якорь… Но главная опасность таилась в дереве. Теперь оно летело на него из темноты, как плотная, непробиваемая фаланга копьеносцев. Причём десятки острых и твёрдых, как пики, веток могли не просто нанизать Лотара, как бабочку на иглу, но и пружинисто отбросить вбок или вверх, изувечив ещё до приземления…

Подтянувшись, Лотар поднял ноги к скользящей верёвке и… зажал её подошвами сапог. Сначала показалось, что силы этой недостаточно, что он не сумеет притормозить и воткнётся в дерево если не животом и грудью, то задом. Он сжал ступни ещё сильнее, насколько мог сильно… И тогда верёвка вдруг стала горячей, как утюг. Даже сквозь подошвы Лотар ощущал, как она нагревается, но только сильнее стиснул ступни. И это помогло. Верёвка вдруг стала скрипеть на несколько тонов ниже, и уже не так быстро неслось на него дерево…

К дереву Лотар подъехал на такой скорости, что ни одна ветка не сумела бы его не только проткнуть, но даже оцарапать. Он захватил ветку поудобнее почти занемевшими от усилия ногами и выпустил петли из кулаков. Повис на ногах, подтянулся, обхватил ветвь руками, подполз к стволу. Спустился он спокойно, как девица в бальном платье сходит по парадной лестнице.

Ощутив твёрдую почву под ногами, Лотар присел, вытер пот и восстановил дыхание. Дурацкая была затея, решил он. Эти лоботрясы могли бы и калитку открыть. Правда, потом пришлось бы бежать сюда почти целую милю, зато не надо было бы вот так болтаться, как колбаса в мясной лавке… Ну да ладно, это уже позади. Он встал и ещё раз попробовал вытащить Гвинед.

К его удивлению, руки слегка дрожали. Он всё-таки перенапряг их, повиснув между небом и землёй на слишком неудобной и грубой верёвочной петле. Если бы ему сейчас пришлось всерьёз драться на мечах, понадобилось бы подождать, пока напряжение уйдёт из плеч. Но с собаками на мечах драться не придётся.

Он отошёл от дерева и на всякий случай — вдруг на башне есть кто-нибудь помоложе и по-глазастей Рубоса — поднял руку, давая знать, что всё в порядке. Потом оглянулся.

Собаки оказались недалеко. Их было не больше пяти. Они просто расхаживали, повернув морды к городским стенам, словно пытались уловить идущий от города приятный, волнующий запах. Лапы собак легко вминали землю. От ощущения тяжести гигантов становилось не по себе. Они держались довольно близко друг к другу, иногда сталкивались, издавая щёлкающий, каменный звук, как сталкиваются валуны. Некоторые пробовали гневно рычать, и в этом рычании слышались раздражение и непонятная мука. Звук же был настолько ниже привычного для человеческого уха, что Лотар не надеялся понять все его обертоны даже магическим восприятием. Он только догадался, что это не пресловутый “шёпот”, о котором говорил Шув.

Тогда он выбрал самую маленькую собаку и подошёл к ней на расстояние в десяток шагов. Морда её, как и у остальных, была повёрнута к городу, поэтому он зашёл сбоку. И тут понял, что медлительными собаки казались только со стен. Вблизи они двигались так, что ему пришлось бы бежать, чтобы оставаться рядом с этим огромным, лоснящимся, как мокрый гранит, но в то же время живым телом.

Лотару как-то раз довелось услышать рассказ матроса, охотившегося на морских драконов и китов в далёких северных морях. Его рассказ чем-то был очень похож на то, что видел и ощущал сейчас Желтоголовый.

Он присмотрелся ещё внимательнее, стараясь проникнуть взглядом под эту шерсть, похожую на длинный мох, под эту шкуру, под тугие мускулы, которые и мускулами-то не были… Нет, везде и всюду был только камень. Уязвимого места в этой литой гранитной массе Лотар так и не нашёл.

