Аспен начал смеяться. Он раскинул руки, демонстрируя прорехи и потеки, запятнавшие его белый свадебный наряд. Он указал на ласси, которая выглядела не лучше. Ролло встряхнулся, и из его шерсти во все стороны полетели пыль и сосновые иглы.

— Мы все представляем собой жалкое зрелище, — сказал принц. — И ничего с этим не поделаешь.

— А вот это неверно, — заметила ласси, глядя вниз по склону, где в быстром ручье чернел большой валун.

— Как это?

— Оставайся здесь и не смей подглядывать, — велела она Аспену. Затем взяла Тову за руку и повела ее к ручью. — В моем ранце есть мыло и гребень. А в твоем — два красивых бюнада.

Пока принц с волком, как умели, приводили себя в порядок, две молодые женщины смеялись и плескались, смывая грязь путешествия в холодном потоке. Они расчесали и заплели друг другу волосы, а потом ласси надела старую повседневную одежду Товы, а та облачилась в свадебный бюнад.

— Ты уверена? — прошептала Това чуть слышно, когда они поднимались обратно на тропу к принцу. — Уверена?

Ласси снова ее обняла:

— Ну да. Он ждал тебя все эти годы.

Они присоединились к Аспену и Ролло. Из трубы домика Ярла Оскарсона, стоявшего дальше вниз по тропе, вилась ленивая струйка дыма.

— Но у меня нет приданого, — сказала Това. — Все эти годы я прожила в золотом дворце, а даже монетки не скопила.

— Ты всерьез считаешь, что Ханса Петера это волнует? — Ласси поцокала языком. — Но если тебе так спокойнее… — Она вытянула из-за пазухи цепочку кармашков багряного атласа. Они так вытерлись, что пояс просто рассыпался, когда она сняла его перед купанием. — Не все драгоценности троллей были призрачными.

Повернув руку Товы ладонью вверх, она насыпала в нее кучу рубинов.

— Слышишь свист? Это Ханс Петер на крыше черепицу меняет. — Она взяла вторую ладонь Товы и наполнила ее жемчугом. — Вот тебе приданое, и вперед!

Това задержалась лишь на миг. Затем она чмокнула ласси в щеку и помчалась вниз по тропинке. Оставшиеся наблюдали с небольшого пригорка, как она выбежала на поляну перед домиком.

На крыше Ханс Петер перестал работать и всмотрелся в женщину, которая только что влетела во двор. Его белые волосы сияли на солнце, а лицо раскраснелось от работы.

— Исбьорн, мой исбьорн, ты ли это?

Рубины струйкой потекли меж пальцев Товы на утоптанную землю возле колодца. Жемчужины с цокотом присоединились к рубинам, когда она простерла к нему руки.

С громким криком Ханс Петер съехал с крыши. Едва его ноги коснулись земли, он помчался к девушкам и с разбегу заключил Тову в объятия.

— Ох, я так рада. — По лицу ласси текли слезы. — Наконец-то он будет счастлив.

— А ты? — обнял ее Аспен. — Ты-то будешь наконец счастлива?

— Не знаю. — Она взглянула на него из-под мокрых ресниц. — Буду?

— Ну, я же везучий третий сын. Поэтому я заберу тебя домой, моя принцесса Беллалис, которая умеет разговаривать со зверями, и стану ухаживать за тобой самым возвышенным образом у себя во дворце. Он не золотой, но выстроен из золотистого камня и на закате очень красив, как мне кажется.

— Мне с моим собственным исбьорном везде будет хорошо, — ответила ласси.

И принц, некогда ходивший в медвежьей шкуре, притянул к себе девушку, некогда жившую без имени, и поцеловал ее. Затем, рука в руке, они неторопливо спустились по тропинке, готовые разделить радость ее брата, который и сам был заколдован, и их подруги, десять лет прослужившей во дворце королевы троллей.

Опираясь на трость, из дома вышел дровосек Ярл Оскарсон посмотреть, что за шум. Лицо его просияло от восторга, когда он увидел, что его старший сын обнимает свою утраченную возлюбленную, а младшая дочка держится за руки с прекрасным принцем. Ласси отбросила в сторону отцовскую трость и взяла отца за руку, а Аспен взял его за другую. Това с Хансом Петером замкнули круг, и все заплясали хороводом по двору, а Ролло взлаивал и кувыркался в воздухе от радости.

