— Это разочарование он переживет легко.

— Не думаю. Благослови Господь его сердце, вчера он заглянул ко мне… дело шло к вечеру. Он сказал, что хочет провести весь вечер со своим давним другом — с вами, Эми. Сказал, что скучал по вас. Сказал, что вы оба хотите наносить друг другу визиты, и смеяться, и вышучивать друг друга. И спросил, не согласимся ли мы с Фернандо ночевать в восточном крыле, чтобы никто нас не беспокоил. А я сказала, что, конечно, согласимся, и с радостью.

— Как это любезно с вашей стороны, — саркастически процедила Эми.

— Хм! Вам тоже не мешало бы проявить побольше любезности. — Магделена коснулась плеча Эми. В ее больших темных глазах появилось беспокойно-вопрошающее выражение. — Этой ночью мои детки не порадовали друг друга?

Эми почувствовала, что краснеет.

— Ну… да… мы… это было… — Она прокашлялась и собралась с духом. — Мы очень хорошо провели время. Но… давай уж смотреть правде в глаза… сколько же можно пережевывать детские воспоминания? Мне кажется, что мы с Луисом Кинтано сказали друг другу все, что могли сказать.

Все еще не убежденная, Магделена медленно произнесла:

— Ах, что-то трудно мне в это поверить.

Взволнованная до крайности, устав от препирательств, Эми внезапно бросила:

— Ты что, забыла, что я помолвлена?

Магделена ответила неожиданно проказливой усмешкой:

— Нет, не забыла. А вы?

— Я-то уж точно не забыла! — поторопилась возмутиться Эми. Голос у нее звучал по меньшей мере на октаву выше, чем следовало бы. Но она тут же сбавила тон: — Я… у меня голова болит. Я собираюсь полежать в постели.

— А как же насчет ленча?

— Я не голодна.

— У Эми ужасная головная боль, Луис, — извиняющимся голосом сообщила Магделена, когда высокий смуглый офицер занял свое место за столом. Было это вскоре после полудня. — Она просила меня передать вам, что очень сожалеет. Она-то хотела посидеть с вами за ленчем… да вот голова подвела…

Лицо у Магделены загорелось румянцем: врать она не умела и надеялась только, что Луис не заметит ее смущения.

Луис прекрасно понимал, что преданная мексиканка говорит неправду. Но ничего не сказал. К Магделене он питал самые добрые чувства: в детстве не один счастливый час провел он у нее на кухне, «вылизывая кастрюльки», как она это называла. И получая «на пробу» большущие горбушки от свежеиспеченных пирогов. Или выхватывая кусочки нежного, сочного ростбифа прямо из печи. И запоминая десятки испанских любовных песен, которые напевала мексиканка с романтичной душой, чей голос был таким же теплым и приятным, как и ее полная ароматов кухня.

Ее сердце было добрым и чистым. Сейчас она лгала Луису, пытаясь пощадить его тонкие чувства, видя в нем того же застенчивого, чувствительного мальчика, который покинул Орилью десять лет назад.

Луис беспечно ответил:

— Передай Эми — я очень огорчен, что она нездорова.

— Передам обязательно, — пообещала Магделена.

В поразительно красивом молодом офицере, сидящем сейчас за столом, она не могла распознать жестокого опасного преследователя, каким он явил себя перед Эми. Для нее он все еще оставался невинным мальчиком, который был так дорог ее сердцу.

С материнской нежностью глядя на него, Магделена поставила перед ним блюдо с нарезанными фруктами и холодным цыпленком, а рядом — корзинку со свежеиспеченным хлебом и снова извинилась:

— Мне хотелось бы подать к ленчу хороший ростбиф, как в прежние времена. — Она печально покачала головой. — Но у нас сейчас говядина бывает редко. Ранчо… скот… — Она беспомощно пожала плечами. — Наша река… Пуэста-дель-Соль… пересохла. Потом приключилась долгая засуха. От стада, почитай, ничего не осталось. Времена сейчас трудные, Луис. — Она сделала шаг к выходу.

Луис поймал ее за руку и подтянул обратно. Он одарил Магделену ослепительной мальчишеской улыбкой, которая напомнила ей давно минувшие счастливые дни:

— Не горюй, Магделена. Времена меняются. Вот увидишь. Согретая этой неотразимой улыбкой, от души желая поверить, что времена могут измениться, она радостно закивала:

— Ах, si, si, ведь мой мальчик вернулся! Может, вернутся и хорошие деньки! — Она направилась к двери.

