Прошло еще немного времени прежде, чем мисс Силвер встала и занялась приготовлениями ко сну. Самым ответственным делом стала, как обычно, замена тоненькой, почти невидимой сеточки, поддерживавшей тщательно завитую челку, на более прочную ночную. После чего мисс Силвер аккуратно повесила на спинку удобного кресла голубой халат, отделанный вышивкой, поставила рядом черные войлочные тапочки с голубыми помпонами, включила ночник и погасила верхний свет. Она привыкла перед сном читать отрывок из Священного Писания и сейчас не стала этим пренебрегать. В том псалме, который она выбрала, был стих, который просто на удивление совпадал с ее мыслями и еще больше укрепил ее веру в то, что она называла Провидением. Он гласил: «Когда нечестивцы, мои враги и недоброжелатели, придут ко мне, чтобы вкушать мою плоть, они споткнутся и упадут».

Дочитав отрывок, мисс Силвер отложила Библию в сторону. Выключив ночник, она, несмотря на пережитые треволнения, погрузилась в спокойный и здоровый сон.

В трех других комнатах кто-то спал, а кто-то и нет. Дерек Бердон спал, хотя на его сердце лежал камень, от которого он никак не мог избавиться. Его давно устоявшаяся, привычная жизнь в Андерхилле разбилась вдребезги. Кончилась череда беззаботных дней, когда о дне завтрашнем можно было не беспокоиться, не было необходимости напрягаться, планировать, бороться, думать и гадать о том, что случится потом. Зачем? У него были деньги в кармане и достаточно надежная почва под ногами. Чтобы иметь все это, ему было достаточно быть самим собой — улыбаться и со всем соглашаться, играть на пианино, водить машину, быть названым племянником двух добрых старых леди. И вот теперь катастрофа, внезапно вторгшееся насилие, точно нож, пропороло эту дивную картину — мисс Кара умерла ужасной смертью, мисс Оливия ужасно изменилась. Прежде он не замечал этой стороны ее натуры и теперь был в полном шоке.

Старые леди могут позволить себе покапризничать, поворчать, их надо успокаивать и утешать — это входит в правила игры. Но откровенная ярость, которую обрушила на него Оливия Беневент, просто пугала, это было нечто недоступное его пониманию. Так откровенно обнажать свою суть — это безумие, это противно человеческой природе. Это поразило его даже больше, чем смерть мисс Кары. Ошеломляющая перемена в поведении мисс Оливии была тяжела, и эта тяжесть не оставляла его даже во сне.

Анна стояла на коленях и молилась. Слезы текли по лицу, губы неустанно шевелились. Время от времени она прижимала судорожно сцепленные ладони к лбу. Иногда она поднималась с колен и бродила туда-сюда по комнате, губы продолжали беззвучно твердить молитву, а грудь сотрясалась от рыданий. Она была одета в очень широкую ночную рубашку из хлопка, каких теперь давно не шьют: на нее пошло не меньше семи, а то и восьми ярдов полотна. Она спадала ровными складками, подчеркивая оливковый оттенок кожи, в то время как над головой ее сиял нимб из растрепанных снежно-белых волос. В какой-то момент она все-таки решила лечь и в изнеможении опустилась на постель, уткнувшись лицом в подушку, продолжая тихо рыдать.

Наконец она заснула, но некрепко, и ее обступили сновидения. В своей полудреме она увидела именно то, чего она больше всего боялась. Если бы она бодрствовала, то могла бы закрыть глаза и отвернуться, могла приказать своим ногам унести ее прочь, а страх подгонял бы ее, заставив ускорить шаг. Она бы бежала так, как бегут люди, когда за ними по пятам гонится смерть. Но Анна спала и потому ее ноги не могли переступать быстрее, а глаза — закрыться.

Вы не сможете закрыть глаза на собственные мысли, нет, не сможете, как не сможете и перегнать их, как бы быстро вы ни бежали. Анна смотрела свой сон и сердце ее замирало но при всем своем желании она не могла зажмуриться.

Кандиде же наконец удалось сбросить давящий груз, который мучил ее весь этот бесконечный день. Никто и ничто не могло заставить ее пережить все сызнова — день этот миновал и уже не сможет вернуться. Рассказав все мисс Силвер, она сбросила эту немыслимую тяжесть. У Кандиды было такое чувство, что она долго-долго карабкалась на крутой холм и наконец вышла на тропу, ведущую вниз.

