Вот и заросшая травой пойма. «Только бы не переполошить лягушек, — подумал Виктор. — Пока они орут, немцы будут спокойны». Но лягушки надрывались с упоением, им не было дела ни до людей, ни до собаки. Стоп! Дальше открытое место. Громов послал вперед глаза и уши разведгруппы — самых чутких и зорких. Сам остался между ними и группой прикрытия. Потом подумал и отправил вперед Рекса. Его силуэт хорошо просматривался на фоне перепаханной высоты. И вдруг Рекс замер. Замерли и дозорные. Виктор осторожно подполз к ним.
— Что случилось? — спросил он шепотом.
Но можно было и не спрашивать: морда Рекса вытянулась вперед, уши встали торчком, и поленом вытянулся хвост. «Все ясно, — подумал Виктор. — Чует человека».
— Слышу шорох, — шепнул один из разведчиков.
— А я вижу силуэты.
— Точно, люди, — подтвердил Громов. — Может быть, наши, разведчики из соседней дивизии?
— Едва ли. Уж больно уверенно идут — почти в полный рост.
— Пятнадцать человек, — сосчитал самый зоркий.
— Тихо. Замри! — приказал Громов.
Силуэты все ближе. Если это немцы, пора стрелять. Но Виктор никак не мог отделаться от мысли, что перед ним, возможно, свои. И вдруг за спиной раздался глухой страдальческий кашель. «Черт подери! Седых! Не выдержал!» — чуть не закричал с досады Громов. Силуэты замерли. Оттуда прошелестело: «Штиль!»
— Немцы! — обрадовался Виктор и выстрелил.
Загремели автоматы, загрохотали разрывы гранат.
Через несколько секунд все было кончено. Но вот ведь беда — ни одного живого немца. И до пулеметчика теперь не добраться. Бой был так скоротечен, что ни в немецких, ни в наших траншеях не могли понять, что произошло на ничейной земле, — обе стороны выжидательно молчали. А разведчики, забыв об осторожности, бегали у подножия высоты и все время натыкались на трупы. И тут Громов услышал глухое рычание, хриплый лай и панический вопль вперемежку с немецкой руганью.
— Ура, живой немец! — крикнул Седых.
В тот же миг из-под пенечка ударил пулемет. Он бил длинными очередями, вспарывая землю у самого подножия высоты, а потом пулеметчик задрал ствол — и отрезал разведчикам пути отхода.
— Седых, ко мне! — позвал Громов. — Зайди слева и бей трассирующими. Бей хоть в небо, главное, чтобы он тебя заметил.
— Есть! — кивнул старшина.
Через минуту из-за бугорка потянулся веер трассирующих очередей. Пулеметчик тут же перенес огонь левее. Виктор знал, что из-за вспышек собственного пулемета немец несколько ослеп, и рванулся прямо к амбразуре. Рекс бросился за ним. «Надо бы остановить», — мелькнула мысль. Но сейчас Громов был в том счастливом состоянии, когда действия опережают мысль. Граната была всего одна, поэтому работать надо наверняка. Не добегая до пенечка, Виктор остановился, опустился на колено, глубоко вдохнул и на выдохе бросил гранату. Она влетела точно в амбразуру.
«Порядок, — удовлетворенно подумал Виктор, катясь с откоса. — Ты лейтенанта Ларина уже не достанешь. Кто другой — возможно, но не ты!»
Когда Громов догнал группу, Седых доложил:
— У нас двое раненых. Убитых нет.
— Что немец?
— Цел. Ни царапинки.
— Береги гада. Чтоб таким же целым и доставил.
На допросе Громов не присутствовал, но через полчаса его вызвал полковник Сажин.
— Ну, капитан, натворил ты дел. Каша заварилась серьезная.
— Не понял.
— Шульц, кажется, был прав. Бруно Грубер, которого ты приволок, оказался сапером. И вообще вся их группа состояла из саперов. Знаешь, что они делали на ничейной земле? Проходы для танков. К тому же он из шестой дивизии.
— Вот так штука! Пять дней назад перед нами была восемьдесят шестая.
— То-то и оно! Потрепанную дивизию сняли и заменили свежей. А мы это проморгали. Э-эх, а я думал, в моей дивизии хорошая разведка. Погоди, не ерепенься! Сейчас не до того. У Грубера карманы набиты шоколадом и сигаретами, а во фляжке — шнапс. Говорит, что НЗ выдали вчера вечером.
— Что и требовалось доказать! — воскликнул Виктор и нанес свой коронный удар — прямой правой — по уложенной дерном стенке блиндажа. — Значит, начинаем?
— Не знаю, капитан, не знаю, — взволнованно шагал туда-сюда комдив. — Но, судя по тому, что пленного затребовал штаб фронта, назревает что-то серьезное.
— Наступление! — убежденно сказал Громов.
— Вот именно. Только не наше.
— Не наше?!.
Была глубокая ночь. Часы показывали начало третьего, а стало светло как днем — небо озарилось тысячами всполохов. Все гремело, стонало и дрожало — тысячи орудий, минометов и «катюш» открыли огонь по врагу. Началась Курская битва!
Не знал тогда капитан Громов, что начало величайшего сражения Второй мировой войны ускорил он: именно после допроса Бруно Грубера К. К. Рокоссовский доложил Г. К. Жукову о готовности немецких войск в три часа утра перейти в наступление. И тогда маршал Жуков отдал приказ обрушить на врага мощь всей артиллерии фронта.
