— Охотиться? Здесь? — Ярл покачал головой. — В наших краях разве что песцов бить, да их у вас и под городом полно.

— Какие там песцы, — возразил Аскеладден со своей обаятельной улыбкой. — Исбьорн.[3] Гигантский белый исбьорн! Существо, по сравнению с которым белый олень — ничтожная дичь.

— Исбьорн? Да ведь в наших местах полярные медведи не водятся, — удивилась ласси, подметая рассыпанный по полу снег.

Она послала выразительный взгляд Хансу Петеру, но тот на нее не смотрел. Глаза его были прикованы к Аскелю, лицо посерело.

— Но медведь есть, — возразил Аскель. — Его видели несколько охотников. Громадный зверь, и при этом белее снега. — С сияющим видом Аскель широко развел руки, показывая примерные размеры хищника. — Королевский меховщик в Христиании предлагает пятьсот золотых крон тому, кто привезет ему шкуру.

Глаза его сверкнули ярче при воспоминании о деньгах. И Фридины глаза тоже.

— Король хочет парку из шкуры белого медведя, — добавил Аскель. — И я намерен добыть ее для него. Подумайте, ведь если я окажусь человеком, одолевшим могучего медведя, возможно, сам король захочет посмотреть на меня!

— Удача будет с тобой, сын, — сказала Фрида, обхватив одной рукой широкие плечи Аскеля и стиснув их. — Эта охота принесет тебе состояние. Костями чувствую! — Она поцеловала его в щеку.

— Ханс Петер, тебе нехорошо? — Ласси подошла к любимому брату и положила ему руку на плечо.

Вид у него был совсем больной. Ложка с куском морковки выпала у него из пальцев на стол рядом с миской, руки безвольно легли на колени.

— Не ходи на этого исбьорна, — произнес Ханс Петер странным глухим голосом. — Это не простой зверь.

— Откуда тебе вообще что-то знать про этого зверя? — В голосе Аскеля сквозила издевка. — Никто из вас никогда и не слышал о нем, пока я не рассказал.

— Медведи сюда не заходят, — гнул свое Ханс Петер. — Ни белые, ни бурые. Для исбьорна забрести так далеко на юг… — Он не закончил фразу. — Не ходи на этого медведя, Аскеладден. — Дрожь пронзила Ханса Петера, и ласси крепче сжала пальцы на его плече. — Я знаю об исбьорнах больше, чем мне бы хотелось. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Что за чушь? — визгливо перебила его Фрида. — Что ты знаешь о медведях, ты, который день за днем отирается у моего очага? Взрослый мужик должен не сиднем сидеть, а пробивать себе дорогу в мире! — Она погрозила Хансу Петеру пальцем. — Аскеладден сделает себе состояние, и я не позволю твоей зависти испортить ему все.

— Ладно тебе, жена, — начал Ярл и потянулся через стол погладить ее по руке, но она стряхнула его ладонь. Дровосек поморщился. — Ханс Петер делает свою долю работы по хозяйству и занимается резьбой. И давай не забывать, что некогда он ходил по северным морям на торговом корабле.

Фрида отвернулась от мужа и старшего сына, явно давая понять, что ей этого недостаточно. В душе у ласси закипал медленный гнев. Мать отвергала младшую дочь с самого рождения, и она привыкла, что ею пренебрегают и считают ее никчемной. Но Ханс Петер — это нечто другое. Девушку взбесило бессердечие Фриды. Разве можно так нападать на собственного первенца! Да, Аскеладден везучий третий сын, но что он сделал в своей жизни? Поймал несколько лис, пристрелил пару диких оленей, хороводился с глупыми хуторскими девчонками — вот и все.

— Если хочешь просидеть всю жизнь у огня, как старуха, это твое дело, братец, — высокомерно произнес Аскеладден. — Но я выбираю иной путь, тот, что приведет меня к богатству и славе.

— Это прирожденное право третьего сына! — поддакнула Фрида.

— Прекрасно, когда твой взгляд устремлен к хрустальным башням и золотым тронам, — тихо проговорил Ханс Петер. — Но сначала неплохо бы посмотреть, что обитает внутри этих башен, что сидит на этих тронах. Каждый дворец нуждается в основании, Аскеладден. Убедись, что твой дворец стоит не на человеческих костях.

