«Деревянные они, что ли, эти мужики? — недоумевала Маша. — Неужели не ясно, что самое главное для женщины, да еще в моем положении? Не могу же я сама… Нет, нет, об этом ни слова! А он, клен дубовый, шагает как ни в чем не бывало. И еще радуется! Ему-то что, такому любая на шею кинется. А каково мне? Кому нужна я, калечная, беременная да еще и разведенная? Нет бы по-людски: давай, мол, прямо на этой таратайке съездим в загс — тогда у тебя будет муж, а у ребенка законный отец. У-у, боксер несчастный! Молчит. И Рекс… Тоже хорош гусь. Тяпнул бы его за ляжку: действуй, дескать, хозяин, как положено! Черта с два, этот за него кому угодно глотку перегрызет».

Вот так накручивала себя Маша, пока они ехали к главному корпусу. Видимо, поэтому она почти не слышала, что говорил Виктор. Уловила лишь конец фразы:

— … ты согласна?

— Чего-чего? С чем согласна? — переспросила Маша.

— Вот те раз! Или заснула? — наклонился к ней Виктор.

— Ага, — ухватилась за подсказку Маша. — Сплю. В самом деле, то ли укачало, то ли вздремнула.

— Я говорю, что завтра приеду к тебе с мамой.

Маша вздрогнула.

— Надо, наконец, познакомиться с будущей свекровью. Тем более что жить вам придется под одной крышей. Завтра же принесу и бумаги из загса. Заполним их здесь, а твою подпись заверит главврач. Но на одном я настаиваю решительно: никаких Орешниковых, фамилию будешь носить мою. Согласна?

«Так вот он о чем спрашивал, — дошло наконец до Маши. — Да согласна я, согласна! На все согласна! Лишь бы ты был рядом. Лишь бы глядеть в глаза, чувствовать твои руки. Лишь бы… лишь бы жизнь отдать за тебя. Так вот оно какое, настоящее женское счастье! — пела Машина душа. — Неужели это то, о чем мечтают все женщины? Конечно, то. Конечно! Дурачок ты мой, дурачок, — со щемящей нежностью думала она о Викторе, — и предложения-то как следует не смог сделать — принесу бумаги, заверим подпись…»

Маша решительно остановила коляску, велела Виктору наклониться и, глядя в его беззаботно-шальные глаза, с какой-то особой серьезностью сказала:

— Я буду хорошей женой. Я буду очень хорошей женой! И хорошей матерью. И детей у нас будет много.

— Вот и прекрасно! Будем считать, что я тебя все-таки уломал и, невзирая на серьезное сопротивление, согласие на брак получил. Ох и трудно же вы мне достались, Мария Владиславовна! — перевел разговор в шутливое русло Виктор. — И в ледяной воде матушки Волги купался, и по лесам и оврагам за вами бегал, и соперников отшил множество…

— Ах так! — подхватила Маша. — Думаешь, это финиш? Погоди-погоди, вот стану на ноги, надену крепдешиновое платьице, фильдеперсовые чулочки да лодочки на каблучках — соперники объявятся тут как тут. Так что надолго не убегай и бокс свой не бросай — пригодится.

— Еще чего — охранять чулочки… Для этого у меня есть Рекс, — потрепал он крутой загривок собаки. — Улыбка Рекса — залог семейного благополучия.

— Да уж, улыбочка многообещающая, — погладила Маша горбоносую морду пса. — Этого я не учла. Ну что ж, придется смириться и жить затворницей.

— То-то же! А то — каблучки, чулочки… Маша, милая моя Маша, — наклонился к ней Виктор, — ты даже не представляешь, как я тебя люблю! Как без тебя одиноко! Как часто я вспоминаю наши встречи, наш блиндаж, наше все-все!

— Я буду хорошей женой. Я буду очень хорошей женой! — только и смогла сказать Маша.

Когда Маша на сумасшедшей скорости влетела в палату, ее подруги только-только успели отлететь от окна.

— Видели, все видели.

— Особенно как под ручку гуляла по парку.

— А что за облезлая дворняжка болталась рядом?

— Как, неужели не знаете?! Так это же Машка у сторожа взяла напрокат, чтобы жених ненароком не сбежал.

— Нет, девоньки, что ни говори, а парень видный!

— Не то слово!

— Он что, и вправду Герой?

— Конечно, — гордо ответила Маша. — И Звезду ему вручали в Кремле!

