Автор считает наиболее важным поведать «о золоте печали» — судьбе Баочай, и об участи «яшмы» — Дайюй, о чем следует догадаться по значению употребленных здесь иероглифов. Далее в стихах предсказаны судьбы других персонажей, например Таньчунь, сестры Баоюя, которой предстоит расставанье с родимым домом («Отторгнута родная кровь»); сделан намек на будущее Ши Сянъюнь, которую ожидает удачное замужество, но, увы, мимолетное счастье («Скорбь среди веселья»); обличается распутный муж Инчунь — Сунь Шаоцзу и его «жажда временных услад» («Когда любят коварного…»); провидчески обнажается сущность характера Ван Сифэн (Фэнцзе), ревностной блюстительницы семейного консерватизма, которую на склоне короткой жизни «закрутили житейские вихри» («Бремя разума»). Характеристиками персонажей, намеками на их грядущее, как видим, являются и названия посвященных им стихотворений.

Все повествование о семье Цзя, особенно его первые восемьдесят глав, глубоко поэтично. «Сама жизнь Баоюя и Дайюй, — пишет современный критик Сяо Ма, — являет преисполненную трагизма лирическую поэзию, и надо было обладать кистью подлинного поэта, чтобы отразить неподдельную красоту их жизни»[2]. Уже это обстоятельство определяет, сколь важна в произведении роль частых стихотворных отступлений. Меняется, пестрит многообразием красок пейзаж, описание которого неизменно сопутствует различным событиям в семье, причудам романного сюжета. «Молодые аристократы из сада Роскошных зрелищ, — пишет Сяо Ма, — были и талантливыми поэтами, их души устремлялись в мир поэзии. Стихи раскрывают их чувства, углубляют наше предтавление о человеческой сущности этих людей»[3]. Пейзаж влияет на чувства обитателей Сада, в богатствах его ищут они отклик своим настроениям, стихи героев — богатейшая форма и содержание этого отклика.

В этой связи обращают на себя внимание стихи романсового звучания (цы) Дайюй о похоронах цветов (гл. двадцать седьмая). Девушка собрала опавшие лепестки, похоронила их в земле и обратилась к ним с песней об иллюзорности радужных надежд, о мимолетности цветения, неотвратимости злого рока, увядания. Героиня выразила здесь грустные предчувствия о краткости ее собственной жизни.

Изящные и символичные стихи о цветах также объединены в поэтические циклы. Обитатели сада Роскошных зрелищ на стихотворческих играх-состязаниях по очереди воспевают, скажем, белую осеннюю бегонию, причем каждый раскрывает образ ее по-своему, созвучно волнующим его сокровенным думам. Цао-поэт ставит перед собой и достойно решает яркую художественную задачу: поэтические импровизации героев на заданную тему призваны дополнить их же собственные портреты, наделить персонажи индивидуальной психологией, живыми характерами (у каждого — своя бегония).

Во многих стихотворениях автор обращается к истории, называет имена древних императоров, полководцев, знаменитых поэтов, красавиц, героев и злодеев минувших времен. В чем смысл этих экскурсов в прошлое?

Для поэтов древнего и средневекового Китая прошлое было излюбленным нравственным пособием в назидание себе, своим современникам и людям будущего. «Древнее» представлялось им чем-то вроде учебника жизни, в котором поэт всегда мог найти подтверждение благородной мысли. «Древность для китайского поэта всегда источник благородных дум и устремлений; мысленно общаясь с ушедшими (которые лучше нынешних!), он как бы испытывает духовное просветление… Нет тех людей, и рассыпались камни дворцов, но остается „чистый аромат“; впитывая его своим сердцем, поэт как бы восстанавливает прерванную связь времен. Вообще в строки старых китайских мастеров надо вслушиваться очень внимательно — время неумолчно пульсирует в них, пусть и едва слышимое порой за кажущейся безмятежностью и даже идилличностью стиха»[4].

