Вдобавок ко всему, зашедший в кабинет Олег Дубовицкий сообщил, что камера при дежурке переполнена мелкими хулиганами. И, что по этой причине наших жуликов туда не примут. Вирясов все это время, прислушиваясь к происходящей неразберихе, как и положено, стоял лицом к стене. Димитрия тоже уткнули носом в противоположную стену.

В результате недолгих препирательств, было решено, что, передав Вирясова на два часа под нашу ответственность, конвой отбывает на обед, после которого возвращается за своим клиентом. Громыхая сапогами, конвоиры вышли в коридор.

Еще минут через десять мы со Стасом и Борисом, кляня тяготы и лишения милицейской службы, вслух решили, что пока еще столовая полупустая, мы, до прихода опознающих тоже успеем быстро пообедать. А злодеев на полчаса растолкаем по чуланам. И, что, будучи в наручниках, да еще в надежном заточении, они никуда не денутся.

Сказано – сделано! Первым в один из чуланов запихнули, ворчавшего о милицейском произволе Вирясова. Во второй шкаф закрыли Гущина. Пока Гриненко запирал все замки и задвигал шпингалеты, я подошел к своему столу и, открыв тумбу, нажал нужные клавиши. Потом, вернувшись к узилищам, я внимательно осмотрел все запоры. Строго взглянув в вентиляционные дырки в дверках, через которые на меня зыркал Вирясов, я вышел в коридор и закрыл замок двери на два оборота. От двери мы потопали в сторону лестницы мимо подпирающих стену конвойных.

Обоих оперов я поставил у поворота в свой аппендицит, наказав не пропускать никого из главного коридора. Даже Дергачева, если он с какой-то радости сюда попрется. А сам на цыпочках прокрался назад к двери. Приложив ухо, я тщетно пытался услышать хоть что-то. Не было слышно вообще ничего. Ни шепота, ни попыток освободиться. Я уже начал уставать изображать любопытного суслика под веселыми взглядами конвоиров.

Даже не хотелось думать, какие обидные измышления и слухи вскоре поползут о придурковатом следователе Корнееве. Сначала по конвойной роте, а потом и по всему городскому УВД, которому она подчиняется.

Тяжела и неказиста жизнь советского юриста, с грустью думалось мне. Я уже начал думать о подставных жуликах, не как о постыдной игре в поддавки, а как о жизненно необходимом благе. Но тут за дверью послышалось невнятное бормотание.

Сначала с левой стороны от двери что-то тихо забубнил Митяй, иногда срываясь с полушепота на приглушенный полукрик. Далее ему отрывисто отвечал таким же тихим бормотанием Вирясов. Потом уже говорил только Вирясов. Процесс пошел. Подозреваемые активно общались не менее пятнадцати минут, затем затихли. Попыток освободиться я так и не услышал.

Подождав для верности еще минут пять, я снял посты и спрятал в кабинете недоумевающей Зуевой конвоиров. Попросив напоить их чаем и клятвенно пообещав все ей объяснить, но чуть позже. После чего начал процесс своего возвращения из столовой.

Войдя в кабинет, мы с оперуполномоченными незамедлительно освободили из тесных казематов потных страдальцев. Они притворялись возмущенными, но явно были чем-то довольны.

Отправив Гущина в помещение для административно-задержанных, мы начали расставлять стулья.

К пятнадцати часам, с разрывом плюс-минус десять минут в кабинет дисциплинированно подтянулись опознаватели и подставные. Опера не подвели. Из камеры, в качестве понятых были приведены две асоциальные личности. Начался нудный процесс заранее бесперспективного опознания. Все, что мне было нужно от этого опознания, я уже получил. Во всяком случае, я на это очень рассчитывал.

Польза от технического прогресса

Отправив после опознания Вирясова в ИВС, а Гущина снова в камеру для задержанных, мы, закрывшись в кабинете и вытащив из стола магнитофон, приступили к прослушиванию. На записи было много чего. Не все, что нам хотелось бы знать по серии, но многое.

Начиная от претензий Гущина по поводу похищенных ради его алиби денег у его родителей. Которые ему до сих пор так и не возвратили. И до упоминания какого-то Сергея Васильевича. Ссылаясь на суровость этого персонажа, Вирясов одергивал возмущенного Дмитрия и обещал, что скоро их отпустят, так как у следствия нет никаких доказательств. И деньги свои он получит. Еще он настойчиво убеждал Гущина, чтобы тот забыл про какой-то гараж.

