— Да уж, — поежился Седых. — Хоть мы и тощеваты, а на кормежку рыбам сгодились бы и такие.

— До рассвета два часа. До этой балки, — Ларин ткнул в карту, — двадцать километров. Так что ноги в руки! Другого места для дневки на нашем пути нет. Бегом, марш! — скомандовал он и первым углубился в набрякший от дождя лес.

К форме вахмайстера Виктор привык быстро. Так же быстро научился четко и лаконично отвечать на приказы Крайса. А вот с вождением машины дело обстояло хуже. То ли потому, что давно не сидел за рулем, то ли давала себя знать контузия. Виктор путался в педалях, включал не ту передачу, ни с того ни с сего нажимал на клаксон.

Крайс снова и снова объяснял что к чему, садился на место водителя, показывал, что и как надо делать, но на Виктора будто морок нашел — не получалось, и все. Тогда к машине кидался Маралов, кричал на Громова, как на мальчишку, демонстрировал езду вслепую, снова сажал за руль Виктора — и тот с обреченно-виноватым видом в который раз повторял все то же самое.

Но больше всех от этой возни и шума страдал Рекс. Он все время был рядом, слышал, как кричат на хозяина, и даже не пытался гавкнуть на обидчика. Никогда бы и никому Рекс не позволил так непочтительно обращаться с хозяином, а тут бродил около машины с опущенной головой и виновато помахивал хвостом.

Виктор это видел, от беспомощности еще сильнее злился — и на себя, и на учителей и, конечно же, допускал еще больше ошибок.

За двое суток до начала операции Крайс не выдержал и сказал Виктору:

— Придется мне ехать одному. Или уложить тебя на заднее сиденье, перебинтовать и говорить, что партизаны ранили шофера.

— Нет! — взревел мотором Виктор. — Это исключено! Одному там не управиться.

— Но как же быть? И на педаль нажимай помягче, — поморщился оглушенный ревом мотора Крайс. — Еще мягче. Еще. Ну вот, уже лучше.

— Как быть? — процедил Виктор. — Или я укрощу эту дурынду, или с тобой поедет Маралов.

— Маралов?! Он же ни слова по-немецки. Да и… сам понимаешь, внешность шофера у оберста из ставки должна быть несколько иной.

— Почему? Разве шофера не могут ранить, разве он не может гореть?

— Может. Но не штабной. И потом… Любой танкист сразу скажет, что так обгорают только танкисты. Короче говоря, о Маралове не может быть и речи.

— Тогда… Уйди-ка ты, Герман, уйди с глаз долой! Когда стоишь над душой, я волнуюсь, как на экзамене.

— Понял, — усмехнулся Крайс. — Только поаккуратнее. Не преврати нашу карету в металлолом.

Когда Крайс скрылся за деревьями, Виктор уселся на пенек, подозвал Рекса, прижался к его теплому боку и задумался.

«Что-то тут нечисто, — размышлял он. — Я же спокойно ездил на «эмке», а «опель» нисколько не сложнее: те же три педали, тот же рычаг переключения передач, та же баранка. Значит, барахлят нервы. Контузия тут ни при чем — руки-ноги не дрожат, голова не трясется. Может, боюсь? Или не верю в успех операции? А вдруг, как говорили в старину, рука бога? Не езди мол, не связывайся с этим мостом! Говоря честно, шансов на успех мало — один из ста, не больше. В принципе дело проще простого — вырезать кусок провода. Но как это сделать незаметно, если вокруг одни немцы? Бомбежка, шум, гам, паника… А если никакой паники? Если нам предложат укрыться в бункере? Если сопровождающие ни на шаг не отойдут от высокого гостя? Стоп! — остановил он сам себя. — Все «если» не предусмотришь. Давай-ка уточним задачу. Мы должны не просто вывести из строя систему подрыва, а сделать это незаметно, так, чтобы немцы об этом не догадались. Ведь обнаружив оборванный провод, они его соединят или заменят. Представить страшно, что будет, если рванут в тот момент, когда по мосту пойдут наши танки. Значит, нужен запасной вариант. Да-да, нужен абсолютно надежный запасной вариант! Есть он у меня? Есть, — прозвучало где-то в глубине души, — но… Никаких «но», — подавил Виктор сомнения. — Мост не пострадает? Еще как пострадает. Но перекрытие нетрудно восстановить. Зато от проводов не останется и следа. Больше того, если все сделать по-умному, до взрывчатки, заложенной у третьей опоры, невозможно будет добраться, стало быть, ни за что не протянуть новые провода».