Ну что же, решил он, будем действовать, как с обычной собакой. Он забежал вперёд. Оказавшись в пяти шагах от морды чудовища, выхватил Гвинед и в прыжке рубанул по носу каменного гиганта.

От удара по каменной поверхности меч зазвенел от острия до навершья. А Лотар закричал, как будто ему самому пришлось удариться в эту тяжёлую, непробиваемую массу, — такой болью отозвался удар в кисти, локте, плечевом суставе.

Лотар приземлился, попытался взглянуть, цел ли Гвинед. Он провёл ладонью по краю меча, и тут… Ему показалось, что само небо обрушилось на него, круша кости, подламывая ноги… Он уже не стоял, а летел по воздуху, кувыркаясь, как кегля, в которую угодил тяжёлый шар.

Удар о землю был ещё болезненнее, потому что грудь уже набрякла болью, и новый удар пришёлся не в напряжённое и способное сопротивляться, а в расслабленное, как губка, тело… Набухшее кровью и костяным крошевом, которое только что составляло дивное творение, способное легко и уверенно двигаться…

Он поднял голову и попытался понять, что произошло. И понял — занятый осмотром Гвинеда, ещё не пришедший в себя от болевого шока после неудачного удара по собаке, он пропустил удар, как пропускает его юнец, решивший сразиться с мастером, не зная и трети приёмов, которые для мастера стали естественными, как дыхание. Пока он зевал, собака отбросила его ударом лапы. Теперь…

Тонущим в океане боли сознанием он уловил, что собаки стали странно успокаиваться, их ярость утихла, по крайней мере на эту ночь. Они решили уйти. И уходили. С этой стороны опасность ему не грозила.

Тогда он откинулся назад, на жёсткую землю, колющую сотнями стебельков высохших травинок, и стал думать о своём теле, разможженном, как зерно в жерновах. Вот ноги, они сломаны в трёх местах. Вот руки, с ними почти всё в порядке — нужно только перекроить мышцы в правом плече и на спине. Вот голова… Странно, что голова не пострадала…

Он лежал, глядя на звёзды, и медитировал, собирая себя по кусочкам, воссоздавая себя заново. Скоро ему стало казаться, что он не так уж и пострадал. Он мог бы восстановиться довольно быстро, если бы… Если бы что?

Да, если бы ему не нужно было завтра вставать и вновь приниматься за дело. А это значит… это значит, что восстанавливаться придётся ещё быстрее. Ну что же, нужно пробовать. Значит, лёгкие и позвоночник…

Когда краем глаза он увидел на фоне тёмного неба три или четыре факела, то пожалел, что куда-то подевался его Гвинед. Если это мародёры, а это почти наверняка мародёры, лучше бы встретить их как следует, но… Странно, что они зовут его по имени. Может, это свои?

Собравшись, Лотар поднял голову и изо всех сил закричал. С губ слетело только слабое сипение, но даже оно отняло почти все силы. И, должно быть, на мгновение он всё-таки потерял сознание.

Когда он пришёл в себя, то услышал:

— Лотар! Старина, это я. Ты слышишь меня?

Отвлекшись от боли, Лотар сосредоточился на лице, склонившемся над ним. Рубос, старый верный Рубос. Только почему у него дрожат губы и взгляд блуждает?

Он, наверное, думает, что с Лотаром покончено. Да он неразумнее, чем казался раньше. Или?.. Или видок у славного Драконьего Оборотня, как у потерпевшего поражение новобранца? Что же, он и в самом деле потерпел поражение. Но завтра он всё равно должен быть в норме.

— Рубос, — прошептал Лотар, открывая глаза.

— Ты жив, ты…

— Рубос, найди Гвинед.

Рубос оглянулся. Несмотря на факелы, которые держали стражники, он не очень-то хорошо видел. Э, да у него глаза полны слёз, понял наконец Лотар. Ну, придётся сделать вид, что он этого не заметил.