Стихи Цао Сюэциня — яркое тому подтверждение. В поэтическом цикле «Вспоминаю…» (гл. пятьдесят первая) в первом стихотворении — «Вспоминаю о прошлом Красных стен» — на историческом примере доказывается, что упоение славой одного человека, каким бы он ни считался великим, может оказаться причиной несчастья многих людей. Таким был могущественный гегемон Цао Цао (III в.), потерпевший, однако, позорное поражение от полководца Чжоу Лэна. Поверив ложному предсказанию бури, Цао Цао скрепил суда своего флота единой цепью. Противник, воспользовавшись этим, поджег один из кораблей. В результате сгорел весь флот. Сунский поэт Су Ши, порицая Цао Цао, горестно восклицает по этому поводу в поэме (фу) «Красные стены»: «Был героем он в жизни своей, // А теперь где обитель его?»

Почему Цао Сюэцинь начинает «исторический» стихотворный цикл именно с этого воспоминания? Возможно, автор намекает на зыбкость славы знатного и могущественного дома Нинго: ведь и его после возвышения и расцвета ожидает крах, а обитателей дворцов — несчастья. Отсюда и примечательная фраза: «Сверкали зря на флагах имена, — / / Былая слава превратилась в тлен!»

В последующих стихотворениях приводятся примеры опрометчивости или несостоятельности отдельных исторических личностей. Так, во втором — «Вспоминаю о прошлом Цзяочжи» — говорится о несправедливом умалении заслуг полководца Ма Юаня; в третьем — «Вспоминаю о прошлом гор Чжуншань» — обличается Чжоу Юнь, променявший жизнь праведника на высокое положение столичного чиновника; в четвертом — «Вспоминаю о прошлом Хуайиня», — в назидание жестокосердным, наоборот, одобряется поступок полководца Хань Сина, не забывшего отблагодарить простую прачку, сделавшую ему добро в дни, когда он бедствовал; в пятом — «Вспоминаю о прошлом Гуанлина» — говорится о деяниях суйского императора Ян-ди, соорудившего канал и величественную дамбу, окруженную садами, павильонами, дворцами (не намек ли это на сад Роскошных зрелищ?), чем вызвал недовольство простых тружеников, терпевших по его прихоти многие бедствия; в шестом — «Вспоминаю о прошлом Таоеду» — на примере сановника Ван Сяньчжи и наложницы Тао Е показывается, что знатность и богатство вовсе не главное условие личного счастья; в седьмом — «Вспоминаю о прошлом Темной обители» — описывается могила красавицы Ван Чжаоцзюнь, оклеветанной знатью при дворе императора; в восьмом — «Вспоминаю о прошлом горы Мавэй» — выражается сожаление о казненной красавице Ян-гуйфэй, любимой жене танского императора Сюань-цзуна; в последнем — «Вспоминаю о прошлом храма Пудунсы» — оправдывается служанка Хуннян, которую сочли «порочной» только за то, что она помогла встречаться любящим друг друга Инъин и Чжан Гуаню…

В шестьдесят четвертой главе опять-таки с назидательной целью приводятся стихи-наброски портретов древних красавиц — Си Ши, Юй Цзи, Мин Фэй, Люй Чжу, Хун Фу: воспевается их верная любовь, незаурядность и простота характеров, самоотверженность и решительность в поступках. В чем замысел автора? Видимо, в том, чтобы противопоставить представление о них консервативным феодальным взглядам на женскую красоту и свободолюбие. Читаем в романе слова Баочай: «…Женщины прежде всего должны быть честными и скромными, а еще — искусными в рукоделии. Что касается стихов, то это просто развлечение, и лучше ими не заниматься! Да и вообще нам, девушкам из знатной семьи, незачем стремиться слыть умными и талантливыми».

Прочитав стихи Дайюй о красавицах, Баоюй «принялся без умолку расхваливать их: „Сестрица написала пять стихотворений, — рассуждал он. — Почему не дать им общее название: „Плач о пяти знаменитых красавицах“? Не слушая возражений, он взял кисть и записал это название на оборотной стороне листков со стихами“.