— Ясное дело, она сеет вражду между мною и сыном, но кто, интересно, рассказал обо всем Пинъэр?
В это время вошла Цяоцзе вместе со старухой Лю и госпожой Ван, которая без обиняков и положенных церемоний прямо заявила, что во всем виноваты Цзя Юнь и Ван Жэнь.
— Старшей госпоже, — сказала она, — все время твердили, какая счастливая судьба уготована девочке. Откуда ей было знать, что все это козни?
Госпожа Син смутилась. Она вспомнила, как госпожа Ван уговаривала ее не соглашаться на этот брак, и виновато молчала. Поговорив немного, госпожа Син и госпожа Ван успокоились.
Пинъэр поклонилась госпоже Ван, а затем вместе с Цяоцзе отправилась к Баочай справиться о здоровье, и они стали делиться друг с другом своими невзгодами.
— Милость государя не знает границ, и появилась надежда, что наша семья снова будет процветать, — сказала Пинъэр. — Уверена, что второй господин Баоюй вернется домой!
Вдруг прибежала встревоженная Цювэнь:
— Сижэнь плохо!..
Если хотите узнать, что случилось, прочтите следующую главу.
Глава сто двадцатая
Итак, Баочай услышала, что Сижэнь плохо, и бросилась к ней в комнату. Цяоцзе и Пинъэр последовали за нею. Сижэнь лежала на кане и задыхалась от невыносимой боли в сердце. Баочай приказала напоить ее теплой водой, уложить поудобнее и послала за доктором.
— Почему вдруг Сижэнь так тяжело заболела? — удивилась Цяоцзе.
— Третьего дня она так плакала, что потеряла сознание, — ответила Баочай. — Госпожа велела отвести ее домой и уложить в постель. Но тогда всем было не до нее, и даже не пригласили доктора. А сегодня ей стало хуже.
Пришел доктор, осмотрел больную, прописал успокоительное.
Надо сказать, что когда Сижэнь вели в ее комнату, она краем уха слышала, что всех служанок Баоюя, если он не вернется, отправят домой, и очень разволновалась.
Пока Цювэнь готовила лекарство, Сижэнь лежала в полузабытье. Ей чудилось, будто перед нею стоит Баоюй. Потом Баоюй исчез, словно растаял в тумане, и появился монах со свитком в руке. Он развернул свиток и прочитал: «Ты не из нашего мира, тебе суждено быть замужем».
Только Сижэнь собралась ответить монаху, как появилась Цювэнь:
— Сестра, лекарство готово, выпей…
Сижэнь открыла глаза, поняла, что видение было сном, и никому ничего не сказала.
Девушка выпила лекарство и стала размышлять: «Нет сомнений, Баоюй ушел с монахом. Он давно собирался покинуть дом, еще когда хотел яшму отдать монаху. Я с трудом его удержала, так яростно он отбивался. Даже жалости у него ко мне не было! Потом он потерял всякий интерес к девушкам, даже к жене. Пусть даже он познал великую истину, но разве можно бросать жену? Госпожа Ван сделала меня его наложницей, мне платили больше, чем остальным. Но отец его об этом не знал, продолжая считать меня простой служанкой. Если же теперь мне предложат уйти, а я стану упорствовать, надо мной же будут смеяться. А уйду — все равно не смогу забыть Баоюя и буду вечно страдать» .
Эти мысли расстроили девушку, она вспомнила о своем сне и подумала: «Мне суждено принадлежать другому — так не лучше ли умереть сразу?»
После лекарства боли постепенно утихли, и Сижэнь захотелось встать. Но она заставила себя остаться в постели. Через несколько дней Сижэнь почувствовала себя совсем здоровой и снова стала прислуживать Баочай.
Баочай не забывала Баоюя и украдкой проливала слезы и сетовала на судьбу. В то же время Баочай старалась помочь матери, только и думавшей, как бы спасти Сюэ Паня от грозной кары. Но оставим пока Баочай и вернемся к Цзя Чжэну и Цзя Жуну.
