— Ну, мне нужно идти.

— И вы согласны…

Нелли засмеялась с деланной храбростью.

— Согласна на что? — но поскольку Кандида не ответила и продолжала молча на нее смотреть, она разразилась пылкой тирадой:

— Неужели вы думаете, что я соглашусь еще раз провести ночь в этой комнате? Ни за что! Я сказала тете, что не стану там спать, и я не стану! Я переночую у нее, и она может сколько угодно гадать что и почему!

— Но… Джозеф.

— У нее своя комната, так было всегда! И к тому же на ее двери есть засов! Уж там-то со мной ничего не случится!

Когда Кандида легла, прошло немало времени, прежде чем она отважилась выключить свет. Как только она собиралась его выключить, словно эхо, начинали звучать в памяти слова Нелли о прикосновении ледяной руки и о плачущем в темноте существе. Это было ужасно глупо, но ей казалось, что, если она вытащит руку из-под одеяла и повернет выключатель ночника, начнется что-то невообразимое. Кандида босиком подошла к книжным полкам, которые заполняли всю нишу между камином и окном. Надо что-нибудь почитать, отвлечься, и тогда она сумеет наконец заснуть.

Она сняла с полки томик стихов и раскрыла его наугад.

…напрягшись слух и зренье —

Совы белеет оперенье на колокольне.

Эти строчки напомнили о холодном лунном свете, о замерзших просторах и вызывали в памяти другую строку:

Но зябко ей в наряде пышном…

Совсем не то, что Кандида бы хотела почитать сейчас.

Она перевернула несколько страниц и прочла четыре последних строчки:

Я видел в сумерках: их алчущие рты

Распахнуты — о, жуткое знаменье!

Тут я очнулся, и не сразу понял,

Что распростерт на склоне промерзшего холма.

Кандида захлопнула книгу и поставила ее обратно на полку. Если Теннисон и Ките могут предложить только замерзших сов и жуткие знаменья, не говоря уж об алчущих ртах, она обойдется и без них.

Потом ей попался на глаза сборник рассказов и девушка выбрала один о коралловом острове. С грелкой в ногах и теплым светом ночника над левым плечом нетрудно перенестись в тропики и словно наяву представлять голубую воду, радугу и экзотические цветы. После двух или трех рассказов, действие которых происходило в тех широтах, где температура никогда не опускается ниже двадцати пяти градусов, Кандида даже отпихнула в сторону грелку. Вскоре после этого она уже почти спала, и книга выскользнула из ее пальцев. Звук упавшей на пол книги почти разбудил девушку — настолько, что она даже протянула руку и выключила свет, а затем погрузилась в один из тех смутных снов, от которых на утро не остается и следа.

Много позже она снова вернулась в то состояние, когда сны запоминаются, и оказалась участницей одного из них — очень неприятного. Обширная пустошь с пронизывающим ветром, угрюмые предрассветные сумерки. Порывы ветра доносили чьи-то голоса, но разобрать слова было невозможно. Но даже не зная, о чем они говорили, Кандида понимала, что не должна слышать эту беседу. Там, во сне, она бросилась бежать, чтобы укрыться от ветра, но зацепилась за что-то и упала, а ветер пронесся над ней и пропал.

Там, во сне, небо было скорее серым, а не темным, и по небу летели облака. Но когда она открыла глаза, вокруг была непроглядная тьма. Кандида поняла, что она в своей комнате, на кровати, дверь в коридор находилась справа, окна — слева от нее, а напротив — огромный выступ камина и ниша с книгами. Девушка знала, где все это расположено, но в этой темноте их не было видно, только прямоугольники окон слегка проступали на более плотном мраке стены. Снаружи, сбоку от холма, тьма не была такой всепоглощающей — там, по крайней мере, присутствовало воспоминание о свете и уверенное его ожидание, но дома этот свет не коснется. Он не попадет в комнату, потому что мрак заполнил ее до краев.

Кандида так и лежала в темноте, дрожа от страха. Мгновения проходили, но каждое тянулось все медленнее предыдущего, ужас наваливался на нее, еще немного — и он ее раздавит. Ей нужно было только вытащить руку из-под одеяла и повернуть выключатель — тогда комнату заполнит золотистый свет ночника. Тьма не устоит перед светом.