Луис отодвинул свой стул и встал:

— Не заставляй меня есть в одиночестве, Мэгги. Позавтракай со мной.

Она круто повернулась и растерянно воззрилась на него:

— Я? Да как же… не могу же я… Это не положено…

Все с той же улыбкой Луис приобнял одной рукой ее внушительную талию и шутливо-ласковым нажимом пресек дальнейшие возражения. Он обвел ее вокруг стола и, предложив ей кресло рядом со своим, заставил сесть, хотя она все-таки пыталась протестовать:

— Мне же, ей-богу, нельзя…

— Сиди и с места не вставай, — мягко приказал он и отошел к двери, соединяющей кухню и столовую. Он открыл дверь, толкнув ее плечом, и скрылся в кухне. Через пару минут он вернулся, неся в руках тарелку, наполненную снедью, и стакан вина, которые и водрузил на стол перед Магделеной.

Вновь заняв свое место, он встряхнул салфетку, расправил ее у себя на правом колене и сказал:

— Я так ценю это, Магделена. Сидеть одному за столом — терпеть не могу!

Растроганная и очарованная, Магделена широко улыбнулась и тихо напомнила:

— Луис, Луис! Так не делается! Что люди подумают?

— А я им ничего не скажу, вот разве что ты проболтаешься, — подмигнув, возразил он. Магделена засмеялась и кивнула в знак согласия. — Кроме того, я рассчитываю, что ты расскажешь мне обо всем, что тут без меня происходило.

У Магделены и вообще-то не было привычки пить вино, а тем более в полдень, да к тому же не каждый день случается такая радость — вернулся домой ее любимец! Сочетание этих двух обстоятельств привело к тому, что голова у нее чуть-чуть закружилась, на сердце стало необычайно легко и постоянная озабоченность на время исчезла. И Луис без труда заставил ее разговориться и потолковать о таких делах, о которых она молчала годами.

Его небрежная беззаботная поза и кажущаяся умиротворенность искусно маскировали напряженное внимание, с которым он ловил каждое ее слово. Уже и тарелки опустели, и кофе остыл у них в чашках, и Луис зажег вторую сигару — а они все так же сидели вдвоем у стола, беседуя о минувшем.

Или, точнее, говорила Магделена, а Луис слушал. Большая часть того, о чем она рассказывала, ему уже была известна. Он знал, что ранчо почти полностью обесценилось, с тех пор как пересохла река. Он знал, что Лукас Салливен был убит в Пасо-дель-Норте во время поножовщины. Он знал, что Эми была замужем за Тайлером Парнеллом, и что Парнелла уже давно нет в живых. Он был осведомлен даже о том, что Эми помолвлена с Дутом Кроуфордом, вдовцом, о котором у Луиса остались воспоминания как о рослом приятном соседе, состоявшем тогда в счастливом браке.

Но кое-какие подробности оказались сюрпризом. До сего дня он не знал, что у Эми есть дочь. Он не слышал о том, что индейцы-апачи убили жену и ребенка Кроуфорда. И еще ему было неизвестно, что дочь Магделены, Роза, сбежала с Бэроном Салливеном и вскоре умерла.

— А Бэрон? — тихо спросил он, после того как выразил Магделене свое сердечное сочувствие. В темных глазах Магделены сверкнула ненависть:

— Он-то жив, я уверена. Зло всегда выживает.

На это Луис ничего не ответил. Он вернул Магделену к более приятным темам, и скоро она уже снова от души смеялась и не поверила своим ушам, когда он сказал:

— Мэгги, мои люди подумают, что я дезертировал. Уже почти три часа.

Магделена всплеснула руками:

— Нет! Куда время-то ушло?

Луис улыбнулся и встал из-за стола:

— Эти часы я буду вспоминать с радостью. С огромной радостью. А теперь, если ты извинишь меня…

Она вздохнула и проводила его взглядом. А потом, невразумительной скороговоркой бормоча что-то по-испански себе под нос, Магделена принялась очищать тарелки и прикидывать, что она подаст на обед.

Эми и не догадывалась о присутствии капитана в асиенде. День был в разгаре, и она предполагала, что он со своими солдатами проводит полевые учения. Когда высокие массивные часы пробили три, она находилась в полутемной гостиной: ставни были закрыты для защиты от послеполуденного солнца.