Пришел доктор и первым делом спросил:

— Она предается созерцанию?

— Постоянно, — последовал ответ.

— Заболела вечером?

— Да.

— Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, — определил доктор.

— Это опасно? — с беспокойством спрашивали монахини.

— К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, — ответил доктор, — злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.

Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.

Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.

— Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? — говорили люди. — Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?

Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по-прежнему пребывала в смятении, мысли путались.

Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:

— Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?

— Не слыхала. А что?

— Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, — принялась рассказывать Цайпинь, — на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?

Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»

Тут на Сичунь будто снизошло просветление, и она сочинила гату:

Уж если великая сила миров[21]
Своих не оставит на свете следов, —
На что уповать остается тому,
Кто видит в Ученье основу основ?
В том суть, что любой, кто на свете живет,
Пришел в эту жизнь из пространства пустот,
А после того, как свой век отживет, —
Назад, в пустоту совершит поворот![22]

После этого Сичунь приказала девочке-служанке воскурить благовония, посидела немного, раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзисинем[23]. Здесь перечислялись приемы игры «как в лист лотоса завернуть краба», «как иволга сражается с зайцем», но этот раздел Сичунь показался скучным, а раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» — непонятным и путаным, остановилась она на разделе «десять драконов убегают от коня».

Но только было она углубилась в чтение, как во дворе послышались шаги и кто-то крикнул:

— Цайпинь!

Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу.

Глава восемьдесят восьмая

Баоюй, к великой радости всей семьи, расхваливает сироту;
Цзя Чжэнь для поддержания порядка в доме наказывает дерзких слуг

Итак, кто-то снаружи позвал Цайпинь. Сичунь показалось, что это Юаньян, и она не ошиблась.

Цайпинь вышла и вскоре вернулась вместе с Юаньян и девочкой-служанкой, которая несла что-то завязанное в желтый платок.

— В будущем году старой госпоже исполняется восемьдесят один год, что соответствует «тайной девятке», — сказала Юаньян. — По этому случаю будут заказаны молебны на девять дней и девять ночей и дан обет переписать три тысячи шестьсот пятьдесят один раз «Алмазную сутру» — «Цзиньганцзин»[24]. Переписчиков уже наняли. Обычно «Цзиньганцзин» считают оболочкой, а «Книгу сущности» — основой, поэтому при переписке в «Цзиньганцзин» решено включить «Книгу сущности». Старая госпожа высоко ценит эту книгу, а поскольку бодхисаттва Гуаньинь почти всегда является в облике женщины, необходимо, чтобы невестки и внучки старой госпожи переписали эту книгу триста шестьдесят пять раз. Так они проявят уважение к старой госпоже и сами очистятся от грехов. Все барышни грамотны, кроме второй госпожи Фэнцзе, у которой, кстати, и времени нет, и могут переписать каждая понемногу. Да и супруга старшего господина Цзя Чжэня на это согласна, что же говорить о нас?

— Чего-нибудь другого я, может быть, и не смогла бы сделать, а сутры перепишу с большой охотой, — промолвила Сичунь и предложила Юаньян: — Садись, выпей чаю!

Юаньян положила на стол сверток и села рядом с Сичунь.

— А сама ты будешь писать? — с улыбкой спросила Сичунь.

— Шутите, барышня! — укоризненно произнесла Юаньян. — В прежние годы я, правда, этим баловалась, но видели ли вы, чтобы в последнее время я кисть в руки брала?

— А ты возьми! По крайней мере зачтется тебе в заслугу, — отвечала Сичунь.

— Мне другое зачтется, — промолвила Юаньян. — Как уложу старую госпожу спать, так начинаю читать молитвы и после каждой молитвы откладываю по зернышку риса. Вот уже три года, а то и больше. Зернышки я храню, и когда старая госпожа в день своего рождения закажет молебствия, сварю их и поднесу Будде, выразив тем самым свое почтение старой госпоже.

— Ну, тогда старая госпожа наверняка превратится в Гуаньинь, а ты — в ее прислужницу Лунънюй! — засмеялась Сичунь.

— Разве я достойна такого счастья?.. — покачав головой, отвечала Юаньян. — Я никогда никому не прислуживала, кроме старой госпожи, и не знаю, какими узами нас связала судьба в прежней жизни!

Она поднялась, но прежде, чем уйти, велела девочке-служанке развернуть сверток, вынула содержимое и сказала:

— Здесь пачка тонкой белой бумаги, на нее и следует переписывать «Книгу сущности». А вот тибетские благовония, воскурите их, когда будете переписывать.

На том Юаньян распрощалась и вышла.

Вернувшись в комнаты матушки Цзя, она застала там Ли Вань — они играли со старой госпожой в нарды, и Ли Вань выигрывала.

Глядя на них, Юаньян едва сдерживала смех.

В этот момент вошел Баоюй с двумя бамбуковыми корзиночками в руках. В корзиночках были цикады.

— Я слышал, бабушка, вы по ночам плохо спите, — сказал, он, — вот и принес вам цикад, чтобы по ночам скучно не было.

— Опять балуешься! — засмеялась матушка Цзя. — Пользуешься тем, что отца дома нет.

— Я не балуюсь, — отвечал Баоюй.

— А почему цикад ловишь, вместо того чтобы в школу ходить? — спросила матушка Цзя.

— Я не ловил их, мне Цзя Хуань дал, — оправдывался Баоюй. — Тут как-то учитель велел Цзя Хуаню и Цзя Ланю придумать параллельные фразы, но Цзя Хуань не смог, и я подсказал ему. Учитель похвалил Цзя Хуаня, и он в благодарность купил мне этих цикад. А я вам их принес в знак своего глубокого уважения!

— Ведь Цзя Хуань каждый день ходит в школу, почему же не смог выполнить задания? Надо было учителю его побить хорошенько! Тебе и без того достается. Помнишь, как ты перепугался, когда отец заставлял тебя сочинять стихи? А ты еще лезешь с подсказкой? Этот Цзя Хуань просто бессовестный, воспользовался чужим трудом и решил подарком отделаться. И как только ему не стыдно! Ведь еще маленький, а какой хитрый! Представляю себе, что будет с ним, когда вырастет!

При этих словах все рассмеялись.

— А Цзя Лань сам выполнил задание, — спросила матушка Цзя, — или же ему Цзя Хуань подсказал? Ведь Цзя Лань младше.

— Цзя Лань сам все придумал, — отвечал Баоюй.

— Что-то не верится, — промолвила матушка Цзя. — За нос небось меня водишь! Куда это годится?! Ведь ты старший и должен среди них выделяться, как верблюд в стаде баранов. Ты уже и сочинения умеешь писать!