– Что? Во-первых, он женат…

Люк закрыл ей рот ладонью.

– Но теперь я стал лучше тебя понимать. Например, что «славный» – это не то слово, каким ты опишешь мужчину, в которого безумно влюбишься.

Она в шутку оттолкнула его от себя.

– А каким же словом я воспользуюсь?

– Хм. – В его голубых глазах заплясали искорки смеха. Он наклонился и лизнул ее в ухо. – Может быть, ты скажешь – требовательный бастард?

Эмма задрожала, потому что именно этого она и хотела. Люка. Сию секунду. Она подняла на него глаза и шепнула:

– Обратно в постель?

– О нет. – Голос Люка звучал так вкрадчиво, что каждый ее нерв затрепетал. – Мы закончим то, что начали. И закончим прямо здесь.

И, раздев ее, Люк грубо, сладко взял Эмму прямо на полу в гостиной.

Ночью Эмму разбудил Люк, проснувшись от очередного кошмара, и куда-то ушел. Она спала так крепко, что толком и не очнулась, лишь краешком сознания отметив, как он встает с постели.

Время шло. Должно быть, она снова заснула, но вдруг резко проснулась, сообразив, что его до сих пор нет. Распахнув глаза, Эмма увидела его в другом конце комнаты. Сквозь шторы просачивался лунный свет, омывая тело серебром.

Она лежала неподвижно, широко раскрыв глаза. Люк был без рубашки, в одних панталонах, низко сидевших на бедрах. Эмма впервые видела его торс. Он всегда ложился в постель в рубашке, а переодевался во время их путешествия только за ширмой или когда она выходила из комнаты.

Люк был великолепен. Светлый, безволосый – за исключением узкой дорожки, идущей от пупка вниз. Мышцы играли под кожей. Эмма однажды спросила его, как ему удалось стать таким сильным, несмотря на роскошный и ленивый образ жизни, а он засмеялся в ответ и объяснил, что каждый день ездит верхом, иногда по несколько часов кряду. Потом поцеловал и добавил, что гимнастика в постели тоже не лишняя.

Он умывался. Выжал полотенце над тазом, обтер плечи и подмышки. Слегка повернулся, и лунный свет упал ему на спину.

У Эммы перехватило дыхание.

Его спина была покрыта ранами – круглыми или продолговатыми, напоминающими капли чая. Их было больше десятка, и каждая размером с ноготь на большом пальце. Одна ровная линия этих болячек начиналась под левой лопаткой и тянулась поперек всей спины, другая – вдоль позвоночника.

Эмма сообразила, что это не болячки, а шрамы, когда Люк повернулся ближе к свету, – плоские, темнее бледной кожи, с красным ободком вокруг каждой.

Что, святые небеса, с ним такое приключилось?

Теперь она понимала, почему он никогда не снимает рубашку. Торс его великолепен, но шрамы словно кричали о насилии и боли.

Закончив умываться, Люк надел рубашку и опустился в одно из мягких кресел. Он сидел там долго, совершенно неподвижно, поставив локоть на подлокотник и уткнувшись лбом в ладонь.

В конце концов Эмма поняла, что больше этого не выдержит. Она выскользнула из постели, накинула тонкий халат и, прихрамывая, подошла к нему.

Люк поднял голову и мрачно посмотрел на нее.

– Я тебя разбудил.

Она положила ладонь ему на плечо.

– Возвращайся в постель, – предложила хрипло.

– Не уверен, что смогу уснуть.

– Попытайся.

Его взгляд был полон сомнения.

– Я замерзла, – пробормотала Эмма. Она не соврала, потому что уже начала дрожать. – Согрей меня? – Она понимала, что ведет себя нехорошо, ведь Люк не сможет ей в этом отказать, но ей очень хотелось лечь рядом с ним, заключить его в свои объятия. – Хотя бы чуть-чуть, – попросила она.

– Конечно, – мягко сказал он.

Они вернулись в постель. Эмма обвила Люка руками, начала целовать его грудь через рубашку. Он прильнул губами к ее волосам и хрипло сказал:

– Спи, Эм.

Но она не заснула до тех пор, пока не уснул он. На это потребовалось много времени, но в конце концов его дыхание стало глубоким и ровным, и тогда Эмма позволила и себе погрузиться в сон без сновидений.