Меня очень заинтересовали упоминания Дмитрием женского имени Галя. Само по себе уже то, что сисястая, как выразился старший Гущин, Галина наконец-то начала приобретать реальные очертания, было ощутимым прорывом.

Опера довольно потирали ладошки и только что не повизгивали, как охотничьи фокстерьеры. Еще совсем недавно они с откровенным скепсисом выполняли мои команды. И ворчали, что вместо работы, за которую с них спросит Тютюнник, они теряют время на бестолковые хотелки юного следователя.

Теперь же они смотрели на меня с уважением и задавали уточняющие вопросы относительно технических нюансов. Подозреваю, что в скором времени в каждом кабинете ОУР появятся шифоньеры.

Пришлось жестко пресечь попытку оперов прямо сейчас выдернуть из камеры Дмитрия Гущина и начать его колоть. Мне и самому не терпелось, но я понимал, что для пользы дела надо дать ему дозреть.

Вечером, после оперативки, я снова пошел в гости к хлебосольным Каретникову и Лизе. На этот раз молчаливая и улыбчивая красавица угощала меня борщом, и как-то мудрено запеченными в духовке кусками мяса.

– Вот почему, кому-то от жизни достается все, а кому-то все остальное? – с набитым ртом завидовал я Каретникову, поглядывая на его Лизавету.

А та, даром, что глухонемая, но, судя по вспыхнувшим щекам, все поняла. И понятое ей, кажется, нравилось. Это я с удовлетворением осознал, заметив, что на моей тарелке появился еще один кусок мяса.

– Ты, друг Корнеев, на мою хозяйку рот не разевай, я ее никому не отдам! – Виктор Михалыч показал мне кулак и девушка опять заулыбалась.

А я горестно вздохнул и принялся за добавку.

– Мы тебе лучше с Лизаветой девушку хорошую подберем. Подберем? – он приобнял свою подругу.

Лиза сначала изучающе посмотрела на меня, потом с серьезным видом закивала головой. Видимо, вопрос такого рода шутейным она не считала. И я понял, что пора с этой темы съезжать, а то и вправду оженят.

– Такую красавицу, как Лиза уже не найти, а хуже мне не надо! – я изобразил вселенскую, но решительную грусть на сытом лице, а девушка опять зарделась.

Окончательно насытившись, я, приложив руку к сердцу, благодарно поклонился красавице-кормилице, совершенно искренне сожалея, что не живу в соседнем подъезде. Кулинарные способности Лизы были настолько превосходны, что мне бы очень хотелось быть частым гостем этой семьи.

Все это я произнес вслух, глядя в глаза этой золотой девушке. И по тому, как на ее щеках вместе с улыбкой появились задорные ямочки, я увидел, что она снова меня поняла.

– Ладно, пошли в комнату, а то еще немного и впрямь уведешь у меня девку! – Каретникову явно было лестно за свою хозяйку.

В комнате, неторопливо прихлебывая чай, я пересказывал все, что сегодня удалось сделать.

Бывший следак внимательно слушал, иногда задавал уточняющие вопросы. Придумку со шкафами он оценил, как профессионализм высочайшего класса.

– Ну, Сергей, ну сукин сын! Даже я до такого не додумался бы! – смеялся, хлопая себя по ляжкам мой консультант.

Я не стал ему признаваться, что новаторская идея со шкафами из далекого будущего. Просто поберег ясное сознание ветерана. Нечего ему на старости лет в психушке делать, пусть лучше Лизаветой лакомится.

– Надо вытягивать эту Галю и брать их на горячем. С поличным, чтоб не сорвались. Вот только с кем ты это делать будешь? – Виктор Михайлович с сомнением смотрел на меня.

– Я сначала Гущина попытаюсь расколоть, тогда гораздо меньше шансов будет с наводчицей напортачить, – я посмотрел на Каретникова, ожидая его мнения по этому поводу.

– Сергей, ты уж меня извини, но кольщик из тебя пока что никакой. И операм его сейчас отдавать тоже нельзя, – Виктор Михайлович поморщился.