Они сопровождали на родину гробы с останками близких. Матушку Цзя, госпожу Цинь, Фэнцзе и Юаньян похоронили в Цзиньлине, и Цзя Чжэн остался там для обустройства могил. А Цзя Жун продолжал путь один, сопровождая к месту погребения гроб Линь Дайюй.
Однажды Цзя Чжэн получил из дому письмо, которое и обрадовало его и опечалило. Обрадовало то, что Баоюй и Цзя Лань выдержали экзамены, а опечалило известие об исчезновении Баоюя. Цзя Чжэн решил немедля возвратиться домой, а в пути он услышал о великой амнистии, объявленной государем, и вскоре получил второе письмо, в котором слух об амнистии подтверждался. Вне себя от радости, Цзя Чжэн старался плыть как можно быстрее, ни днем ни ночью не останавливаясь на отдых. Когда он добрался до окрестностей почтовой станции Пилин, неожиданно ударил мороз, повалил снег. Пришлось остановиться в тихом укромном месте.
Цзя Чжэн послал людей на берег отправить письма друзьям с извинениями, что чересчур поспешный отъезд помешал ему попрощаться с ними.
Оставшись в лодке с мальчиком-слугой, он сел писать письмо домой, намереваясь отправить его со слугой по суше в надежде, что оно дойдет быстрее, чем он сам доберется до дому. Но едва он собрался писать о Баоюе, рука с кистью замерла. Он поднял голову и сквозь снежную пелену увидел на носу лодки силуэт человека. Цзя Чжэн выскочил из каюты. Человек отвесил ему четыре поклона и произнес слова приветствия. Цзя Чжэн тоже поклонился в ответ и вдруг узнал в человеке своего сына.
— Баоюй! — вскричал он, пораженный до глубины души.
Человек ничего не ответил, лишь на лице его отразилась не то радость, не то скорбь.
— Что за одеяние у тебя? Как ты сюда попал? — спросил Цзя Чжэн.
Баоюй не успел ответить, как появились два монаха — буддийский и даосский, подхватили его под руки и сказали:
— Нити, связывавшие тебя с бренным миром, порваны! Почему же ты медлишь?
С этими словами они потащили Баоюя на берег и стали быстро удаляться. Несмотря на снег, Цзя Чжэн, скользя, бросился за ними. Три фигуры маячили впереди, но он никак не мог их догнать. Только слышал слова песни:
Цзя Чжэн обогнул холм, и тут все трое исчезли. Взволнованный и запыхавшийся Цзя Чжэн остановился и, обернувшись, увидел подбегавшего к нему мальчика-слугу.
— Ты видел, впереди шли трое? — спросил он.
— Видел, — ответил мальчик. — Я побежал за вами, как только понял, что вы их хотите догнать. Но они вдруг куда-то исчезли.
Цзя Чжэн хотел идти дальше, но увидел перед собой пустынное снежное поле и решил, что лучше вернуться.
Слуги, посланные на берег, уже возвратились и, узнав от лодочника, что господин погнался за какими-то двумя монахами, отправились было по следу, но в это время появился сам Цзя Чжэн.
Войдя в каюту, он сел, отдышался и рассказал о встрече с Баоюем. Слуги заявили, что сейчас же отправятся на поиски.
— Это бесполезно, — вздохнул Цзя Чжэн. — Я видел сына собственными глазами, это не было наваждением, а в словах песни, которую я слышал, скрыта великая тайна. При рождении во рту у Баоюя нашли яшму, и я сразу сказал, что это не к добру. Я заботливо растил Баоюя лишь потому, что его очень любила старая госпожа! Кстати, монаха этого я уже видел три раза: в первый раз он пришел рассказать о достоинствах яшмы, во второй — прочесть над яшмой молитву, когда Баоюй заболел, после чего мальчик поправился, а монах исчез. Я подумал, что у Баоюя необыкновенная судьба, если праведники ему покровительствуют. Но мне и в голову не могло прийти, что сам он бессмертный, сошедший в наш мир. Девятнадцать лет все мы были в полном неведении. И только теперь я все понял!