Виктор встал, подошел к машине, открыл багажник, приподнял заднее сиденье.

«Места достаточно, — отметил он. — Сюрприз уместится. Сюда же — две канистры с бензином. Та-а-к, хорошо. А как запустить этот механизм? С расстояния можно? Можно, но не далее чем метров с тридцати. А если не вылезая из машины? Можно и так. Но это крайний вариант. Стоп! — осенило его. — Есть идея!»

Он открыл капот. Снова закрыл. То же самое проделал с крышкой багажника.

— А что, неплохая идея! — повеселел Виктор. — Решено, отрабатываю запасной вариант. Только так, чтобы об этом никто не знал. Даже Рекс, — похлопал он его по шее. — Жаль тебя, псина, очень жаль. Но ты не унывай: на небесах наверняка есть место для собак, так что и там мы будем вместе.

Самое удивительное — после принятия решения к Виктору вернулось спокойствие, появилась уверенность в своих силах. «Опель» это почувствовал и слушался безропотно. Даже Крайс от удивления развел руками, когда Виктор лихо подлетел к его шалашу, мягко затормозил и притер машину к дереву.

— Нет слов! — только и сказал он.

— А я что говорил?! — улыбался Виктор, покровительственно похлопывая по капоту. — Говорил, что усмирю эту дурынду?

— Говорил.

— Вот и усмирил. Так что за шофера, герр оберст, можете быть спокойны, — щелкнул он каблуками. — Проверю уровень масла, заправлю бак, захвачу пару запасных канистр — и можем отправляться.

— Рюрт ойх! — скомандовал Крайс.

— Есть, стоять вольно.

— Надо же, — прищурился Крайс. — И машину освоил, и команды понимает. А может, ты притворялся? Может, все знал?

— Яволь, герр оберет! И знал, и умел, поскольку родился в Тюрингии, а учился в Баварии.

— Да? — поразился Крайс. — Тогда покажи свой бирбаух.

— Бирбаух? Пожалуйста, — начал расстегивать карман Виктор.

Крайс покатился со смеху.

— Ну, баварец! Ну, лингвист! — вытирал он слезы. — Тебе бы переводчиком в Наркоминдел.

— А что? Могу и туда. С моим-то бирбаухом.

Крайс снова зашелся от смеха.

— Ты хоть знаешь, что это такое?

— Как — что? Портсигар.

— Портсига-а-ар?! Почему портсигар? А-а, вот с чем ты перепутал! Курить — по-немецки раухен. А бирбаух — это пивной живот. Твои земляки — баварцы — большие любители пива, и пузо у них нависает над ремнем. Так что не карман надо расстегивать, а…

— Штаны, — засмеялся и Виктор.

— Вот именно. Ладно, вахмайстер, с вами все ясно. Не забывайте, что вы контужены и говорите с трудом. Но самое главное, вы — исполнительный, не роняющий слов на ветер служака. Ни в какие разговоры не встреваете, а споро и четко выполняете приказы командира, то есть мои. Ферштеен?

— Яволь! — вытянулся Виктор.

— То-то же, — придирчиво оглядел его Крайс. — Выправка подходящая, форма сидит ладно. Вот только руки.

— Руки? А что руки?

— Вы же шофер. Значит, все время возитесь с маслом, солидолом, бензином.

— Все понял. Под ногтями должен быть несмываемый «траур», кожа — грязноватая, даже попахивать обязан бензинчиком.

— И еще. Время от времени вы пытаетесь передвинуть пистолет на бок. Понимаю, привычка. Но немцы носят пистолет на животе. А шмайсер — или на груди, или на правом плече стволом вниз. Это надо знать твердо.

— Виноват, — извинился Виктор. — Ты прав, это надо знать твердо. Но и ты все время путаешься, обращаясь ко мне то на «ты», то на «вы».

— Да? — смутился Крайс. — Спасибо, что сказал. Учту.

— Если не возражаешь, займусь машиной, — закатал рукава Виктор. — Надо кое-что подрегулировать, подтянуть.

Крайс разрешающе кивнул и направился в штабную землянку. А Виктор отогнал машину в кусты и занялся подготовкой запасного варианта.

Как только бегущий последним Седых свалился в овраг, из-за леса брызнули первые лучи солнца. Не меньше часа вся группа лежала вповалку. Отдышавшись, выставили охранение и начали приводить себя в порядок: бинтовали стертые ноги, смазывали ссадины и царапины, зашивали порванное о сучья обмундирование.