— Ух ты-ы… А надолго он в Москву-то?

— Не спросила. Хотя, если не ошибаюсь, после загса положен небольшой отпуск, — как бы между прочим бросила Маша.

— Да ты что?! Серьезно? Он сделал предложение?

— А куда ему деваться? Где он найдет такую принцессу, да еще в звании старшего сержанта? — глядясь в кругленькое зеркальце, деланно-кокетливо заметила Маша.

— Вот именно. Да еще с почти готовым наследником!

— Маш, а Маш, а ты не врешь? — тихо спросили из угла.

— Нет, подруженьки, не вру! Не вру я-а-а, не вру-у-у! — радостно запела Маша. — Завтра принесет бумаги из загса-и стану я старшим сержантом Громовой.

— Счастливая!

— Очень счастливая! — не унималась Маша. — Жуть какая счастливая!

— А как со свадьбой?

— Не знаю. Не спросила.

— Ну ты даешь! О самом главном — и не спросила. Надо же платье, фату, туфельки, чулоч… Хотя какие там туфельки, у тебя же нога в гипсе!

— Черт с ним, с гипсом! Натянем чулок сверху, — предложил кто-то.

— Нет, гипс пусть будет гипсом. А один чулок все-таки нужен.

— Правильно. И туфельки!

— И платье.

— И фату, — летели одно за другим предложения.

Через полчаса Машины подруги взбудоражили весь госпиталь. Одни прикидывали фасон платья, другие — меню свадебного стола, третьи — во что бы одеться самим. Кто-то из медсестер притащил из дома швейную машинку, кто-то когда-то неплохо портняжил — и завертелась карусель. К утру свадебное платье было готово, его соорудили из тюлевых занавесок, а пышную нижнюю юбку — из белоснежной простыни с несмываемым штампом РККА.

Нашлись телесного цвета чулочки, нашлись белые лодочки, нашлись даже кольца, но на принесшую их пожилую нянечку цыкнули: здесь, мол, не церковь, а советское лечебное учреждение. А какую сделали невесте прическу! Какой маникюр! Как умело закамуфлировали живот!

Маша послушно подставляла руки, ноги, что-то снимала, надевала, снова снимала. Подруги без конца ссорились, мирились, опять ссорились. Причины были более чем серьезные: длина платья, количество оборок, ширина рукавов и прочая забытая за годы войны ерунда.

А потом пришли механики-водители из мужского отделения и, скептически покачав головой, забрали коляску. Часа через два они превратили ее в такой роскошный экипаж, что он бесшумно катился не то что от прикосновения, а от одного дуновения.

Ровно в двенадцать Маша была готова. Она не дыша сидела в сияющей лаком карете, а… увозить ее никто не собирался. Виктор задерживался. Чинно сидели и не менее чинно лежали ее подруги. На длинном столе, накрытом в конференц-зале, стыли неведомо где добытые жареные цыплята, отпотевали бутылки «Московской» и вишнево-красного кагора. А жениха все не было…

У Маши начали подрагивать губы. Томились лежачие и сидячие, нервно прогуливались по коридору ходячие. И вдруг к подъезду подлетели два «студебекера»! Из одного, сверкая трубами, выпрыгнул оркестр. Из другого — посыпались сияющие золотом погон и орденов офицеры. Вышли и какие-то солидные люди в гражданском. Кто-то нес ящики с провизией, кто-то охапки цветов, кто-то бережно прижимал к груди батареи бутылок. Оркестр тут же грянул «Катюшу»! Офицеры построились в две шеренги, выхватили сверкнувшие молнией шашки, скрестили их над ведущей к ступенькам дорожкой, крикнули «Ура!» — и смущенно-радостный Виктор, то печатая шаг, то сбиваясь на гражданский, двинулся к двери, на которой белела витиеватая надпись: «Добро пожаловать, жених!» Кто-то успел губной помадой к последнему слову дорисовать озорное «и».

На площадке второго этажа процессию встретил полноватый полковник в парадной форме и при всех орденах. Это был профессор Дроздов, недавно назначенный главным врачом госпиталя.

Едва заметное движение бровью трубача — и оркестр, оборвав мелодию на верхней ноте, умолк. Из-за спины Виктора выступили немолодой майор в форме кавалериста и красавец грузин в морском кителе. Кавалерист распушил усы, поправил переброшенный через плечо вышитый рушник и громоподобным голосом спросил:

— А туда ли мы попали? В этом ли курене красавица живет?