— О да, да, — с готовностью согласилась она. — Сейчас же и пришью.

— Какая же ты славная, Магделена, — умилился Бэрон.

Смущенная похвалой, она взяла пуговицу и заторопилась к выходу из гостиной. Он последовал за ней по коридору. Остановившись перед своей дверью, Магделена заверила его:

— Я скоренько вернусь.

Однако Бэрон вошел следом за ней; когда же он закрыл за собой дверь, молодая женщина удивленно оглянулась, а затем быстро направилась к комоду. Бэрон не отставал ни на шаг и стоял рядом, не переставая улыбаться, когда она с явным беспокойством откинула крышку шкатулки, чтобы взять катушку подходящих ниток.

— Эй, Магделена, что… что это такое?

Бэрон запустил пальцы в коробку и вытащил сверкающий алмаз. Зажав тонкую цепочку между пальцами, он покачал кулоном перед носом ошеломленной Магделены.

— Я… я… не знаю, — вымолвила она, завороженно провожая глазами раскачивающийся камень.

Взгляд Бэрона, до того также не отрывавшийся от драгоценности, теперь вонзился в Магделену.

— Это подвеска моей матери! Ты стащила алмазный кулон, который принадлежал моей покойной матери! — У него был такой вид, словно он просто не в силах даже вообразить подобную низость. — Как ты могла, Магделена?! После всего, что мы для тебя сделали!

— Нет! — возмутилась она, тряхнув темной головой. — Я… я не знаю, как это сюда попало. Я никогда… Тут моей вины нет, сеньор Бэрон. Вы должны мне поверить, должны!

— Нет, не верю, — бросил он. — И я не верю, и отец не поверит.

— Матерь Божия! — задохнулась она. — Как же это может быть, чтобы он не поверил! Ради Бога, Бэрон! За мной такое не водится! Никогда не водилось!

— Тогда с чего бы вдруг кулон моей матери оказался в твоей шкатулке с нитками? Отвечай!

— Не… не знаю. Помоги мне, Боже, помоги мне! Как будто говоря с самим собой, Бэрон пробормотал:

— Какой ужас! В Техасе воров сажают в тюрьму. Я просто не…

— В тюрьму!.. — переполошилась она. — Нет, нет! Моя Роза, малышка моя!.. Что станется с моей девочкой?! Умоляю вас, не говорите Патрону! Мне нельзя покинуть этот дом… Единственный дом, который есть у меня и у моей крошки! Неужели вы допустите, чтобы она снова голодала?

— А ты… допустишь? — спросил он. Его тон заметно смягчился.

— Нет! — с отчаянием воскликнула Магделена. — Нет! Скажите, что я должна сделать, пожалуйста, помогите мне!

— Возможно, я сумею помочь тебе, Магделена.

Искра надежды вспыхнула в ее темных глазах.

— Да?.. — Она схватила его за руку. — О, сеньор Бэрон, я буду так благодарна… Все сделаю, чтобы отплатить вам за вашу доброту…

Именно эти слова он и хотел услышать. Он понимал, что она у него на крючке. Когда Магделена Торрес пришла в Орилью, положение у нее было самое незавидное. Необразованная, без семьи… Пьяница-батрак, пропивавший все до последнего гроша, оставил ее бездомной вдовой.

Бэрон улыбнулся, пристально уставившись на обезумевшую от страха женщину:

— Все сделаешь, милая Магделена? Действительно?

— Все, все! — горячо подтвердила она. Она не задумалась над тем, что ему может от нее понадобиться, и в самом деле была готова на все, лишь бы ее маленькая Роза не лишилась пищи и крова над головой.

— Попробую тебя выручить, — пообещал Бэрон. — Положу эту вещичку туда, откуда ты ее взяла, и никто не догадается. Это будет наш секрет.

— Спасибо, спасибо, Бог вас благослови, — благодарно залепетала она, еще не придя в себя от пережитого потрясения; ее ужасала мысль, что Патрон никогда не поверит, будто бы она не имеет ни малейшего представления, каким образом кулон его покойной жены попал в ее шкатулку с нитками. — Какой вы добрый, сеньор Бэрон!

И в тот же день, когда весь дом погрузился в дремотную тишину сиесты, растерянная и удрученная Магделена Торрес молча поднялась на верхний этаж и остановилась перед комнатой Бэрона.