В пятницу, после позднего ужина, Люк объявил, что идет в свой клуб. Он не заглядывал туда несколько месяцев и хотел ненадолго показаться. Во всяком случае, именно так он сказал Эмме. Но на самом деле он просто не хотел засыпать рядом с ней, чтобы потом проснуться от одного из очередных ночных кошмаров и снова увидеть жалость в ее глазах.

Судя по тому, как Эмма поджала губы, а ее взгляд дрогнул, она эту идею не одобрила. Но все же улыбнулась и сказала:

– В таком случае увидимся позже.

Люк знал, что поступает с ней низко. И ненавидел себя за это.

На следующий вечер, в субботу, сделал то же самое. Ушел и в «Будле» играл в двадцать одно с какими-то невыносимо скучными людьми и поглощал невероятное количество бренди. Кончилось это проигрышем десяти гиней. Полная ерунда по сравнению с опасностью очередного ночного кошмара.

Домой он вернулся пьяным, спотыкаясь, дошел до спальни. Эмма спала, ее красивые густые волосы веером раскинулись по подушке. Люк лег рядом так осторожно, как мог, учитывая, что мир вокруг него вращался, и посмотрел на нее.

Эмма. Он потрогал мягкий локон. Эта женщина принимает его так, как никто и никогда в жизни. И в постели, и вне ее. Она очень сильная, но при этом такая милая и покорная.

Люк уронил тяжелую голову на подушку, все еще глядя на гладкую кожу, на густые красновато-коричневые, красиво изогнутые брови.

И в груди его что-то сильно сжалось. Он хотел обнять Эмму, прижать к себе и никогда не отпускать.

В воскресенье Люк с Эммой встали рано, чтобы попасть на службу в церковь Святой Анны. Они уже успели выяснить, что в Сохо далеко не одна церковь, и Эмма беспокоилась, думая, не пойти ли им в католическую церковь Святого Патрика: все-таки Макмиллан сказал, что муж его сестры – ирландец.

Но Люк думал, что, будь Мортон католиком, Макмиллан упомянул бы об этом. Поэтому к восьми утра они пошли в церковь Святой Анны – на чересчур раннюю службу, как считал Люк.

Церковь представляла собой простое прямоугольное кирпичное здание с высокими узкими окнами. Единственной отличительной чертой была колокольня – квадратное сооружение, возвышавшееся над церковью. Колокол на ней зазвонил как раз, когда Люк с Эммой вошли внутрь.

Они тихонько сели сзади, чтобы хорошо видеть паству. На деревянных скамьях сидело не меньше двухсот прихожан. Проповедь читали о седьмой заповеди, и пока проповедник что-то там бубнил, Люк внимательно рассматривал молящихся.

Его внимание привлекли двое рыжеволосых мужчин, каждый в обществе темноволосой женщины. Один сидел на третьем ряду, и казалось, что весь ряд предназначен для его семейства – его самого, темноволосой жены и восьми ребятишек. Вторая пара, рыжеволосый мужчина и его супруга, расположились в центре собрания, через проход от Эммы и Люка. Мужчина был очень крупным, а женщина худенькой, среднего роста.

– Тело было создано не для блуда, а для Господа, – вещал проповедник. – Более того, как сказал святой Павел, «во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа, ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться».

Преподобный определенно решил не ограничиваться седьмой заповедью и грехом прелюбодеяния. Люк заерзал на скамье и скосил глаза на Эмму. Она сидела, сложив руки на молитвеннике, и выглядела совершенно безмятежно. Один взгляд на нее успокоил его.

Преподобный говорил о том, что нужно избавляться от загрязненности души.

Люк возвел глаза к потолку. До встречи с Эммой он бы согласился со всеми этими разговорами и о грязи, и о нечистоплотности, и о том, как все это соотносится с совершенными им грехами. Но почему-то сейчас, сидя рядом с ней, несмотря на их прелюбодеяние, Люк ощущал себя чище, чем когда-либо в жизни.

Когда преподобный наконец-то завершил проповедь, Люк облегченно вздохнул и взглянул на Эмму, которая сидела все так же безмятежно, только уголки ее губ подергивались, словно она с трудом сдерживала смех.