Долгие счастливые минуты Эми наблюдала за ним из-под полуопущенных век, словно зачарованная его дикой мужественной красотой, ожидая хотя бы самого легкого его движения, которое доказало бы ей, что он в действительности человек из плоти и крови, а не холодная безжизненная статуя.

Прошло несколько минут, показавшихся ей бесконечными, прежде чем она уловила подрагивание густых черных ресниц. Улыбнувшись, она закрыла глаза и снова провалилась в сон.

Луис быстро обернулся.

Он знал, что она за ним наблюдала. Теперь он сам наблюдал за ней. Наблюдал, пока не уверился, что она крепко спит. Довольный тем, что она впала в глубокое забытье, он снял куртку и подошел к одеялу. Опустившись на колени, вытащил из-за пояса «кольт», положил его рядом с одеялом, а затем бережно приподнял голову Эми и подсунул под нее сложенную куртку. Тихонько вздохнув во сне, она повернулась на бок, и ее губы приоткрылись над ровными белыми зубами.

Луис невольно улыбнулся, но тут же одернул себя и нахмурился. Он вытянулся рядом с ней, подложив руку под голову, а другой прикрыв собственный обнаженный живот. Его мышцы, которые давно болели от напряжения, начали расслабляться. Безмерно усталый, он чувствовал, что мог бы спать до скончания века, но понимал, что не может себе этого позволить, что им необходимо добраться до ручья Терлингва-Крик до наступления ночи, иначе они останутся без капли воды.

Установив свой «внутренний будильник» на четыре часа пополудни, он закрыл измученные глаза и тяжело вздохнул.

Обессиленные беглецы еще спали, когда настал и миновал полдень; жаркое солнце, свершая свой путь по безоблачному небу, понемногу опускалось, и его косые лучи проникали в пещеру все дальше от входа.

Капитан предвидел, что так и будет, и, выбирая место, где расстелить одеяло, позаботился, чтобы этот уголок оставался прохладным и защищенным от солнечных лучей. Тем не менее в какой-то момент жаркого безветренного дня Луис проснулся. Но его сон был потревожен не солнцем, не сухой жарой и не угрозой приближения апачей.

Дело было в Эми.

Он видел ее во сне. В этом сне волосы были у нее длиной до земли, и оба они находились на облаке, плывущем в поднебесье; и он знал, что она нагая, но ее длинные густые волосы укрывали ее непроницаемой пеленой, и из-за этого он не может созерцать ее прелести. И еще ему снилось, что он заплетает ее волосы в толстую косу… чтобы не торопясь, без помех любоваться ее красотой.

Во сне она охотно позволяла ему рассматривать ее прекрасное обнаженное тело и, словно дразня, щекотала его концом длинной косы, проводя им по его лицу, груди и животу, пока он не ослабел от желания.

Но когда он наклонился к ней, она улыбнулась странной улыбкой, быстро обмотала косой его шею и, смеясь ему в лицо, задушила его… и звук бессердечного смеха был последним, что он услышал, прежде чем его поглотила тьма.

Сон был настолько реален, что Луису было слышно, как бешено колотится его сердце. Он быстро повернул голову и увидел ее ангельское лицо и золотую косу, упавшую на грудь.

На вид это было прелестное и совершенно безобидное создание, но только на вид. Она была самой опасной женщиной из всех, кого он знал, и он ее боялся. Как по-дурацки он утратил всякую осторожность… с того момента, когда вынес ее из становища индейцев-мескалеро.

Она пробиралась ему в душу.

Опять.

Он не должен этого допускать. А если допустит, ему будет некого винить, кроме себя. Все отлично и замечательно, когда своими светлыми руками и ногами она обвивает его тело; все прекрасно, пока она не прибирает к рукам его сердце.

Глаза Луиса сузились, когда он всмотрелся в ее лицо. Внезапное желание ранить ее, причинить ей боль поднялось из самых глубин его существа с такой силой, что его кинуло в жар. У него сжались кулаки, и все тело напряглось. В этот момент Эми проснулась, и первое, что она увидела, были злобные черные глаза, обращенные к ней. Испуганная, она поднялась, опираясь на локоть:

— Случилось что-нибудь… плохое?