И теперь можно не думая идти туда, куда она ведет. Кандида слишком устала, чтобы о чем-нибудь думать.

Теперь нужно раздеться. Но что это там, на столике у кровати? Стакан с горячим молоком. Анна… как это мило с ее стороны… Весь день Кандида почти ничего не ела. Взяв стакан, она села у камина. Она сидит и пьет молоко — вот последнее, что Кандида запомнила…

Пришло утро. Анна, покинув сны, надела халат с цветочным рисунком. От вчерашних слез веки припухли и покраснели. Она плохо спала, но надо было начинать новый, очень нелегкий день. Руки и ноги были как из свинца, поднос с чаем казался жутко тяжелым. Поставив его на столик, она мрачно поздоровалась с мисс Силвер и отправилась дальше, к двери в спальню мисс Кандиды. Анна постучалась, но мисс Кандида не ответила. В одной руке Анна держала чашку с чаем (поднос остался у мисс Силвер), другой она снова постучала и, не получив ответа, повернула ручку и вошла.

Едва она шагнула за порог, чашка соскользнула и упала. Но, вцепившись мертвой хваткой в блюдце, Анна смотрела не на разбитую чашку и растекавшуюся лужицу чая, а на пустую, прибранную комнату. Постель была неразобрана и, похоже, в ней сегодня никто не спал — она была застелена точно так же, как вчера утром. Анна припомнила, что покрывало в головах легло не совсем ровно — уж очень у нее дрожали руки… И когда она, оглянувшись с порога, это заметила, еще подумала: «Какая теперь разница? Ведь мисс Кара умерла». Она взглянула на подушку — та лежала точно так же, как тогда. Взгляд Анны медленно переходил с постели к окну, книжным полкам, камину, туалетному столику — там белел клочок бумаги, на котором было что-то написано. Анна спешно пересекла комнату, поставила блюдце на столик, потом взяла освободившейся рукой этот листок. Чернила были смазаны, а почерк… настоящие каракули, да еще и клякса:

Прощайте. Я так больше не могу.

Анна продолжала смотреть на записку до тех пор, пока слова не начали расплываться перед глазами, потом отправилась обратно, тем же путем, каким пришла.

На этот раз она не стала стучаться к мисс Силвер, повернула ручку и толкнула дверь, словно слепая. Мисс Силвер поставила свою чашку на поднос и взяла протянутый ей листок бумаги.

Анну била крупная дрожь, и она снова начала плакать.

— Она ушла! Сперва одна, а потом другая! Сначала мисс Кара, а теперь мисс Кандида! Но почему?! О Dio mio, почему?!

Мисс Силвер внимательно изучала неровные каракули.

— Это почерк мисс Сейл?

Анна всплеснула руками.

— Откуда мне знать!

— Но вы же должны были его видеть! Прошу вас, сядьте и возьмите себя в руки. Вы должны были видеть почерк мисс Сейл.

— Где мне его видеть? — всхлипывала Анна. — Мисс Оливия написала ей письмо, она ответила — всего одно письмо из тех, что сюда приходят! Я их не разглядываю и знать не знаю, какое от кого, какое было от мисс Кандиды! Я знаю только, что она была здесь, а теперь ее нет, и лишь Богу известно, что с ней стало и что станет со всеми нами!

Мисс Силвер выбралась из кровати, запахнулась в голубой халат и надела черные войлочные туфли. Вместе с рыдающей и болтавшей без умолку Анной она вошла в комнату Кандиды.

— Постель! Вы же видите — на ней не спали! Она точно в том виде, как я ее застелила! Вчера вечером мисс Кандида сказала, что она сама приготовит постель — ее и вашу и положит грелки. «У вас и так полно дел», — сказала она.

Истинная правда — я же одна, попробуй все успеть! Мисс Кандида такая славная, такая добрая! И мистер Дерек тоже!

Вчера вечером подошел и говорит: «Давайте я вам помогу с посудой», а я ему: «Нет-нет, мисс Оливии это не понравится», а он мне: «Милая, а мы ей не скажем». Это у них, у молодежи, манера такая, называть всех милой. Это ничего для них не значит, но он сказал так, будто всерьез, и помог мне со всеми делами. Они очень добрые: и он, и мисс Кандида. Ну почему все-все так плохо?