И так они прожили много-много лет, счастливые и беззаботные, как птички на деревьях и цветы по весне.

Эта книга появилась на свет благодаря букве «o». И букве «?».

Я влюбилась в них с первого взгляда и просто не могла не выучить язык, к которому они принадлежали. Язык оказался норвежским, с его богатым наследием народных сказок о троллях, полярных медведях и умных юношах и девушках в поисках счастья. Я лишь надеюсь, что не оскорбила своих датских предков-кузнецов, избрав для изучения в колледже норвежский вместо датского.

По этому поводу я хотела бы поблагодарить моих учителей норвежского: профессора Сандру Штраубхаар, Генриетту Кристоферсон (тоже датчанку, говорящую по-норвежски) и Джастина Гэлоуэя. Я также хотела бы поблагодарить профессора Джорджа Тейта, который научил меня старонорвежскому и познакомил с такими изумительными персонажами, как Эгиль, Ньяль и настоящий Скарпхедин. Моя очарованность экзотическими буквами и завораживающими легендами Севера не только заводила меня в странные места, но и служила мне бесконечным источником радости. И я питаю самую глубокую любовь и уважение ко всем, кто вел меня на этом пути.

Большая благодарность также моему замечательному агенту Эми и моему дивному редактору Мелани за приведение рукописи в надлежащий вид и обуздание моей склонности вводить длинные бессмысленные описания людей, чешущих шерсть или чистящих яблоки. История эта происходила под внимательным взглядом моей писательской группы SLAG, кому я действительно обязана многим.

Моя сестра несколько расстроилась, что «Драконьи тапочки» посвящены не ей. Эта книга тоже посвящена не ей, поскольку совершенно особенная книга с ее именем на форзаце ждет публикации и я отказываюсь смягчать удар путем посвящения ей других книг, даже притом что она одновременно моя лучшая подруга и стилист. Мой муж, сын и остальные члены нашей безумной семейки также повлияли на написание этой книги, но им, как ни печально, она тоже не посвящена.

А посвящена она, и с большой любовью, моим дорогим любимым родителям. Пусть они закатывали глаза, когда я переключилась с театра на скандинавистику, но продолжали поддерживать меня (и оплачивать мое обучение!).

И знаете что? Скандинавистика в долгосрочной перспективе оказалась полезнее. Многие годы они мирились с моей страстью ко всему норвежскому, и эта книга, надеюсь, поможет мне, пусть в самой ничтожной степени, воздать должное тем, перед кем я в неоплатном долгу.

В стародавние времена в далеком краю, как говорится в сказках, я влюбилась — не в человека, но в место. Влюбилась в Норвегию с ее громадными скалистыми утесами и темными густыми лесами. Влюбилась в язык, который лился как песня, и традицию сказительства, то веселую, то трогательную, то ужасающую. Вскоре я открыла для себя «На восток от солнца, на запад от луны», эту чудесную старинную сказку о благородном полярном медведе, храброй юной девушке и очень злых троллях. В ней было все, что душе угодно: любовь, опасности, магия, сокровища, трудная стирка и великолепные, страшные, завораживающие тролли. Я сказала себе, что однажды возьму эту историю и превращу ее в роман, чтобы поделиться этой сказкой с новой аудиторией, а также разобраться со всеми вопросами, на которые нет ответа в оригинале, — вроде того, как звали девушку и почему родители так легко отдали ее белому медведю.

Много лет я держала эту идею в уме. Я хотела стать писателем и хотела, чтобы в одной из моих книг была пересказана эта история. Я выбрала норвежский и старонорвежский языки как часть специализации в курсе гуманитарных наук/сравнительного литературоведения и скандинавистику в качестве второй специальности, но прошло еще много лет, прежде чем я почувствовала себя готовой написать эту книгу. Раз или два со мной случались мелкие приступы вдохновения. Однажды в воскресенье я поймала себя на том, что набрасываю заметки в церкви на обороте рекламного проспекта, и засунула его в ящик письменного стола еще на несколько лет. На занятиях по физике я написала первые несколько страниц в блокноте, который потом не смогла отыскать, да страницы все равно были неудачные. Затем, вскоре после написания «Драконьих тапочек», я как-то сидела за компьютером и подумала: «Пора». Ладони у меня вспотели, и мне пришлось съесть шоколадку, чтобы успокоиться, но было определенно пора.