Нужно всего лишь протянуть руку… Но Кандида не могла расцепить пальцы, стиснутые на груди, там, где сердце было готово остановиться от страха.

А затем, абсолютно внезапно, послышался звук и возник свет.

Звук был почти неразличимым. Что-то двигалось, но невозможно было определить, что именно. Сначала послышался шорох, а затем возник свет — тонкая, похожая на проволочку серебристая полоска в темноте ниши.

Темные ряды стоящих на полках книг, которые Кандида все равно не смогла бы разглядеть, и разделяющая их продольная полоска света. Наваждение длилось всего несколько секунд — от одного удара сердца до другого. Кандида снова услышала шорох, но на этот раз поняла, в чем дело — книжные полки в нише скрывали дверь и теперь кто-то ее открывал. И тут ужас, не дававший ей шевельнуться, отступил, теперь ей хотелось закрыться рукой от ищущего света и притвориться спящей. Кандида быстро отвернулась, спрятав лицо в подушке и натянув на голову простыню.

Она успела как раз вовремя — свеча была уже в комнате.

Сквозь полусомкнутые веки Кандида могла ее видеть, потому что простыня сбилась, а подушка была слегка примята. Она сразу догадалась, что это свеча — свет мигал и подрагивал. Значит, кто-то вошел через нишу в комнату, пересек ее, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Кандида больше не боялась — она была рассержена.

Кто-то решил подшутить над ней и над Нелли. Комната Нелли тоже располагалась в старой части дома. Тайные ходы в стенах домов в семнадцатом веке были делом обычным, причин прятаться у людей хватало: религиозные распри, войны, заговоры, бунты. Поворот колеса судьбы — и ты наверху, еще один поворот — и ты катишься вниз.

Совсем не помешает иметь надежное убежище, где можно спрятаться самому… или спрятать сокровище. А действительно, не скрывается ли за одной из этих потайных дверей Сокровище Беневентов? Но больше Кандиду интересовало, кто это крался ночью через ее комнату. Неведомое существо, так напугавшее Нелли, скорее всего, окажется бедной мисс Карой: наверное, это она бродила во сне по дому, возможно в поисках своего юного возлюбленного. Но сегодня это вряд ли была мисс Кара, а если даже и она, то на сей раз она точно не спала. Кандида вспомнила, что страдавшая лунатизмом, Мэри Коппингер, девочка из ее школы, тоже ходила во сне, но свеча ей была не нужна. Однажды Кандида пошла за ней и увидела, как Мэри уверенно спустилась по темной лестнице и вошла в класс, будто прекрасно видела, куда надо идти, сама же Кандида пробиралась ощупью. Когда она вошла в класс, Мэри сидела за своей партой. Свет из окон позволял рассмотреть, что она делает. Девочка подняла крышку парты, достала оттуда книжку, закрыла крышку и вернулась в спальню. Наутро она ничего не помнила, а книга лежала у нее под подушкой — это был учебник французской грамматики, Мэри взяла ее потому, что боялась завтрашнего экзамена. Бедной мисс Каре тоже было чего бояться, и то, что беспокоило ее, было куда серьезней, чем школьный экзамен.

Ладно, в любом случае, тот, кто наведался сегодня в ее комнату, лунатиком не был. Может, это вообще была не женщина, да, совсем необязательно, что это женщина вошла через стену и вышла через дверь. Кто бы это ни был, двигался он почти неслышно.

А что? Это вполне мог быть Джозеф. Он двигался бесшумно, как кошка, свойство весьма ценное для дворецкого если он, конечно, не бродит по тайным ходам и не расхаживает по чужим спальням среди ночи. Все это мгновенно промелькнуло в ее сознании, и в следующую секунду Кандида уже осторожно открывала свою дверь. В коридоре, разумеется, света не было, равно как никаких признаков движения, но справа, за поворотом был не то чтобы свет, но тьма казалась там менее густой и был заметен угол стены.