Не постучав, она открыла дверь, быстро вошла внутрь, закрыла дверь за собой и прислонилась к ней, чувствуя, что ноги ее не держат. В другом конце просторной комнаты, небрежно раскинувшись на кровати и заложив руки за голову, лежал полуголый Бэрон Салливен. На нем были только короткие темные штаны, к тому же спущенные так низко, что весь живот оставался на виду.

Бэрон медленно повернулся и, улыбнувшись, позвал:

— Иди сюда, Магделена.

Она покачала головой и не тронулась с места.

Он захихикал и, скатившись с кровати, зашагал к двери, протягивая вперед руку. Когда Магделена в ответ подала ему свою, он медленно подтянул ее к себе. Его руки обхватили ее, и Бэрон понял, что ему открылись небеса. Ощущать прикосновение полной мягкой груди, живота и сильных бедер, тесно прижатых к его телу, — это оказалось невероятно возбуждающим.

Впрочем, он сразу же смекнул, что ощущение будет еще более волнующим, если он сможет пощупать ее раздетую. Подняв руки, он сдернул ее блузу вниз, так чтобы открылись плечи.

— Ох, пожалуйста… — взмолилась она самым жалким тоном, — не надо, сеньор Бэрон, это нехорошо! Вы же еще совсем мальчик. Шестнадцать лет… Можно сказать, ребенок!

— А ты сделай из меня мужчину, Магделена, — сказал он внезапно охрипшим голосом.

Поскольку она не оставляла попыток высвободиться, он добавил:

— Я хочу быть твоим мужчиной. И ради твоей маленькой Розы ты будешь моей женщиной.

Спустя несколько секунд она, нагишом, уже лежала у него в постели. И так повторялось каждый день в течение последующих двенадцати лет. Вначале она нехотя покорялась его воле, но скоро стыд, который вызывала в ней связь с хозяйским сынком, сменился более могучим чувством. Этим чувством была любовь.

Магделена полюбила его и теперь сама охотно шла навстречу его желаниям, стремясь во всем ему угождать. Это ему нравилось. И Магделена ему нравилась. Она была хороша собой, горяча и доступна. Этакая рабыня-любовница, которая всегда под рукой, готовая утолить любую его потребность.

Несколько лет все шло как нельзя лучше, и потому разорвать эту связь, когда пришла пора, оказалось не слишком легко. Магделена его уже не возбуждала, как раньше, но он продолжал пользоваться ее услугами еще довольно долгий срок. А потом у него не осталось выбора.

Конец наступил в сентябре пятьдесят третьего года. Вполне удовлетворенный, он лежал, разморенный жарой, и его глаза скользили по голому телу Магделены, блестящему от пота. За прошедшие годы она заметно подурнела. Тогда она была соблазнительно-полнокровной, а стала просто слишком раздобревшей. На оливковой коже лица, некогда гладкой и нежной, теперь — даже в тусклом освещении комнаты с закрытыми ставнями — виднелись морщинки. В черных волосах появились седые пряди.

Бэрон зевнул, потянулся и сказал:

— Иди, Магделена. И больше не возвращайся.

Резко подняв голову, она испуганно и вопрошающе взглянула на него:

— Не возвращайся? Но почему, querido[8]?

— Почему? — переспросил он с насмешкой, а потом протянул руку и потрепал Магделену по тяжелой обвисшей груди. — Погляди на себя! — С выражением крайнего неодобрения он обвел пальцем ее большой темный сосок. — Ты совсем разжирела.

— Я похудею, — с надеждой пообещала она. — Я для тебя постараюсь, querido. Вот увидишь, я…

— Ничего не выйдет. Ты для меня слишком стара. Сколько тебе годков, Мэг? Сорок пять? Пятьдесят?

— Ты же знаешь, мне только в прошлом месяце сорок исполнилось!

— Все равно слишком стара. Черт побери, женщина, мне же двадцать восемь. — Он снова зевнул. — Иди, лапушка, я устал, я хочу соснуть.

Магделена молча встала и оделась; сердце у нее, очевидно, было разбито.

Он с благодарностью подумал: такая женщина, как она, не ударится в слезы, пока не останется одна у себя в комнате. Добрая старушка Мэгги. Она сто очков вперед могла бы дать большинству представительниц ее пола там, где требуется держать класс.

И вот теперь, в столь же жаркий час сиесты, лежа у себя в комнате, он с нежностью вспоминал былые денечки. Вероятно, он скучал бы по Магделене, если бы, отослав ее, не нашел в ту же самую неделю кое-кого взамен.