На смуглом лице капитана дрогнул мускул. С усилием отведя от нее взгляд, он принял сидячее положение и ответил:

— Пора идти. К ночи мы должны добраться до ручья Терлингва-Крик.

Эми и догадаться не могла, что породило в нем такую перемену. Она видела лишь то, что добрый заботливый спутник, который лечил ее от волдырей, оставшихся после укусов насекомых, и заплетал ее волосы, остался где-то позади, в пещере среди гор.

Угрюмый человек, шагающий впереди по высокому плато, не разговаривал с ней с тех пор, как они покинули пещеру. Теперь, когда солнце спряталось за горами и сухой разреженный воздух начал остывать, Эми жаждала узнать, далеко ли еще до ручья. Но спрашивать она не смела. А сам он, конечно, и не подумает ей это сообщить.

Когда они наконец дошли до ручья, в горах уже сгустились сумерки. При виде этого изобилия чистой, прозрачной воды Эми радостно улыбнулась. Но Кинтано не улыбался. Он хмурился и избегал ее. Она отважилась заговорить:

— Я знаю, что будет холодно, но мне так хотелось бы выкупаться!

В ответ он лишь пожал плечами, словно его совершенно не интересовало, что она делает.

Ну что ж, прекрасно. Ее тоже не заботит, что ему интересно, а что нет. И пошел он ко всем чертям. Уж он-то, во всяком случае, не тот человек, мнением которого она дорожит. Скорчив гримасу в сторону его закостеневшей спины, Эми достала одеяло из дорожного мешка, развернула его, перебросила через руку и направилась к излучине ручья.

Вода была такая холодная, что у Эми перехватило дыхание, и уже через несколько секунд она была уверена, что тело у нее синеет. Она поплыла к берегу и выбралась из воды; ее начала бить крупная дрожь, когда ночной воздух обдал мокрое тело.

Она схватила одеяло и, накинув его себе на плечи, поплотнее укуталась. Потом она стояла скорчившись под одеялом, и зубы у нее стучали, и дрожь не унималась. Конечно, она понимала, что надо бы одеться, но одна лишь мысль о том, что для этого придется освободиться от одеяла, казалась невыносимой — так она закоченела.

Эми заметила слабый лучик света, просочившегося из-за поворота ручья — оттуда, где Луис сейчас разбивал бивуак. На ее лицо, застывшее от холода, набежала улыбка. Он развел костер! Она может согреться, а уж потом оденется. Эми торопливо собрала свои вещи и устремилась к свету.

Она обошла излучину, увидела Луиса и остановилась, прежде чем он ее заметил. Сидя на корточках, он подбрасывал сучья в огонь. Он был без куртки, и пляшущее пламя костра освещало его обнаженный торс. Его волосы, черные, как ночное небо, спадали на лицо.

Луис почувствовал ее присутствие и поднялся.

В надежде, что его настроение хоть немного изменилось к лучшему, Эми неуверенно улыбнулась и направилась к нему.

— Вода просто ледяная, — сказала она тоном непринужденной беседы. — Я почти замерзла, прежде чем успела выбраться.

Приблизившись к нему, она сразу же поняла, что ничего не изменилось. А если и изменилось, так только к худшему. Он смотрел на нее с холодным презрением, и его окружала хорошо ей знакомая аура сдерживаемого злого неистовства.

Когда Луис взглянул на Эми, он почувствовал, как нарастает в нем гнев и растерянность. Да ведь она, похоже, находит наслаждение в том, чтобы мучить его. Было очевидно, что под одеялом на ней ничего нет. По-видимому, она слишком хорошо разгадала его слабость и прекрасно понимала: когда он видит ее обнаженной, он не может унять в себе желание, жажду, необходимость соединиться с ней.

Да пропади она пропадом!

Одержать над собой верх он ей не позволит. Он в состоянии управлять своими чувствами — и своими желаниями — не хуже любого другого мужчины. Пусть себе хоть раздевается и пляшет вокруг костра — наплевать ему на это. Он не станет к ней прикасаться.

Этой ночью.

И вообще никогда.