С этими словами он поднялся на ноги, двигаясь медленно, с трудом, словно древний старик. Остальные домочадцы в ошеломлении наблюдали, как он добрался до лестницы и исчез в темноте наверху.

— Он спятил, — негромко сказал Аскеладден спустя мгновение.

— Ему больно, — яростно отозвалась ласси. — Ему больно, а вам и дела нет.

Она все еще стояла, стиснув кулаки. Ролло замер рядом, прижавшись к ее бедру, не зная, как утешить обожаемую хозяйку.

— Пика, пика, — мягко отозвался Ярл. — Мне-то не все равно. Но мы ничего не можем поделать. — Он печально улыбнулся младшей из своих детей. Затем обернулся к Аскелю, и улыбка погасла. — Я никогда не слышал от твоего брата безумных речей…

— До сих пор!

Ярл резко вскинул руку, призывая Аскеладдена к молчанию:

— Я никогда не слышал от твоего брата безумных речей. Советы его всегда дельны, и он знает о мире гораздо больше, чем я могу надеяться узнать. Ты должен прислушаться к его словам.

— Ярл, не говори ерунды! — Фрида стукнула по столу костлявым кулаком. — Ханс Петер ни на что не годен, а мой Аскеладден — сильный и храбрый мужчина. Он прекрасный охотник, и если он говорит, что одолеет исбьорна, то так тому и быть!

— Спасибо, матушка! — надменно вставил Аскеладден. — Я думаю, сейчас мне следует поспать. Отдохну, пока вьюга не утихнет, а затем отправлюсь выслеживать медведя.

— Отличный план, сынок, — сказала Фрида. — Вот, поешь еще мяса и хлеба с сыром. Тебе надо подкрепиться. А завтра перед уходом я соберу тебе мешок да положу побольше сушеного мяса и сыра с хлебом.

— Ты об этом пожалеешь, — сказала ласси.

Она обращалась к Аскелю, но не знала, услышал ли он. Взгляд ее был прикован к маленькому окошку возле двери. Когда Аскель вошел, ставня распахнулась, и ласси еще не закрыла ее. Натянутая на раму пропитанная жиром оленья шкура и в ясный-то день еле пропускала свет, но теперь девушке казалось, будто она видит сквозь нее вьющийся снаружи снег. В вихре снежинок ей чудились неясные формы громадного исбьорна и шаркающая фигура тролля.

— Ты об этом пожалеешь, — повторила она почти шепотом. — Мы все пожалеем.

Буря бушевала вовсю, но, когда небо прояснилось, чистый снег лег на землю нетронутым манящим ковром. Аскеладден испытал лыжи и нашел, что морозец сделал снег идеальным для похода. Он нагрузил заплечный мешок едой, болтами для арбалета и ножами, привязал сам арбалет снаружи и весело помахал матери на прощание. С тех пор прошло уже три дня, и даже Фрида начала волноваться.

Ханс Петер сидел у огня и ни с кем не разговаривал, даже с ласси, когда она заставляла его поесть хоть немного. Ел он неохотно и за все это время не вырезал из дерева ни единой вещицы. Ролло сидел рядом, положив голову Хансу Петеру на колени. Молчание старшего сына действовало на всю семью и еще больше усиливало повисшую в воздухе отчужденность.

Ярл, как обычно, уходил на работу, скользя на лыжах меж деревьев, и в конце каждого дня привозил доверху нагруженные дровами сани. Ласси и Фрида доили оленей и делали сыр, а еще ласси нашла беличью кладовку с орехами, смолола их и добавила в еду. Но все это происходило в молчании. Фрида не отличалась болтливостью, но обладала острым языком и обожала раздавать указания мужу и детям. Однако за эти три дня она и трех слов не вымолвила. Ласси не пела, Ханс Петер не рассказывал историй, а Ярл не делился происшедшим за день.

А потом налетела новая буря.

Ветер завывал вокруг маленькой хижины, а хозяева даже скотину запереть не успели. Ярл попытался выйти, но снег превратился в ледяные иглы. Дровосек едва сумел сделать два шага от двери, как вьюга загнала его обратно в дом. Кожа вокруг глаз, единственная открытая часть тела, оказалась иссечена до крови.

— Кур забрать в дом не получится, — тяжело дыша, сказал он, пока ласси помогала ему снять обледеневшую верхнюю одежду. — Того и гляди, всех потеряем. Но олени справятся: хлев крепкий, и у них есть вода и корм.